шерстяным товаром; серебряною, медною, оловянною и железною посудой, обовью, сшитым платьем, конской упряжью, кожами, салом, свечами, дехтем, деревянною посудой, водками, виноградными напитками, чаем, сахаром, кофием, медом, мясом, рыбой, пенькой и табаком». Было, значит, кому в Скопине разрядиться в шелка, сукна, иной шерстяной товар и пить кофий, виноградные напитки и чай с сахаром из серебряной посуды. Не говоря о разных водках. Торговых лавок, включая винные, имелось в городе около сотни – по одной на каждые шестьдесят жителей. Не только в нынешнем Скопине такого нет и в помине, но и в самой Москве… Ну да что теперь говорить о Москве, в которой снесли не только торговые лавки, но даже и на обычные лавочки нагнали такого страху, что у тех ножки дрожат от страха за свое будущее.
К концу восемнадцатого века в Скопинском уезде проживало без малого девяносто тысяч человек. Эта цифра, понятное дело, нам ни о чем не говорит. Чтобы она заговорила и даже закричала, сравним ее с цифрой двадцать пять с половиной тысяч. Это именно то количество человек, которое проживает в Скопинском районе сегодня. Об этих же жителях (уездных, а не районных) в географическом словаре Щекатова, вышедшем на рубеже семнадцатого и восемнадцатого веков, написано: «…люди вообще нрава тихого, смирны, послушны к начальникам, усердны и прилежны к земледелию, выключая однодворцев, которые в праздные от хлебопашества время упражняются в ловле зверей и птиц. Живут же не весьма чисто, и в зимнее время по малолесию, не имея других изб, пускают скот свой для корму в те же самые, где живут сами и они. Избы во всех их селениях черные и за неимением дров крестьяне и однодворцы топят их соломой. Дворы свои огораживают плетнями, кроют соломой, а гумны и огороды огораживают рвом и валом из навоза». Отчего так бывает, что люди работящие, нрава тихого и послушные к начальникам часто живут нечисто, без дров и огораживаются валом из навоза… Бог весть. С другой стороны, ведь и флот был нужен молодой империи. Как же мы без флота показали бы кузькину мать шведам и туркам… С третьей стороны ничего не скажешь, а только плюнешь в сердцах.
Два живописца и один цирюльник
Конец восемнадцатого и начало девятнадцатого века в Скопине ознаменовались строительством Троицкого собора, опустошительным пожаром, строительством первой городской больницы, уездного и духовного училищ, а также грандиозным, в масштабе не только уезда, но и губернии, скандалом – был арестован и отдан под суд городничий, надворный советник и отставной секунд-майор Сергей Николаевич Дубовицкий. То есть сначала-то его хотели наградить орденом Святого Владимира за усердную службу и взыскание «немалых недоимок», но… не наградили. Неизвестно по какой причине. То ли нашли другую достойную кандидатуру, то ли передумали, то ли просто какая-то не смазанная должным образом шестеренка в аппарате рязанского губернатора зацепилась зубом за другую, и все застопорилось. Другой бы погоревал и наградил бы себя чем-нибудь другим, тем более что должность городничего, как известно из комедии Гоголя, к этому располагает, но отставной секунд-майор, служивший при Екатерине Алексеевне в лейб-гвардии Семеновском полку, решил жаловаться на рязанского губернатора. В жалобах (а их было множество) красочно описывал притеснения, которые чинил ему рязанский губернатор. Сенат его жалобы рассмотрел, и оказалось, что притеснений… не было. Никаких. Мало того, «Сенат определил просить ему Дубовицкому у губернатора прощение». Городничий закусил удила и стал писать царю, коего своими прошениями так утомил, что сенатский генерал-прокурор объявил о том, что «за неоднократные прошения, коими он неоднократно Его Величество утруждал, посадить под стражу…», и дело Дубовицкого как можно скорее закончить.
Правду говоря, рязанский губернатор был тот еще поросенок с хреном. За семь лет до скандала со скопинским городничим его отставили от службы с формулировкой «за воровство и грабеж», но через четыре года… назначили по протекции рязанским губернатором. В те времена по хорошей протекции можно было получить хоть губернаторское место, хоть… Впрочем, как и сейчас. Самое удивительное, что жалоба Дубовицкого возымела действие. Павел Первый губернатора со службы прогнал. Александр Первый назначил нового – и тут Дубовицкому небо показалось с овчинку. Он, видимо, полагал, что со сменой губернатора все изменится и все те чиновники, которые так долго препятствовали награждению, немедля решат дело к его пользе и наградят вожделенным орденом, а то и двумя, но не тут-то было.
Вдруг выяснилось, что городничий виновен «в притеснении скопинских граждан, в пренебрежении своей должностью, в неповиновении начальству, в похищении казенного интереса при покупке для штатной команды провианта и для драгунских лошадей фуража; в фальшивом представлении вспомогательному банку не принадлежавшего ему имения; в краже из земского суда о долгах его рапорта… в прелюбодействе с крестьянскою женкою». Последнее было очень обидно. Добро бы еще увез губернаторскую дочку, но с крестьянскою женкою…
Рязанская палата суда и расправы26, рассмотрев все вины городничего, представила на утверждение сената: «Лишить его Дубовицкого чинов и дворянства, наказать кнутом и сослать на поселение». Сенат доложил государю, тот на сенатском докладе начертал: «Быть по сему, кроме кнута», – и поехал бывший городничий в Иркутск, на поселение…
Через год, в результате настойчивых просьб сына Дубовицкого, сосланного городничего вернули «в настоящем его положении, в дом свой на жительство», где он тихо и незаметно и жил восемь лет до самой своей смерти27. Вечерами и особенно ночью, когда не спалось, бывший городничий ходил из угла в угол своего кабинета и все думал: в чем же он просчитался? В том, что жаловался на губернатора, или в том, что обольщался насчет чиновников… Или все же в том, что с крестьянскою женкою… Или при покупке фуража для драгунских лошадей…
Вернемся в Скопин начала девятнадцатого века28. В 1816 году через город проезжал император. Останавливался он в доме богатого и хлебосольного купца Плетникова, у которого была жена-красавица. Александр Павлович долго гулял с ней по саду и подарил, как это было у него заведено в таких случаях, бриллиантовый перстень29. После того как царь уехал, супруги Плетниковы решились на смелый поступок – они вырядились по самой последней московской моде. На самом Плетникове вместо общепринятого у скопинских купцов долгополого синего зипуна и полосатого кушака был короткий сюртук, а вместо бараньей шапки – поярковая шляпа. На его жене вместо китайчатой душегрейки и шерстяной юбки «ничего, кроме шелка и бархата, надето не было». Ох, и досталось же Плетниковым от скопинских кумушек за московские наряды… Особенно купеческой жене. Как