Шалимар – сад Джахангира – тоже в характере своего хозяина, стоит «для себя». Меньше внешнего вида, больше роскоши. Той роскоши, которая довела до нищеты потомков моголов. Последний могол, в Дели, тайно продавал мебель из дворца и разрушал ценные облицовки стен Шах-Джахана[102] и Аурангзеба.[103] Так кончилась великая династия.
Ткач Кашмира сопровождал каждый узор особым напевом. Великую гармонию труда напоминает такое искание ритма.
Ни в одной песне не сказывается, отчего гора «Трон Соломона» носит это имя. Ведь это место очень древнее. Еще Джанака, сын Ашоки, утвердил там один из первых буддийских храмов. Через семь веков храм был перестроен и посвящен Махадеве…[104] Но откуда имя Соломона? Имя Соломона гора получила от легенды, что Соломон, желая скрываться от условностей царской жизни и тягостей двора, на ковре-самолете с любимой женой переносился на эту гору. Опять упоминание о «летательном аппарате» Соломона. Такая же гора в Туркестане и Персии.
Не только гора «Трон Соломона» переносит сознание в библейские сферы. В долине Синда почему-то особенно почитается пророк Илия. Очень звучны легенды о том, как пророк, сидя в пещере, спасает рыбаков и путников. В различных обликах, то благой, то грозный, пророк является на защиту дел справедливости и благочестия. Мусульмане и индусы, разрозненные многими причинами, одинаково чтут пророка Илию.
Лиловый ирис всегда будет напоминать мусульманское кладбище. Они залиты этими цветами. Но вот радость: распустилась сирень, закивали ландыши и забелела черемуха…
После «мелкого рисунка» современного Кашмира отдыхаете на развалинах Мартанда и Авантипура. И здесь девятый и десятый век дали расцвет. Здесь фантастика азиатской колыбели романеска[105] торжественно слилась с радостным культом Вишну. Чувствуете, что и здесь, на фоне сапфировых предгорий Гималаев, стояли величественные сооружения. Вскрыты они лишь частично. Пологие наносные бугры скрывают целые дворцы и города. Картина мощи Азии еще не явлена. Только искры ее можно отметить на случайных листках. Любящие руки соберут чашу прекрасного сознания.
«Слава тебе, Хакаура, Гор[106] наш, Бог по бытию, защищающий страну, обуздатель пустыни змеем своего урея,[107] без лука пускающий стрелу, как делает богиня Сихмет.[108] Язык царя обращает в бегство азиатов». Так говорит гимн в честь Сенусерта III.[109] Два выражения имеют особое значение. «Пускающий стрелу без лука» – воздействующий на расстоянии. «Обуздатель пустыни змеем своего урея» напоминает о древнейшем культе Азии – жены и змея. Змеинообразные капители колонн Азии и майев говорят о том же культе – мудрой жены. О том же указывает старое блюдо, найденное в Кашмире: посередине сидит царь змеев с волшебным цветком в руке. У царя две пары рук – черные и светлые, ибо мудрость имеет полное вооружение. Перед царем женщина с покрывалом на голове, женщине царь вручает мудрость. Вся группа находится на фоне множества змей, поднявшихся и соединивших головы. Вокруг срединного изображения ряд отдельных фигур властителей, имеющих на шее изображение змея. Этот знак мудрости заставляет человекообразных и животноподобных джиннов[110] служить и помогать владетелям древнего знака. В длинную трубу джинны передают далекие вести. Джинны приносят цветы для украшения жизни. Джинны, в виде животных, переносятся по воздуху. Джинны приносят ларцы драгоценностей. Джинны присутствуют в виде стражи. Так хранят древний знак мудрости.
«Гулиджан-Марда», «Илло-Алладин-Шабаша», «Илайла-Сулейман» – перекликаются гребцы. Весла с сердцевидной лопаткой режут желтую воду.
Современному Шринагару не более 150—200 лет. От старого «города солнца» ничего не осталось. Старые мечети остались лишь в остовах. В уродливых облицовках «набережной» видны следы рельефов отличных камней девятого, одиннадцатого веков. Отдельные осколки, ничто не связывает их с грязными домиками современности.
