Отец знакомил с выдающимися людьми не только ярославцев, но и иногородних друзей. Так, суздальский поэт-самоучка Иван Абрамович Назаров, объединивший в своем альманахе «Пробуждение» писателей из народа, многими литературными связями был обязан Малютину. Это можно сказать также о В. А. Монине и других.
В двадцатые годы общение отца с видными деятелями культуры (встречи, переписка, обмен книгами) сильно расширилось. У него была большая переписка с писателями С. П. Подъячевым, И. А. Белоусовым, С. Д. Дрожжиным, А. А. Коринфским, Вс. Ивановым, А. Фадеевым, А. С. Серафимовичем, Вяч. Шишковым, А. Чапыгиным, М. Горьким, с учеными С. П. Глазенапом, Н. А. Морозовым, с артистом В. И. Качаловым. Как, например, завязалась у отца переписка с Горьким?
Зная об огромном интересе писателя к истории фабрик и заводов, Малютин по архивным материалам составил краткое описание истории «Красного Перекопа» и с приложением старой брошюры «Ярославская Большая мануфактура» отправил в Сорренто (Италия), где тогда жил великий писатель.
У отца была счастливая способность писать письма живо, увлекательно. Недаром его корреспонденты Вяч. Шишков, Николай Морозов, Н. П. Рогожин и другие говорили ему: когда прочитаешь ваше письмо, словно побываешь у вас в Петропавловском парке, или в Енисейске, вообще там, откуда оно написано.
Горький ответил неожиданно быстро, заинтересовавшись материалами о фабрике и радуясь знакомству «еще с одним хорошим русским человеком». Вместе с письмом были получены горьковские фотографии, а также «Детство» и «Дело Артамоновых» берлинского издания. А 18 мая 1927 года пришел из Сорренто красочный альбом неаполитанских видов и цветная открытка с изображением виллы Алексея Максимовича. На обороте открытки было написано: «Дом, где я живу, и окно моей комнаты». При этом в письме Горький извинялся «за плохой подарок».
Позднее он присылал отзывы о стихотворениях своего нового знакомого, указывал на ошибки в языке и стиле.
Вскоре к письмам отца и я, тогда ученица фабричной школы II-й ступени имени В. И. Ленина и член литературного кружка, стала присоединять свои послания с приложением стихов, коротеньких рассказов. Без промедлений отвечал Горький и мне, тринадцатилетней школьнице. В течение нескольких лет продолжалась наша переписка. Его письма и обстоятельный анализ моих литературных опытов — одно из бесчисленных доказательств исключительного внимания гениального мастера к воспитанию творческой молодежи.
В августе 1934 года нам с отцом посчастливилось по гостевым билетам, добытым через посредство Всеволода Иванова, занимавшего ответственный пост в литературном мире, побывать на Первом Всесоюзном съезде советских писателей. В то время я училась в Литературном институте Союза писателей СССР, носящем теперь имя Алексея Максимовича. Впечатления от съезда незабываемы. Там видели и слышали Алексея Толстого, Демьяна Бедного и многих других, но главное — видели и слышали буревестника революции Горького, который был организатором и душой съезда. Навсегда запомнились его сердечность, простота и мудрость. В перерывы писателя окружали литераторы, представители фабрик, колхозов. И он со всеми рад был побеседовать.
В двадцатые годы неоднократно приезжал в Ярославль Всеволод Иванов, отправлявшийся отсюда по Волге в другие города — Углич, Юрьевец, Нижний Новгород. Он страстно любил древнерусское искусство, это и тянуло его к берегам Волги, хранящим бесценные сокровища старины. Во время осмотра ярославских памятников проводником и комментатором являлся Малютин, с детских лет впитавший поэзию древности. Вот как описывает эти экскурсии Петр Лазаревич Жаткин, журналист и драматург, бывавший в Ярославле вместе с Всеволодом Ивановым, в статье «Плюсквамперфектум», опубликованной в девятом номере журнала «Волга» за 1968 год.
«Иван Петрович Малютин — давнишний знакомый и поклонник Всеволода Иванова, служил библиотекарем в клубе ярославской мануфактуры «Красный Перекоп». Он частенько наведывался в Москву и усиленно звал к себе. Любитель редких книг, собиратель раритетов и автографов, владелец древних рукописей, он умилялся памятниками древнерусского искусства. Милый, душевно чистый и на редкость хлебосольный ярославский патриот и старожил встретил нас с распростертыми объятиями. От радости не знал, куда и посадить. То и дело обнимал и прижимал к себе Всеволода Вячеславовича и без конца расспрашивал о московских новостях и знакомых.
Как ребенок, он радовался подаркам… Читал и перечитывал авторские надписи на книгах — их только что преподнес ему Всеволод Иванов.
«Сегодня я покажу вам истинное чудо!» — загадочно предупреждает Иван Петрович. Неподалеку от его дома — неповторимая церковь в Толчкове. Вторая половина XVII века. Причудливая каменная сказка. Основной куб увенчан пятью устремленными в небо главами. Строгая симметрия всех частей этого сооружения нас удивляет: эпическая величавость и в то же время интимность. Величайший оптимизм и ликующая жизнеспособность. Храм живописен и скульптурен. Каждый его фасад поражает разнообразием и новизной. Над карнизами, словно поясом, охватывающими основное здание и придел, ряды декоративных кокошников. Они сияют цветными изразцами. Какая пылкая фантазия в этом замысле русского зодчего! Какая фееричность в простом прозаичном кирпиче! «Не знаю, что и сказать! — бормочет очарованный Всеволод Вячеславович. — Это же… поразительно! Непередаваемо! Действительно, чудо!» И мы долго любуемся прекрасным делом рук ярославских каменщиков. Как прекрасны и нарядны крыльца! Сплошное орнаментальное кружево. Кружево из кирпича!
«Смотри-ка — похоже на резную прялку! А вон там шитый узор рушника!» — восторгается Всеволод Вячеславович. И вдруг замолкает. Он берет нашего гида под руку: «А не кажется ли тебе, Иван Петрович, что это чудо отдает Средней Азией, пахнет Бухарой?» — говорит он осторожно и предположительно.
«Европейские путешественники приписывали постройку этого храма бухарцам… И даже голландцам! Но только самое удивительное, что создали его — ярославские мужики», — даст нам справку Иван Петрович. Его справка радует писателя. Он даже от восторга подпрыгивает… «Что за черти полосатые! Гениальные мужики!»…
Необозримый, колоссальный ковер стенных росписей внутри храма. «Это одна из характернейших фресок русского живописного искусства конца XVII века, — спешит сообщить Иван Петрович. — И заметьте: эта роспись сделана меньше чем за год артелью в 16 человек из соседнего Переяславля Залесского. А возглавлял ее знаменитый иконописец Митяй Плеханов…»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});