решила не возвращаться. Тем более, что о чае Николаев вопросов не задавал. А без вопроса нет и ответа. Не чаем же вагон-ресторанным отравилась одышливая Маргарита. Разберутся и без нее. Она и так потратила кучу времени на исполнение своего гражданского долга.
Глава двенадцатая
Ксения позвонила Людмиле и испытала чувство глубокого удовлетворения, когда та сообщила, что сегодня вечером очень занята и, если Ксения Петровна помнит дорогу на гореловскую дачу и справится со всеми замками, то они могли бы встретиться завтра часа в два дня у входа в библиотеку и обо всем спокойно поговорить.
На извинения и благодарности Ксении Петровны Людмила еще и еще раз заверила ее, что все в порядке, никаких неудобств она никому не доставляет, напротив, радостно помочь хорошему человеку, попавшему в беду.
Сев в вагон электрички на Балтийском вокзале, Ксения смотрела на в окно толпу приезжающих-отъезжающих, почти задремывая. Она очень устала, хотя в общем-то ничего особенного за весь день и не сделала. Ничего особенного и ничего полезного. За окном повалил снег, густой-густой, «Снег идет густой-густой, в ногу с ним стопами теми, в том же темпе, с ленью той или с той же быстротой, может быть, проходит время» — сразу вспомнилось Ксении. Сквозь завесу снега она увидела на платформе мужскую фигуру, которая показалась ей знакомой. По крайней мере походка, то, что человек не размахивал руками, когда шел, вызывала смутные воспоминания. В мозгу тут же прозвучала цитата из «Героя нашего времени» — про то, что такая походка верный признак скрытости характера. Ксения подумала, что совсем недавно вроде вспоминала уже такую же цитату по схожему поводу. Она попыталась вглядеться, угадать кто это, но в это время поезд дернулся, и платформа быстро отъехала назад, а с ней так и не узнанный «удивленный пешеход». Ксения достала телефон, чтобы почитать новости или фейсбучную ленту, но связи не было. Ехать, ничего не читая, было как-то непривычно, Ксения, сколько себя помнила, читала везде и всегда — это просто стало уже неотвязной привычкой — водить глазами по буквам, складывая их в слова. Раньше она готова была читать хоть надписи на обертках конфет, но в нынешние времена обычно выручал мобильник. Однако сейчас он мог предложить для чтения только список контактов. Но на сидении возле себя Ксения обнаружила оборванную страницу из какого-то журнала и принялась за привычное занятие. На странице, выдранной, вероятно, из глянцевого журнала и оборванной сверху, был кусок из какого-то, как можно было понять, воспоминания о детстве. «А в доме был подвал, такое подвальное помещение, типа склада что ли, с маленьким окном и входом со двора. Там всякие ведра хранились, всякий инвентарь для уборки. И вот мы залезли в этот подвал и там заигрались, и не заметили, как началась страшная метель и снегом завалило и дверь в этот подвал, и окно. Стало темно и страшно, но выйти мы не могли, долго плакали, а потом заснули. И никто не знал, где мы, искали нас, наверное, везде, но не нашли. А наша собака, большая белая такая у нас была собака, стала лаять возле этой заваленной снегом двери в подвал и снег начала лапами копать. Взрослые ее прогоняли, а она не уходила. Тут и они начали лопатами снег разгребать и так нашли нас в этом подвале, зареванных и спящих. Собака нас спасла»
Ксения, зачитавшись, чуть не проехала свою станцию, слава богу, услышала, как объявили, что следующая остановка «платформа Горелово», кинула на сидение журнальную страницу, подхватила сумку с продуктами, купленными на ужин и завтрак, и вышла на перрон.
Глава тринадцатая
К своему удивлению, она провела вечер довольно спокойно и даже смогла немного поработать над статьей. И уснула довольно быстро. Но посреди ночи она вдруг проснулась — ей приснился сон о том, что она лежит с каком-то постепенно темнеющем помещении и слышит откуда-то собачий лай. От этого лая она проснулась и вдруг ясно увидела эту большую лохматую белую собаку. Мишку. Собаку так звали — Мишка.
Ксения села на кровати. На экране мобильника высветилось время — 4 часа. Самое глухое время ночи. Говорят, что большинство смертей происходит именно в этот предрассветный час. Хотя в ноябре трудно назвать этот час предрассветным.
Ксения, как и прошлой ночью, зажгла свет, пошла в комнату с камином и включила чайник, который заурчал умиротворяюще. Накинув кофту и заварив себе чаю, Ксения уселась на диван и стала думать о причудах сновидений. Почему ей вдруг приснились чужие воспоминания? В ее детстве никаких снежных метелей не было и быть не могло — все детство прошло в южных местах: сначала они жили на Волге, а потом в Узбекистане, в маленьком городишке в горах, возникшем рядом с шахтой. Помнит она себя лет с шести, и ее детские воспоминания связаны с жарой, а не холодом и снегом. Помнит, как каким-то летом они с подружками почти весь день проводили, сидя в мелкой запруде горной речушки, кажется, местные называли ее саем. Мама туда даже еду приносила. Какая-то немыслимая жара стояла. Еще помнит, как рядом с домом была больница, мама там медсестрой работала. А она, шестилетняя, наверное, еще до школы, ходила на зады больницы, где на обрыве над горой была свалка бинтов, гипса и использованного и прочего больничного мусора. Вот возле этой свалки Ксения, чтоб никто не видел, взяв какую-то палку, изображающую микрофон, пела что-то такое антирасистское «мы тоже люди, и тоже любим. Хоть кожа черная у нас, но кровь чиста. та-та-та». Ни слуха, ни голоса у нее никогда не бывала, но сладко было представлять себя артисткой. А вместо публики на нее смотрели горы. И никаких белых собак.
Ксения решила, раз уже все равно проснулась, поработать над статьей, тем более что материалом для нее были как раз женские дневники и воспоминания. Так что Ксении хорошо было известно, насколько причудлива и обманчива может быть память. Человек пишет мемуары с чистой совестью, уверенный, что все так и было, как он или она помнит, а на самом деле память с ним шутки играет, морочит и глючит. Какие-нибудь собаки Мишки прибегают из чужих воспоминаний.
Глава четырнадцатая
В десять утра Ксения Петровна уже звонила в дверь квартиры своего коллеги, у которого собрались молодые исследователи из их гранта, чтобы поколдовать над криптодневником, как они его между собой прозвали. Этот дневник аспирант Володя Крючков купил на Уделке, на питерском блошином рынке за символическую цену в 200 рублей