Читать интересную книгу Групповые люди - Юрий Азаров

— Вы на меня так испытующе смотрите, — сказал, улыбнувшись, Дзержинский, — будто я и есть Великий Инквизитор.

— Вас действительно так называют, с чем я решительно не согласен, — ответил Бердяев. — Но сейчас не об этом. Что надо противопоставить сегодняшнему большевизму? С чем надо вести борьбу? Я противопоставил прежде всего принцип духовной свободы, для меня изначально абсолютной, которую нельзя уступить ни за какие блага мира.

— Но это же чистый анархизм, — вставил Менжинский. — Ни в коем случае, — продолжал Бердяев. — Принцип свободы означает и принцип личности как высшей ценности, ее независимости от общества и государства, от внешней среды. Коммунизм, как он себя обнаруживал в русской революции, отрицает три вещи: свободу, личность, духовность. В этом, а не в его социальной системе, сосредоточено демократические зло коммунизма. Я согласен принять коммунизм социально, как экономическую и политическую организацию, но не согласился бы его принять духовно.

— А если система, коммунистическая система, даст гарантию развития этих трех феноменов — свободы, личности и духовности, вы готовы принять коммунизм? — спросил Дзержинский.

— Безусловно. Эта моя безусловность, однако, требует разрешить главное противоречие между личностью и системой, ее унифицирующей. Духовно, религиозно и философски я — убежденный и страстный антиколлективист. Это совсем не значит, что я антисоциалист. Я сторонник социализма, но мой социализм персоналистический, не авторитарный, не допускающий примата общества над личностью, исходящий от духовной ценности каждого человека.

— Но ведь не может быть личность свободной от общества, — перебил Каменев Бердяева, — она просто погибнет. Чтобы человек выжил, ему необходимо вступать в элементарные отношения с другими людьми.

— Вот здесь как раз и кроется тот примитивизм и то невежество понимания социальности, когда все сводится к насильственному объединению людей. Я антиколлективист, потому что не допускаю экстериоризации личной совести, перенесения ее на коллектив. Совесть есть глубина личности, где человек соприкасается с Богом. Коллективная совесть есть метафорическое выражение. Человеческое сознание перерождается, когда им овладевает идолопоклонство. Коммунизм как религия — а он хочет быть религией — есть образование идола коллектива. Идол коллектива столь же отвратителен, как идол государства, нации, расы, класса. Это все не означает, что в коллективе, как и в коммунизме, не может быть правды, в частности правды, направленной против лжи капитализма или лжи социальных привилегий. Ложь коммунизма есть ложь всякого тоталитаризма. Тоталитарный коммунизм есть лжерелигия и именно как лжерелигия коммунизм преследует все религии, преследует как конкурент.

8

— Ну это уж откровенная антисоветчина, милостивый государь, — сказал мне Чаинов, порываясь прекратить мистический сеанс. — За это минимум червонец можно схлопотать, это я вам как компетентное лицо говорю.

— Это же история, а она не имеет той разоблачительной силы, которая еще была в тридцатые или в пятидесятые сталинские годы, когда действовала инерция злодеяний. Вот если бы он про вашу кормушку говорил, про коррупцию и грабежи сегодняших партийных бонз, тогда это бы имело силу.

— Не понимаю, на что вы рассчитываете, товарищ, Степнов?!

— На возрождение, — ответил я. — Настанет день, когда ваш дом будет, подобно Бастилии, разрушен. Придет время, когда волна истинно народной демократии сметет нечисть с лица своей родной земли. Бердяев был прав, называя русский народ мессианским. Может быть, ему и необходимо было пройти через столько казней и испытаний, чтобы избавиться от своей глупой доверчивости, от узколобой и узкозадой псевдопатриотичности, чтобы набраться той истинной тоски по великим свершениям, которые и привели к революции, к жажде правды и справедливости!

…Бердяев почувствовал: здесь, в кабинете Великого Инквизитора, присутствует его единомышленник, и он заговорил с воодушевлением:

— Русскому человеку всегда была присуща вселенская тоска по совершенству, по чуду, по трансцендентному. Это и тоска по целомудрию, и тоска по человеческой целостности, к которой ведет лишь подлинная любовь. Вы не станете отрицать, что эта тоска по идеалу, как эмоциональное состояние людей, была двигателем всех революционных событий, по крайней мере в России. Я твердо убежден в том, что в человеческой жизни есть трансцендентное начало, суть которого есть творчество. И русский крестьянин, и русский рабочий, и русский интеллигент творили единую культуру, в основе которой были любовь, утоление жажды свободы, идеал. Творчество не есть жизнь, оно есть прорыв в новую жизнь, взлет в новым идеалам, оно возвышается над жизнью и устремляется за ее пределы, к трансцендентному. В мире творчества все интереснее, значительнее, оригинальнее, глубже, чем в действительной жизни, чем в истории или в мире рефлексий и отражения. Революция должна была бы питаться творчеством отдельных личностей, составляющих душу народа. Государство или режим, которые расстреливают своих поэтов, литераторов, духовно творческих людей, обречены на перерождение.

