Читать интересную книгу Буря - Всеволод Воеводин

Вскидывая руками, он стал скакать вокруг фонаря, стоявшего на земле, — и тут только я заметил, что он хром. А мои приятели сидели на корточках вдоль стен и хлопали в ладоши. Лица у всех были красные, зубы оскаленные. Что-то собачье было и в их позах и в выражении лиц. Я зажмурил глаза: мне не хотелось видеть этого безобразного старика, который скакал, взмахивая руками и тонким голосом выкрикивая слова какой-то бессмысленной песни. Вскоре он раскашлялся и повалился на свои мешки. Аркашка восторженно хохотал, бил его по спине кулаком и целовал в лысый череп.

— Мы сегодня гуляем, — хрипел старик. — Не каждую ночь у Юшки такие гости. Мацейс, Жорочка, я ведь знал твоего отца, ей-богу! Мы делали с ним на пару неплохие дела с чулками и сигарами. Угощаю вас, мальчики. На, хватай!

Он размахивал толстой пачкой денег. Аркашка, восторженно хохоча, пытался выхватить у него бумажки. «Откуда у этого грязного, страшного бродяги такая масса денег?» — удивлялся я, а глаза у меня снова слипались. Смутно я слышал разговор.

— Иди к вдове. Скажешь, — от меня. Мы с ней дружки. Она сама из сахара гонит…

— Кусок идиота! — слышал я Аркашкин смех. — Как это вам нравится, он выжил из ума! Вдову ещё позапрошлую осень прикрыли со всей её лавочкой. Ты один отсиделся.

— У меня не осталось моих «дружков», — снова запричитал старик. — Вдова Палисадова, сестрички Лепешкины — ах, что это были за люди! Всех разогнали, Юшкина очередь…

Звякнули пустые бутылки, и кто-то на четвереньках прополз мимо меня, разворачивая солому. Это Аркашка выбирался из пещеры, шёл за угощеньем, и угрюмый голос Шкебина ворчал ему вслед: «Уж достань ты ему «фиалку», пес с ним…»

Забытье продолжалось. Это было именно забытье, а не сон, — я всё время слышал голоса, но смысл разговора доходил до моего сознанья урывками. Один раз, приоткрыв глаза, я не закрыл их тотчас же потому, что даже сквозь эту сонную, полупьяную одурь меня поразило выражение лиц Мацейса, Шкебина и Юшки, склонившихся над фонарем. Все трое были очень озабочены и угрюмы. Юшка держал в руках грязную тряпку, в которой были завернуты какие-то книжки.

— Возраст подходящий, это же самое главное, — говорил Юшка.

Мне показалось, что книжки, завернутые в тряпку, — паспорта, обыкновенные паспорта в серой обложке. И опять я удивился: с чего вдруг они занялись разглядыванием своих документов?

— Мы оставим в залог часы, — тихо сказал Мацейс, снимая с руки браслетку с часами. Шкебин тоже вынул из кармана часы. — Но слышишь ты — в залог! Это золото…

— Я привык к доверию, мальчики, — забормотал Юшка, — имейте это в виду.

Голоса их стали совсем тихими, а я снова перестал различать всё вокруг себя.

Следующее моё возвращение к сознанию было совсем неожиданным. Юшка стоял посреди пещеры, размахивая руками, а Мацейс и Шкебин лежали рядышком на мешках и, как мне показалось, спали.

— Это мне нравится! — сердито кричал Юшка. — Люди приходят ко мне, людям нужна моя помощь, а разговаривать со мной они не желают. На всё у них один ответ. Какой-то пьяница замерз, так, видите ли, им уже понадобились новые…

— Молчать, — негромко сказал Мацейс. Нет, он не спал. Я видел его глаза. Поблескивая в темном углу, они в упор смотрели на расходившегося старика, и тот, должно быть, тоже их увидел, потому что сразу же обмяк и даже попятился к стенке пещеры. Медленно он опустился на корточки.

— В конце концов, что наша сегодняшняя встреча? Простая игра случая! — забормотал он как нельзя более дружелюбно. — Но я привык к доверию. Деловые люди в Одессе верили мне на слово, хотя мы с ними обделывали посерьезнее дела. Можешь спросить у своего отца, Жорочка, если он жив.

Повидимому, хмель в нем боролся с благоразумием. Благоразумнее было, судя по резкому окрику Мацейса, помолчать, но хмель его подстрекал на разговоры, и старик всё ещё петушился. Говорил он спокойно, неторопливо, но я-то, лежа на соломе, видел, как у него рот кривится от злости.

— Как вам гулялось за границей, мальчики? — невзначай спросил он, — Вы ведь недавно там побывали?

Из угла ответили:

— Молчи, Юшка.

— Господи Исусе! — притворно удивился старик. — Уж нельзя спросить моряка о том, как ему гулялось в последнем рейсе! Я люблю, дорогие мои, европейские порты. Веселые места, я там бывал лет этак тридцать пять назад. И в Глазго, и в Штеттине, и в Осло. У меня там тоже водились дружки, славные такие ребятки…

Он говорил, зажмурив глаза и по-куриному запрокинув голову, точно в самом деле перебирал в памяти свои прошлые путешествия. Но я видел, что краем глаза он всё время косится в угол.

— Инженер-механик Вельц, например. Он приезжал сюда по делам года два назад и, понимаете, узнал меня, бродягу, когда мы с ним случайно столкнулись на улице. Вы ничего не слыхали о таком инженере, а?

В углу было тихо. Я подумал, что, пока старик болтал, Мацейс и Шкебин уснули. Но, мельком взглянув в угол, я вдруг увидел, что оба они приподнялись с места на локтях и молча смотрят на старика, а тот ерзает под этим пристальным взглядом, шарит возле себя рукой, точно что-то ищет, и всё дальше и дальше отодвигается к стенке. Обыкновенный кухонный нож, которым Аркашка чистил копченого окуня, валялся на земле. Юшка нащупал его и быстро сунул под солому. Дальше произошло совсем непонятное: Шкебин, за всё это время на сказавший ни слова, рывком сорвался с места и опрокинул старика на спину. Как шапкой он накрыл его череп своей огромной ладонью. Он вертел этот лысый яйцевидный череп из стороны в сторону, будто бы это была не живая человеческая голова, а некий предмет, который можно разбить, сломать, вышвырнуть, словом, обойтись с ним как заблагорассудится.

— Я молчу, — чуть слышно бормотал старик. — Я — могила…

И, опрокинутый на спину, — точь-в-точь нашкодившая собака, когда она просит прощения, — в подтверждение своих слов поднес к губам палец: «Молчу, молчу».

— На место, Григорий! — скомандовал из угла Мацейс. — Сядь.

Шкебин отошел в угол, слегка пошатываясь. Крупные капли пота выступили у него на лбу, он дышал хрипло, со свистом. Мацейс полулежал на мешках и по-прежнему смотрел в упор на распластанного у стены старика.

— Да, — сказал он задумчиво и кивками головы точно подтверждая каждое слово. — Ты — могила. Запомни — могила.

Именно в эту минуту я закрыл глаза. Я не спал и не хотел больше спать, но чувствовал всем своим существом, что мне нужно сейчас же, немедленно притвориться спящим. Лучше бы мне не быть свидетелем тому непонятному, что здесь творилось. Должно быть, я во-время это понял, потому что разговор вокруг меня сразу же оборвался, и кто-то совсем шопотом сказал: