что я когда-нибудь это скажу. Ведь я боюсь этого больше всего на свете.
– Я в самом деле хочу выбраться отсюда. И, насколько я понимаю, достичь этого можно только в том случае, если мы будем работать вместе.
Хадсон улыбается, и широкая улыбка преображает все его лицо.
– Я думал, что ты никогда этого не скажешь.
Глава 18
В попытке залечь на дно
– Хадсон –
У Грейс делается такой вид, будто ее сейчас вырвет.
Неудивительно. Один кусок этого овсяного печенья с изюмом заставил и меня чувствовать себя хреново. Тот факт, что это печенье не было реальным – и что на самом деле я его не ел, – не имеет значения, потому что у меня, похоже, просто слабый желудок.
– У меня есть к тебе вопрос, – говорит Грейс после нескольких секунд неловкого молчания. – Ты почти сразу понял, что мы заперты в моей голове.
– Это и есть твой вопрос? – с ухмылкой спрашиваю я. Не потому, что не вижу, к чему она клонит, а потому, что мне приятно ее заводить – ведь тогда она становится очень чопорной и у нее появляются диктаторские замашки, а это делает ее совершенно прелестной.
Правда, это не должно иметь для меня никакого значения, ведь она пара моего брата, но почему-то меня это все же волнует. К тому же последние сто лет моей жизни я только и делал, что обманывал ожидания тех, кто меня окружал.
И я не вижу причин перестать это делать.
Грейс снова картинно закатывает глаза, но не набрасывается на меня. Прогресс ли это? Не знаю, не знаю. Или она просто тянет время, потому что ей от меня что-то нужно?
Циник во мне считает, что да – ей что-то от меня нужно, но… поживем – увидим.
– Ты сразу же понял, что мы заперты в моей голове, – продолжает она.
Я приподнимаю бровь:
– Это не вопрос.
– Хорошо, хорошо. Вот мой вопрос – как ты это понял? Откуда ты это узнал?
Это хороший вопрос, и я ожидал, что она задаст мне его, ожидал с тех самых пор, как сообразил что к чему. Но хотя я и ожидал его, ответа у меня нет.
Но это не поможет нам выбраться отсюда, поэтому я решаю копнуть поглубже. Пытаюсь понять, что именно навело меня на эту мысль.
– Просто у меня было такое чувство, что все это нереально.
– Что именно показалось тебе нереальным? – Теперь на ее лице написано недоумение, не только нервозность.
Я обвожу комнату вокруг нас рукой:
– Все это. Что-то не так.
– Я не понимаю. Мне все это кажется реальным. – Она смотрит на последнее оставшееся в комнате окно. – Особенно тот дракон.
– О, дракон реален, – заверяю ее я. – Как и все остальное за пределами этих стен.
– Хорошо, но теперь я еще больше запуталась, чем когда мы начали этот разговор. Как этот дракон и все остальное может быть реальным, а все здесь внутри представлять собой подделку? – Она раздраженно вскидывает руки: – Я же никогда не была здесь прежде, и если это плод моего воображения, то как оно может казаться каким-то не таким?
– Потому что это моя берлога, – отвечаю я ей и, наслаждаясь ее реакцией, смотрю, как у нее округляются глаза.
– Твоя берлога? – шепчет она, оглядываясь по сторонам, особенно пристально рассматривая закуток для метания топоров в центре комнаты. – Ты серьезно?
– Да, вплоть до книг на полках. Если не считать кухни и окон, все здесь выглядит как в моей берлоге. Но не совсем.
– Что ты имеешь в виду? – Она начинает ходить взад и вперед – не знаю зачем: из-за расходившихся нервов или из-за того, что ей хочется убраться от меня подальше.
Но каков бы ни был ее мотив, я не пытаюсь следовать за ней. Мне совсем не хочется заставлять ее нервничать теперь, когда у нас наконец-то завязалась беседа. Ведь чем больше она будет нервничать, тем дольше продержит нас здесь, взаперти, а я и так находился взаперти слишком долго, так что нет, благодарю покорно.
Я провел в заточении почти всю свою чертову жизнь.
Поэтому вместо того, чтобы ходить взад и вперед вместе с ней, я сажусь на свой удобный диван и жду. Она считает себя обыкновенным человеком – так когда она наконец сбавит обороты?
– Ну так что? – говорит она, когда я не спешу отвечать на ее вопрос.
– Я не знаю, какого ответа ты от меня ждешь. Все здесь похоже на мою берлогу, но есть небольшие отличия. – Я кивком показываю на зону спальни. – Например, спальня должна находиться на другой стороне комнаты. И какой уважающий себя вампир захочет иметь в своем логове окна? Или решит, что ему нужна кухня, полная печенья «Поп-Тартс»? – Я пожимаю плечами: – И со стен пропали кое-какие картины.
Она обводит комнату взглядом, и ее брови взлетают вверх:
– По-моему, здесь просто нет места для еще большего количества картин.
Я снова пожимаю плечами:
– Похоже, ты добавила дополнительные книжные шкафы и полки. Я предположил, что ты не смогла воспроизвести мою берлогу точно.
Она качает головой:
– Тогда почему ты не предположил, что здесь нас могла запереть какая-то третья сила? Почему ты сразу решил, что все это сделала я?
Наконец-то вопрос, на который мне легко дать ответ:
– Потому что я могу прочесть каждую твою мысль и каждое твое воспоминание, Грейс, а ты не можешь читать мои.
Прищурившись, она останавливается, и я начинаю думать, что сейчас она сядет. Но нет, она опять принимается ходить взад-вперед и морщится, как будто ей было невмоготу стоять на месте даже десять секунд.
– Но если это твоя берлога, то как я смогла перенести нас сюда? Я же никогда не бывала здесь прежде. – Она даже не пытается скрыть свои подозрения.
Что ж, это произошло быстро. Намек на дружелюбие, с которым она говорила со мной последние несколько минут, исчез, его место опять заняла подозрительность, которую она демонстрировала с тех самых пор, как мы очутились здесь. Я мог бы сказать, что она поставила рекорд, но это не совсем так. Ведь она продержалась по меньшей мере секунд на тридцать дольше, чем Джексон.
Должно быть, это у нее из-за уз сопряжения с моим братом – тебе приходится ненавидеть тех людей, которых ненавидит твоя пара, даже если у тебя нет на это причин. Это просто из-за искажения понятия верности, я так считаю.
Грейс явно мыслит одинаково с Джексоном, потому что, когда она останавливается передо мной на этот раз, она снова полна воинственности.
– Откуда я могла знать, как выглядит твоя берлога? – спрашивает она. – Если мы действительно заперты в моей голове, то почему это место выглядит как твоя комната?
Это логичный вопрос, и я уже задавал его себе. Но мне не нравится, как она задала его. В ее устах он определенно звучит как обвинение, а обвинениями я и так уже сыт по горло.
Поэтому, отвечая, я стараюсь сделать так, чтобы мой тон сочился сарказмом:
– Это классный вопрос. Когда ты найдешь способ установить связь со своим подсознанием, то сможешь спросить его об этом.
Не только она умеет вести себя невежливо. Когда живешь при Дворе Вампиров, то учишься этому с детства.
– Я просто говорю, что это ни с чем не сообразно.
– И, по-твоему, в этом виноват я? – спрашиваю я, и мое раздражение вмиг сменяется злостью. – Я занимался своими делами, ни о чем таком не подозревал, и вдруг начинается настоящее светопреставление. Я вижу, как моя бывшая подружка взрывается на алтаре, и сразу же переношусь в то мгновение, когда мой придурок-брат попытался снова убить меня, только на этот раз в нашу схватку встревает какая-то девица. И прежде чем я успеваю понять, что вообще происходит, и остановиться, чтобы преподать этому говнюку урок, эта самая девица – которая, судя по всему, сопряжена с моим братом, – похищает меня и запирает в некоем подобии моей берлоги. При этом она еще и нападает на меня так, будто это я во всем виноват. Извини, но у меня пока нет ответов на все эти чертовы вопросы.
Не дожидаясь ответа Грейс, я быстро иду на кухню и беру из холодильника бутылку воды. Выпив ее в несколько больших глотков, я бросаю пластик в контейнер для вторсырья.