— А если поэты и литераторы участвуют в контрреволюционном заговоре, что же — прикажете их за это по головке гладить? — спросил Менжинский.

— Я излагаю вам свою точку зрения, а вы уж решайте сами, что вам делать — стрелять в духовную культуру или оберегать ее для грядущего.

— У меня складывается такое впечатление, — сказал Дзержинский, — что вы всем недовольны.

— Кто-то из философов сказал: "Лучше быть недовольным Сократом, чем довольной свиньей". Перерождение, а точнее, вырождение как раз и таится в самодовольстве, в бездумном принятии всего дурного, что вынесла на поверхность наша революция.

— Относительно Сократа тут не совсем все сходится, — сказал Каменев. — Ваше недовольство иного порядка. Я понимаю ваше изначальное отрицание Чернышевского и Плеханова, но отрицать родственные вам души — это как-то не вяжется со всеми вашими установками, Николай Александрович.

— Очень даже вяжется, — ответил Бердяев резко. — Чернышевский велик, потому что нравственно чист. Его "Что делать?" — художественно бездарное произведение, потому что в его основе лежит скудная и беспомощная философия. Но эмоционально и этически я совершенно согласен с Чернышевским и очень почитаю его. Чернышевский свято прав и человечен в своей проповеди свободы человеческих чувств и в своей борьбе против авторитаризма. В книге его, столь оклеветанной правыми кругами, есть сильный аскетический момент и большая чистота. Чернышевский — один из самых лучших русских людей, он преподал нам урок высоких идеалов, высокого служения отечеству. Он благороден и тверд в своем благородстве. Я убежден в том, что русский народ, подобно еврейскому народу, народ мессианский. Русская революция, как и русская народность, стала под знак нигилистического отрицания, под знак материализма, нигилизма, атеизма. Русская революция, социально передовая, была культурно реакционна, ее идеология на стадии претворения в жизнь умственно отстала.

— Значит, по-вашему, тупик?! — не выдержал Каменев. — Отсталые массы не могут быть творцами новой жизни, поскольку умственная отсталость всегда реакционна? Не вы ли двадцать лет назад доказывали, что народ и только народ является творцом истории? Не вы ли так презирали мелкобуржуазные настроения в среде революционеров-интеллигентов? Не вы ли пропагандировали коммунистические идеи как единственно приемлемые для России! А теперь, когда вы увидели кровь и голод, разруху и человеческие страдания, вы испугались и ударились в поповское краснобайство! Вы нам пытаетесь открыть истины, которые мы знаем с пеленок! Свобода, любовь, братство, личность — все эти ваши вшивые лозунги не стоят и выеденного яйца. Они взяты на вооружение контрреволюцией — Каледиными Корниловым, Красновым и Деникиным. — Каменев с презрением посмотрел на Бердяева. И тут же отвернулся.

— Я уже не первый раз слышу нечто подобное, — сказал Менжинский. — Наши враги настойчиво твердят на всех перекрестках, что всякая революция заканчивается непременно контрреволюцией. Заканчивается реставрацией старых порядков в еще более жестком и неприглядном виде. Эта идея применима лишь к буржуазным революциям. Вы пророчите нам бонапартизм со всеми его хитросплетениями, убийствами, репрессиями и предательствами. Этого не будет, господин Бердяев! Запомните, именно пролетариат призван спасти и духовную культуру, и культурные ценности, и личность, и истинную свободу.

— А вы знаете, сколько убийств было совершено нелегальными контрреволюционными организациями "Национальный центр" и "Правый центр"? Сколько жертв на совести ваших друзей-интеллигентов? Сколько детей оставлено без отцов и матерей? Молчите? Я прочту вам некоторые документы, где кадеты и черносотенцы во главе с их предводителем Щепкиным призывают к захвату власти, к уничтожению руководителей Советского государства. Они так и говорят: "Кровавая расправа — единственный путь для очищения России". И все-таки мы в этих условиях стараемся не озлобиться, избежать палачества и незаконных действий. Вот одно из последних постановлений ВЧК. — Дзержинский протянул Бердяеву лист бумаги, где говорилось о борьбе с контрреволюцией. Постановление заканчивалось тремя пунктами: