Причин краха коммунистической системы множество. Но нас в соответствии с основной темой интересует внутреннее разложение, идущее сверху социальное и психологическое перерождение элиты, а как следствие этого – политическое и экономическое перерождение системы.
С первых дней советского режима номенклатура, держащая глухую оборону от собственного народа и от мира, решает извечный для нее вопрос: каковы гарантии от "реставрации капитализма"? Главной же гарантией всегда было одно – постоянное усиление власти самого "гаранта", коммунистической элиты. И именно эта элита и стала основным "реставратором".
Перерождение элиты и системы имеет длинную историю.
1917-1921 годы – военный коммунизм, частная собственность (на территории, контролируемой коммунистами) упразднена. Война, красный террор. Номенклатура ведет смертельную борьбу, осознает себя в роли якобинцев[45].
1921-1929 годы – нэп, "мирная передышка", многоукладность экономики. Страна максимально похожа на восточную державу (или, по Ленину, на "империализм"). Есть натуральное хозяйство, мелкотоварное хозяйство, частная собственность, государственно-капиталистические предприятия, социалистическая собственность. В этот период – первый кризис коммунизма, первая возможность "перерождения", буржуазного термидора[46]. Одновременно – железный занавес и идеологическая война со всем миром (и с остатками общества внутри страны).
1929-1953 годы – тоталитаризм. Единственный период, когда действительно в стране торжествовал коммунизм. "Пик коммунизма" – 1937 год. Произошло восхождение на этот пик, "восхождение от абстрактного к конкретному", от теории к жизни. Точнее, редукция живой жизни к теории. "Каток" проехался по стране, по всем экономическим укладам. Не считая существенных мелочей (подсобные хозяйства, например, – ведь есть что-то иногда все-таки нужно), в стране действительно сложился монолит тотально-государственной собственности. Частная собственность полностью уничтожена. Здесь уже ясно видны качественные отличия от "азиатского способа производства", тем более от "империализма". Соответственной оказывается и политическая форма правления – кровавая гражданская война ("обострение классовой борьбы").
1953-1985 годы – спуск с коммунистических "зияющих высот"[47]. Опять кризис коммунизма, "второй звонок". При внешнем господстве все той же тотально-государственной собственности внутри нее развиваются своеобразные "теневые" процессы, возникает особый "бюрократический рынок". Внутри защитной оболочки государственной (а точнее – "лжегосударственной") собственности зарождается, развивается в скрытой, но действенной форме "квазичастная", "прачастная" собственность. Идет по нарастающей перерождение номенклатуры, незаметный процесс "предприватизации" собственности. Общество начинает опять походить на "империалистическое", "государственно-капиталистическое", отчасти на "восточное", но в искаженной форме. Политическая ситуация опять сравнительно мирная: холодная война государства и во внешнем мире, и со своим обществом. Но война позиционная, застойная, почти бескровная.
1985-1991 годы – конец коммунизма, "третий звонок". Подспудные процессы предыдущего периода выходят на поверхность. Начинается открытая номенклатурная приватизация, частная собственность узаконивается, о реально-государственной (тоталитарной собственности) уже и речи нет. Номенклатура открыто превращается в капиталистическую. К концу этого периода строй похож уже не на "империализм" в классически-ленинском описании (тем более не на восточное общество), а на что-то переходное к "западной" модели, к рыночной экономике, к открытому обществу и свободному капитализму Правда, эти перемены вполне еще обратимы. Политически все это идет на фоне тотального разгрома государства, полностью проигравшего психологическую и холодную войну как во внешнем мире, так и внутри страны. Поражение заканчивается распадом, исчезновением прежнего государства…
II
Но за всеми этими реальными историческими метаморфозами стоит одна жесткая логическая схема. Реальная эмпирическая история лишь нарастила на логический скелет факты.
Вспомним те две формулы Маркса, которые взяты в качестве эпиграфа к этой главе. Коммунисты уничтожают частную собственность. Государство есть частная собственность бюрократии.
Эти две формулы образуют жесткие логические тиски, в которых зажато общество, построенное по марксистской теории. Эти две формулы описывают самый краткий из всех, но в принципе полный курс истории ВКП(б). Дан логический и социально-психологический каркас истории победоносного и обреченного большевизма.
Из утверждений Маркса можно вывести ряд следствий.
(1) Упразднив частную собственность, коммунисты сделали всю собственность государственной.
(2) Государственная собственность есть коллективная собственность бюрократии.
(3) Каждый отдельный бюрократ, бюрократический клан стремятся превратить государственную собственность в свою частную собственность.
Экспроприация частной собственности – государственно-бюрократическая собственность – частно-бюрократическая. Вот формула развития социалистического общества от рождения до гибели.
В принципе мы здесь сталкиваемся с частным случаем общей проблемы всех восточных деспотий, о чем уже говорилось, – универсальным стремлением чиновников "приватизировать" свою власть, превратить ее в собственность.
Залог гибели системы в неизбежности перехода от (2) к (3), в неодолимости "рефлекса приватизации" у бюрократической олигархии.
Этот рефлекс мог сдерживаться верой коммунистических бюрократов в сакральную идеологию, отрицающую частную собственность, и страхом нарушить догматы этой веры.
Коммунистический строй с его претензией на научность, рациональность был с самого начала построен как спиритуалистический, оправдание которого за гранью разума и фактов, в сфере чистой веры (в действительности веры и страха). Именно идеология, вера в нее и страх ее нарушить должны были образовать барьеры между правом распоряжаться госсобственностью и действиями по ее "приватизации" в свой карман.
Вспомним составляющие большевизма – диктатура государства экономическая и политическая, диктатура бюрократии. Но если над самой бюрократией не будет диктата идеологии, то тогда чем тотальнее строй, чем больше власть правящей бюрократии, тем быстрее она разложится, разделит между собой госимущество, тем быстрее этот строй погибнет.
Поэтому сохранность идеологии была основой строя. А важнейшим компонентом в идеологии была ее антисобственническая составляющая, только она и препятствовала перерождению коммунистического тоталитаризма "назад" в госкапитализм с номенклатурой в роли новых капиталистов. (Разумеется, антисобственнические компоненты в идеологии были внутренне противоречивыми, ведь идеология "экономического детерминизма", исторического материализма провозглашала первой целью своей политики не достижение тех или иных собственно имматериальных, духовных ценностей, а, напротив, "удовлетворение потребностей трудящихся". Тем не менее в отношении частной собственности на средства производства стояло твердое табу, а "для страховки" и личная собственность на предметы потребления для членов номенклатуры в 1920-е годы жестко регламентировалась, по крайней мере формально.)
Для того чтобы идеология была реальным руководством к действию, необходимо было среди номенклатуры выковать тип "новых", "стальных", но "бестелесных" людей. Но вопреки романтическим восторгам, а затем и самоуничижительной иронии такого типа людей в СССР создать, воспитать, выдрессировать так никому и не удалось.
К 30-х годах официальная пропаганда особенно свирепствовала, и действительно казалось, что многие люди с искренним энтузиазмом "перековываются" в "ускомчелов" (усовершенствованный коммунистический человек термин И.Эренбурга). Но именно в эти годы происходят события романа М.Булгакова, когда, посетив Москву, Воланд задает себе вопрос: "Изменились ли эти горожане внутренне?". И сам на него отвечает: "Ну что же… они – люди как люди. Любят деньги, но ведь это всегда было… Человечество любит деньги, из чего бы те ни были сделаны, из кожи ли, из бумаги ли, из бронзы или золота. Ну, легкомысленны… ну что ж… и милосердие иногда стучится в их сердца… обыкновенные люди… в общем, напоминают прежних… квартирный вопрос только испортил их…"
Да, так было всегда. Но никогда не было строя, безумно отрицавшего это "человеческое, слишком человеческое" чувство. Никогда не было строя, для которого человеческая любовь к деньгам, собственности несла бы смертельную угрозу. Что же – тем хуже для строя!
В сущности тот же "воландовский" вопрос сразу после окончания гражданской войны задавал себе "демон революции" Л.Д.Троцкий и с ужасом констатировал: