Читать интересную книгу Христос пришел - Александр Викорук

- Весна... так пахнет любовь.

Она засмеялась, открыла глаза.

- А весна пройдет - и все? - спросил Елисей.

- Нет, не верю, - она прижала пальцы к щекам, - любовь не исчезает, она во что-то перевоплощается. - Надя помолчала и продолжила, задумчиво вглядываясь в голые деревья парка: - Маленькая была, с мамой тут гуляла. Один раз подслушала, да просто болтали, меня не замечая. Бабка с внуком выгуливалась, и вот маме рассказала. Она сторожилка здешняя, и до войны здесь в парке, а он большой был, несчастная девушка повесилась. Так и сказала, несчастная. Парень ее обманул. Бабка тогда молодая была, говорит, девки боялись сюда ходить. А для меня наоборот. Чудилось мне, что принесла она любовь сюда - тут она и осталась навсегда. Да и бабка до сих пор не про свою любовь помнит, а про ее... Смешно, конечно, сейчас говорить так. Но ведь и тогда кто-то мог посмеяться так, дурой обозвать. - Надя задумалась , гладя снег кончиком сапога. - Я тогда думала, что настоящая любовь - всегда несчастна. Услышу это слово - хорошо становится - и печально. Темный парк, листья под ветром шумят, и она бежит, именно, бежит, а не идет, а сердце разрывается от любви и ужаса.

Елисей спросил, почему прошлым вечером она заметила его.

- Мне показалось, что мы давно знакомы, не могла вспомнить, где.

- Елисей вспомнил вчерашний день, ее - чудилось - знакомое лицо, и как он пытался вспомнить ее имя.

- Я тоже, - сказал он, - даже подумал, что знаю твое имя.

- Видишь, как бывает, - проговорила она.

Замерзнув, они дошли тихими улочками до муравейника Курского вокзала, сели в первую отправляющуюся электричку.

Пожилая женщина на соседнем сидении с улыбкой смотрела в их сторону. Вошла она в вагон с тяжелыми сумками, и только потом улыбка согрела ее осунувшееся лицо, согнала темноту усталости.

Когда за окном замелькала гребенка царицынского парка, женщина поднялась и вышла. Проходя мимо, она улыбнулась.

Надя засмеялась и уткнулась лицом в его плечо, и не сразу сказала:

- Они уже все знают.

- Да... не скроешься.

- Как я домой пойду? - спросила она. - Мама, папа, ужасно. Они все поймут.

- Придется честно сознаться, - сказала он. - Мол, так и так , влюбилась окончательно и бесповоротно.

- Я счастливая?

- Конечно.

За окном потянулись заснеженные поля, перелески. Небо посветлело, мутная пелена поредела, и низко над белой однообразной равниной повисло тусклое солнце. В его лучах слабо мерцали невесомые снежинки. Людей в вагоне почти не осталось. Надя притихла и заворожено смотрела в окно, потом с легким вздохом сказала:

- Уехать бы куда-нибудь... где никого нет.

- И цвели бы вокруг ананасы с пальмами.

- Издеваешься?

- Над собой. Вечером ты вернешься домой, сядешь в уютное кресло, и все пройдет. Сейчас словно в полете, люблю это состояние. Замечала? Садишься в поезд, в машину - и все изменяется. Пока не окончилась дорога. Встретились мы, и для тебя ведь не важно, что вчера делала, о чем думала? - Она согласно кивнула. - Когда вчера домой шел, я ощутил это. О чем переживал целый день, теперь - глупость и дрянь. Противные рожи, уроды, наслаждаются своим уродством. Все осталось позади. Завтра вернусь туда другим.

- До школы думала, любовь - это как путешествие в другую страну. Папа мой дипломат. Так получилось, что его лучшие друзья едва женились, сразу уезжали за границу. Все разговоры родителей помнила. Вот дядя Андрей женился и уехал в Кению. А дядя Вадим, мой лучший друг, влюбился и уехал в Норвегию. Тогда мне казалось, что мои родители тоже до того, как влюбились, жили в другой стране. Мама смеялась и говорила, что они с папой жили в Серебряном бору. И я думала, что есть такая страна, а потом она объяснила, что они там познакомились. А ты?

- Я этому не придавал значения. Просто ощущение было, что, вот, есть некое пространство, облако как бы, которое охватывает всех близких: родители, ну, близких - и с ними ничего не случится, они как бы вечно существуют. Появится близкий мне человек и войдет в это облако. У меня такое ощущение и сейчас осталось. Вот знаю, что с тобой ничего не случится. Веришь?

- Конечно.

- Если и есть что-то вечное - это любовь.

Поезд катил в морозной дымке, солнце тускло подсвечивало ледяные узоры на окнах.

Вышли они в прозрачный чистый воздух в городишке Чехове Заглянули в забегаловку на станционной площади, и ели булочки с горячим кофе. Потом сели в первый попавшийся автобус, и скоро поплыли мимо бесконечные равнины снега, завязшие в снегу рощицы. На конечной станции долго ждали обратного рейса в абсолютной тишине, которую не нарушали ни порывы морозного ветра, ни легкий скрип снега под ногами. Казалось, вся земля объята молчанием, и это молчание повсюду и всегда было. И куда бы они не уехали, оно останется неизменным и всегда будет сопровождать их.

- Ты говорила, - вспомнил Елисей, - что настоящая любовь - всегда несчастна. Почему?

Надя задумалась, она с грустью смотрела на выбеленное холодом небо, из которого медленно падали редкие снежинки.

- Она или пройдет, или они умрут.

- И любовь тоже?

- Нет она останется... она останется там, где они живут.

В обратном автобусе почти никого не было. Та же пышная кондукторша в грубом черном полушубке поминутно клевала носом, и ее розовые круглые щеки все время зарывались в косматую грубую шерсть воротника. От сладкой чистоты воздуха у Елисея кружилась голова, и он знал , что навсегда в памяти

изрубленная гусеницами трактора снежная дорога, пылающие щеки кондукторши и шепот Нади.

Затемно они очутились на площади Курского вокзала. Узкие улочки после рабочего дня быстро пустели. Часто они останавливались, и он ловил губами ее нежные губы, трогал прохладные щеки, чувствовал мимолетные взмахи ресниц. Он сказал, что отведет ее домой.

- Ой, - воскликнула она, - хотела тебя попросить об этом. Боюсь без тебя идти. Не знаю, так тревожно.

- Все будет хорошо.

- У меня отличные родители, но... - она замялась, - предчувствие, не поймут они. - Она прошла несколько шагов молча, потом остановилась. - У них как-то все рассчитывается вперед. Может, так и надо? Планы на год, на пятилетку, - Надя усмехнулась. - У них же каждое событие надо подготовить, с кем- то договориться, уладить. Мама как-то рассказала планы на меня. - Надя с тревогой посмотрела на него. - Тебя там нет. Я должна поступить в хороший институт, выучиться, хорошее место работы, муж, дети. Все есть. Говорит, так и должно быть. По-моему, главного нет - любви. - Она снова замолчала. - Спросила ее, она посмеялась, сказала, что все будет.

- У нас есть, - сказал Елисей и прижал ее руку к щеке.

- Я знаю, раньше даже не верилось.

У ее подъезда Елисей заметил черную "Волгу". Сразу вспомнил утро, школу. Но тут машина развернулась и, хрустя льдом, уехала. Они вошли в подъезд. Он не успел нажать кнопку лифта, Надя обняла его за шею, прижалась щекой к его губам и зашептала:

- Ты мой самый любимый, всегда о тебе думала и ждала. Я на тебя очень надеюсь.

Она нажала кнопку лифта. Елисею показалось, что она не решалась идти домой, да и ему самому неприятно было чувствовать, что ноги плохо слушались. Они вышли на ее этаже, дверь лифта с грохотом замкнулась, и почти тут же открылась дверь одной из квартир. В освещенном проеме стояла невысокая молодая женщина с беспокойством и тревогой на лице.

- Привет, мам! - воскликнула возбужденно Надя. - Познакомься, это Елисей.

- Что же ты не позвонила? Тебя все ищут. - Тут она взглянула на Елисея. - Очень приятно, проходите. Меня зовут Элеонора Семеновна. - Лицо ее так и осталось встревоженным. Ты, Надя, совсем о нас не думаешь.

- Я не могла позвонить.

Вышел ее отец. Надя опять представила Елисея, но особой радости на его лице заметно не было. Через минуту Елисей остался в комнате с ее отцом. С кухни едва слышно доносились голоса Нади и ее матери.

- М-да, - промычал Игорь Алексеевич, невысокий, черноволосый, с гладким без всяких эмоций лицом. - Похоже, я почти в курсе событий... - Он опять помолчал, мастерски продлевая неприятную паузу. - Надю сегодня пригласили в цэка комсомола, она сбежала, судя по всему, с вами.

- Да.

- Разве можно делать так? - понизив голос, внушительно проговорил Игорь Алексеевич. - Никакого права вы не имеете ею распоряжаться. Это хулиганство, безрассудство, наконец, преступно!

- По какой же статье? - с иронией заметил Елисей.

- Это далеко не смешно. Это преступление перед ее будущим. Много я таких смешливых молодых людей видел. И где они сейчас? По грязным пивнушкам, в лучшем случае, на задворках, в помойке, - свирепо прошипел он. - А людьми стали те, кто думал о будущем, боролся за него, трудился. Для меня всю жизнь закон - это поручение руководства, пожелание даже.

- Что ж, вы и свою дочь отдадите этому похотливому сукиному коту? вспылил Елисей, вспомнив сочные, заботливо отмассированные щеки комсомольского шефа.

Игорь Алексеевич ошарашено запнулся и впился в него глазами, Елисей чувствовал, как в нем закипает возмущение, но лицо Игоря Алексеевича так и не изменило своей холодности, может, лишь глаза сильно потемнели.