Пума и Бака пошли к полевой кухне, чтобы взять себе еды — у них был один большой котелок на двоих. Один из поваров, Лопес, с веселыми шуточками раздавал кукурузные лепешки. Пума увидел, что на ужин есть даже свежее мясо.
В то время, как Лопес и Бака продолжали болтать, Пума краем глаза заметил приближающееся бирюзовое платье. Это была блондинка. Она и ее дуэнья медленно подошли к большому котлу, чтобы взять себе еду. При появлении женщин мужчины замолчали.
Пума наблюдал, как Лопес, с внимательно-сосредоточенным видом, положил большую порцию бобов в тарелку блондинки. Затем короткие сильные пальцы повара ухватили теплую кукурузную лепешку и аккуратно положили ее рядом с бобами. Ловким движением Лопес подхватил большой кусок мяса и столь же аккуратно поместил его с другой стороны от бобов. Затем с широкой улыбкой и с поклоном он протянул красавице тарелку, как будто угощал ее изысканнейшими яствами.
Она улыбнулась, кивнула и отступила в сторону, дожидаясь, пока обслужат ее дуэнью.
Хлоп! — порция бобов шмякнулась в тарелку дуэньи, бах! — и рядом оказалась лепешка, мягкое плюх! — и ломоть мяса скользнул туда же. Женщина фыркнула, смерила повара презрительным взглядом и отошла. За ней поспешила ее питомица.
Лопес посмотрел им вслед, его глаза следили за молодой. Бака проводил красотку безнадежным, тоскующим взглядом. Пума только тряхнул головой.
— Как ее зовут? — спросил Бака, не отрывая глаз от удаляющихся женщин. Лопес, также провожавший их взглядом, ответил с каким-то благоговением в голосе:
— Ее имя донья Кармен.
— Донья Кармен… — нараспев повторил Бака, с любовью и нежностью произнося это имя. Оба мужчины еще долго смотрели вслед женщине, направлявшейся к своему костру.
Лопес вздохнул:
— Мне кажется, у нее самые красивые сиськи из всех, которые я когда-либо видел. — Он помолчал, подумал и сам себе кивнул: — Да, самые красивые.
Мигель Бака тоже кивнул, все с тем же выражением изумления и восхищения на лице — его взгляд все еще был прикован к женщине.
Пума больше не мог выдержать. Он вернулся к своему костерку, где его ждала постель, оставив этих испанцев с их разговорами. Покончив с едой уже в сумерках, он еще раз проверил, где его жеребец, и завалился спать, завернувшись в одеяло.
Проснулся он внезапно от какого-то страшного сна о бирюзовых глазах и от завывания койотов. Еще ничего не соображая, Пума сел. Он думал, что все прежние индейские навыки и чутье он растерял, пока был в тюрьме и пока неутомимый майор Диего делал из него солдата, вбивая в него те навыки, которые, по его мнению, были необходимы каждому образцовому солдату.
Койот издал еще несколько воплей. Но Пума каким-то внутренним чутьем понял, что это не койот. Это команчи. Этими воплями они сообщали друг другу, где затаились, чтобы в темноте случайно не перестрелять своих.
Совершенно проснувшись, Пума вскочил на ноги и огляделся. Скот не весь залег отдыхать, некоторые коровы передвигались в темноте. Послышалось ржание лошади. Глаза Пумы вглядывались в темноту. Там, недалеко от сосны, под которой спали две женщины… Какое-то движение.
Украдкой, радуясь, что костер погас и никто не сможет увидеть, как он двигается, Пума неслышно пошел сквозь тьму. Дошел до сосны. Никого. Надо вновь оттачивать свои апачские навыки, подумал он. Вероятно, команчи его услышали.
Он взглянул туда, где ничем не потревоженные, спокойно спали обе женщины. Вой койотов доносился теперь издалека, откуда-то со стороны соседнего оврага. Команчи ретировались. Они, должно быть, оценили количество людей в караване и решили не рисковать. Он покачал головой. Вот апачи — те напали бы.
Пума еще долго стоял, прислушиваясь и вглядываясь в темноту, как ангел-хранитель над двумя спящими женщинами. Потом, бросив долгий прощальный взгляд на блондинку, он вернулся к своему погасшему, превратившемуся в кучку черных углей, костру, снова завернулся в тонкое одеяло и спустя несколько минут уже спал.
Утром Пума, нагнувшись, исследовал землю под сосной. Он насчитал следы, по крайней мере, семи индейцев, обутых в мокасины. Итак, они пришли пешком, и их было немного. Он хмыкнул. Следовало сообщить об этом майору Диего. Надо лучше охранять лошадей. Индейцы, возможно, за ними и приходили — богатая добыча, которая сама передвигается. Тут Пума спохватился. А какое ему дело, если несколько испанских лошадей будут похищены команчами? Он выпрямился, на лице его мелькнула злобная усмешка. Нет, ему есть до этого дело. У него свои счеты с команчами. И пока Пума находится в караване, команчи не угонят ни одну лошадь. Будьте уверены!
Он повернулся, все с той же злобной усмешкой на лице, — и почти столкнулся с блондинкой.
— Что… Что вы здесь делаете? — она стояла и глядела на него с любопытством. Что-то еще отражалось в ее глазах — может быть, страх?
Пума вздохнул. Он даже не слышал, как она подошла. Нет, в самом деле, надо восстанавливать свои индейские навыки.
Глава 7
— Что вы здесь делаете? — повторила блондинка. Ее вездесущая дуэнья следовала за ней.
— Донья Кармен… — предостерегающе произнесла она и встала между девушкой и Пумой. Взгляд ее черных, глубоко сидящих глаз сурово приказывал ему не трогать девушку.
Он подождал с любопытством, не наступит ли дуэнья и ему на ногу, как Баке, но она этого не сделала.
Пума отступил на шаг и сказал вежливо:
— Я проверял следы.
— Следы? — переспросила Кармен в замешательстве. — Какие следы?
— Следы, оставленные команчами. Индейцами.
— Индейцами? Я… Я не понимаю… — Кармен в страхе прижала руку к горлу.
Пума увидел ее испуг и подумал, что бы она сказала, если бы знала, что стоящий перед ней мужчина тоже индеец. Он посмотрел ей в глаза:
— Этой ночью здесь было несколько индейцев. Вот здесь, под этим деревом.
Кармен вцепилась в плечо дуэньи, и та вздрогнула.
— Успокойтесь, — продолжал он, — вам ничто не угрожает.
— Не угрожает? — недоверчиво воскликнула Кармен. — Но если они были так близко…
— Но их уже нет.
Заинтересовавшись их разговором, подошли три солдата. Оттолкнув их, подскочил майор Диего:
— Ну! Что случилось? Этот человек чем-то обеспокоил вас? — Он поклонился Кармен и ее дуэнье и сердито сверкнул глазами на Пуму:
— Ты бы лучше не приставал к этим благородным дамам…
Кармен покраснела.
— Нет, нет, майор, все в порядке. Вот только…
— Что? Расскажите мне. Если он был груб…
— Этот человек не был груб, — проговорила донья Матильда. — Скорее мы были с ним грубы. Моя юная воспитанница только хотела сказать вам, что у этого человека есть важные сведения.