Читать интересную книгу По дорогам прошлого - Владимир Грусланов

СТРУГИ КРАСНЫЕ

Командир бронелетучки читал бойцам обращение Ленина к питерским рабочим:

«Товарищи! Решается судьба Петрограда! Враг старается взять нас врасплох».

Командир поднял над головой листок бумаги со словами обращения. Он хотел, чтобы все увидели его.

«Бейтесь до последней капли крови, товарищи, держитесь за каждую пядь земли, будьте стойки до конца, победа недалека! — читал он. — Победа будет за нами!»

Командир умолк.

По перелеску долго неслось перекатами «ура», то усиливаясь, то затихая, пока окончательно не затерялось где-то за густой стеной леса, обрызганного осенним золотом.

— А за кем быть победе, ежели не за нами? — крикнул из строя рябой солдат в добротном ватнике и шапке-ушанке.

Человек пятьдесят команды бронелетучки собрались у открытой платформы с рельсами и шпалами. Они стояли в два ряда с приставленными к ногам винтовками, кто в ватнике, кто в кожушке, кто в солдатской шинели, а кто и в стареньком пальтишке, подпоясанном кожаным ремнем.

Командир собрал их здесь, у выходной стрелки за станцией города Луга, чтобы по первому сигналу бросить бронелетучку на врага.

Войска генерала Юденича рвались к Петрограду. Казалось, еще одно напряжение — и белогвардейцы войдут в город.

— Значит, снова в бой! — переговаривались бойцы, как только командир начинал, чуть заикаясь, читать уже знакомые, но такие волнующие слова обращения.

— По кко-оням! — крикнул командир.

Бойцы поняли его шутливую команду и, покинув строй, заняли места в вагонах бронелетучки — кто у пушек, кто у пулеметов, кто с винтовками в руках у смотровых щелей.

Впереди, на станции Струги Белые, засели солдаты Булак-Балаховича. Командующий Петроградским фронтом приказал отбить у них станцию.

Бронелетучка имела на вооружении две большие угольные платформы, попросту — углянки. Питерские рабочие Варшавской железной дороги соорудили из них подвижные крепости сразу, как только узнали, что над Петроградом нависла смертельная опасность.

В боковых стенках углянок слесари вырубили гнезда для пулеметов и небольшие щели для стрельбы из винтовок. На каждую углянку железнодорожники поставили по пушке.

— Трехдюймовочки! — говорили они, нежно поглаживая орудийные стволы.

Бронепоезд получился на славу, хоть и неказистый на вид. В голове шли две открытые платформы. На них лежали рельсы, шпалы, костыли, гайки, болты, все, чтобы в любую минуту восстановить разрушенный или поврежденный путь.

Летучка страшила врагов не стальной броней, не метким огнем пушек, а верой ее солдат в правоту дела, за которое они боролись, яростью, с которой они бросались на белых.

Командир бронелетучки Григорий Томчук еще года полтора назад работал дежурным по станции Псков. Революция преобразила его. Решительный, резковатый, быстро шагающий перед шеренгами бойцов, он ничем не напоминал тихого, скромного дежурного по станции.

Солдаты у Томчука подобрались один к одному, особой породы бойцы — машинисты, кочегары, рабочие по ремонту путей, сцепщики, телеграфисты, слесари и стрелочники, словом — железнодорожники. Работали вместе с Томчуком и воевать с ним пошли.

Свой поезд они называли совсем по-мирному — не бронепоездом, а бронелетучкой. Так было им понятней, ближе, а суть та же: не пустить белых в Петроград.

Комиссаром на бронелетучку назначили Гаврилова, старого железнодорожника, члена партии с девятьсот пятого года. Серьезный, несколько медлительный, Михаил Иванович Гаврилов своим спокойствием и рассудительностью сдерживал в отряде горячие головы, которым казалось, что нажми они еще немножко — и завтра во всем мире наступит коммунизм.

Комиссара любили послушать. Он хорошо говорил о светлом будущем трудящегося человечества, о мировой революции.

Железнодорожники постарше годами звали его Миша или Миша Гаврилов. Молодежь называла дядей Мишей, вкладывая в эти простые слова большое уважение к старому революционеру.