Старые мосты должны скоро рухнуть. Кто положил начало кашмирских каналов? Кто обсадил дороги частым тыном тополей? Не сделал ли это кто-то из пришельцев от Средней Азии, где зима заставляет обозначать путь и пески требуют каналы орошения? И откуда эти шикари – легкие гондолоподобные лодки?
У ровного берега пошли бечевою. И желтые плесы напомнили Волгу или Миссисипи. Река Джелам – нерв Кашмира.
Самое большое озеро Вулар, самое красивое, самое грозное. Две ночи опасно било лодку о глинистую отмель. Еще остались бы, еще поработали бы, но «ковчег» может треснуть. На этом озере все привлекательно. Весь сияющий снегами Пир-Панждал – на западе. Густые горы – на север и восток. Даль Шринагара – на юг. Перед закатом поднимается изумительная Валгалла[111] над Пир-Панджалом, а утром – кристально-синие горы востока. На отмелях стала, и каждый конь виден на далекой мели, так воздух небывало прозрачен. На восточной отмели виден островок. На нем развалины храма и, бывает, сидят размышляющие садху и факиры. Мир религии в Кашмире менее заметен.
Детали разрушенного храма на островке могут быть перенесены в любой романский собор. Много ходили готы и всюду посеяли свой стиль. Украшения женских шапочек напоминают готские фибулы.[112] Только не красная эмаль, а красные стекла вставлены в медную оправу.
Около лодки носятся касатки-ласточки. По борту важно шагают удоды. Над полями звенит жаворонок. Посреди деревни кладбище – бугор, усеянный камнями, – наш северный «жальник».[113] На бугре часовня с шатровой зеленою крышей. Старинные, костистые чинары сторожат покой. Около деревень остатки храмов и «городища» – песчаные бугры с засыпанной стариною. Гребцы, под вечер, поют протяжные песни «бурлацкие», и горласто лают стаи собак. От дальнего севера до юга одно и то же строение жизни. Удивительно!
На северо-востоке озера Вулар горы сходятся. В этом проходе какая-то зовущая убедительность. Само селение Бандипур уже имеет какой-то особый характер. Когда подходите к почтовому отделению, вы поймете значительность места. Здесь подымается в горы дорога на Гилгит. Вы проходите до первого подъема и следите за извилинами восходящего пути. На вершине перевала первый ночлег. Потом путь сперва идет по самому гребню, где еще белеет снег полоскою, а затем окунается в новое преддверие. Гилгит и Читрал берегутся особо. Если трудно идти на Ладак,[114] то Гилгит и Читрал всегда под особым запретом. Лиловые и пурпурные скалы, синева снежных вершин. Каждый всадник в чалме привлекает внимание: не с севера ли? Каждая вереница груженых лошадок тянет глаз за собою. Значительный угол!
Сундук, караул, самовар, чай, чепрак, сюды-сюды, кавардак, колпак и много других слов странно и четко звучат в кашмирской речи. И плетеные лапти напоминают о других, северных путях.
Лодочник устраивает нам кашмирский обед. Приходят шесть поваров. Стол засыпается синими ирисами. С утра, кроме чая, нам ничего не дали. Собра и его брат Рамзана, и сметливый Ибрагим, и какие-то неведомые братья и дяди, и, может, сам столетний дед, сидящий с хуккой (трубкой) в кухонной лодке, – все заняты каким-то таинством. Наконец, в семь часов вечера появился таинственный обед. По очереди было подано двадцать семь блюд. И каждое должно было быть испробовано. Перечень всех изощрений шести поваров: миндальный суп, намки плов, мехти, табак маз, кабаб, руган яш, дупиаз, батха курма, абгош, алюбукар курма, чана курма, марзеванган курма, субзе курма, намки кабаб актаби, куфта, куфта тикеа, дампокта, кокарпуту, канди руган иош, мета плов, тула шум, риваш, мета зунт, мета тул, дизи алю, пирини, тула халва. Так назывался этот апофеоз баранины и пряностей. И как было сказать, что именно изысканность обеда была так чужда нам.