Каждый из бойцов бронелетучки знал несколько специальностей. Он мог чинить и разбирать железнодорожные пути и мосты, исправлять телеграфные линии, выполнять подрывную работу. Мог водить паровоз, обслуживать орудия, стрелять из пулеметов — и «максима», и «люиса», и «шоша».

На наружных стенках вагонов бойцы начертали священные слова: «За власть Советов!» — на одном, «Смерть врагам революции!» — на другом. Принимая нового бойца, командир ставил его лицом к вагонам и говорил:

— Выбирай любой! Но, прежде чем переступишь порог, клянись выполнять написанные на них заповеди солдата революции.

Бронелетучка славилась отличными пулеметчиками. Вместе со взрослыми у пулеметов стояли совсем юные ребята, недавние школьники. Они пришли с отцами. Матери умерли или остались с малолетками в захваченных белыми поселках. Отцы решили: все-таки при нас ребята, под присмотром, а уж если смерть, так что поделаешь, одна судьба.

Томчук с Гавриловым не возражали: пусть ребята с отцами вместе за советскую власть сражаются.

Особенно полюбили бойцы шустрого белявого мальчонку Павла Васильева, отличного пулеметчика. Они шутливо называли его: Павел Ефимович.

— Боец Васильев! Как вас зовут? — с суровой усмешкой спрашивали мальчугана красногвардейцы.

— Павел Ефимович! — отвечал тот с самым серьезным видом.

— Год рождения?

— Девятьсот шестой!

— У, как тебе много лет! Тринадцать?..

— Четырнадцать скоро! — говорил важно Павел Ефимович.

Однажды тихой ночью, на отдыхе, разговорился Томчук с бойцами о первых боевых днях бронелетучки. В отряд пришло много новых людей. Не все знали, как их товарищи начали воевать. Вот и захотелось Григорию Антоновичу рассказать об этом.

— Последняя ночь мая, — вспоминал он, — теплая, светлая, словом, белая ночь…

В полночь где-то неподалеку ударила пушка, застрекотали пулеметы, посыпалась винтовочная дробь. Началось наступление белогвардейцев Булак-Балаховича на станцию Струги Белые. Навстречу двинулись небольшие части красных. Редкие цепи пехотинцев продвигались вдоль линии железной дороги. По рельсам от Луги на Псков, поддерживая огнем своих пушек пехоту, катила наша бронелетучка.

Она шла в свой первый бой.

Часа за два до отправления комиссар привел к бронелетучке оборванных, изможденных людей. Он встретил их в лесу. Они спешили в Лугу. Одежда на них висела клочьями, башмаки подвязаны веревками и ремнями.

Измученные, тяжело дышавшие от долгого пути пешком напрямик через лесную чащобу, люди принесли страшные вести. Булак-Балахович захватил станцию и поселок Струги Белые. Налетели глубокой ночью. Примчались из лесу, от Черного озера, на сытых конях. На шапках белые полосы, на рукавах такие же, белые, повязки. На плечах погоны. Впереди офицеры.

Дальше, по словам командира, дело обстояло так.

Главный остановил коня посреди площади у самой станции, приказал согнать всех.

— Кто не придет, к стенке! — распорядился.

Сидит на коне, позади свита из офицеров. А на площади все гуще и гуще от народа. Заспанные, перепуганные женщины, дети, старики и старухи толпятся у сельсовета. Опустив понуро головы, подходят железнодорожники, — сгоняют их на площадь белые солдаты.

Троих привели отдельно: молоденького пехотинца, дядьку в трофейных башмаках и Виктора Гасюна. Не успели уйти. Схватили их, руки загнули за спины, ремнями скрутили. Гасюн и пехотинец были босые. Обувку стащила белая гвардия.

Всю русско-германскую войну, с тысяча девятьсот четырнадцатого по тысяча девятьсот семнадцатый год, Гасюн провел на передовой, сначала стрелком в окопах, потом шофером на подвозке снарядов.

Виктор Гасюн родом из Струг Белых. В тысяча девятьсот семнадцатом году он устанавливал у себя в поселке советскую власть. Рабочие-железнодорожники избрали его первым председателем поселкового Совета. И вот теперь…

— Слушай мою команду! — гаркнул главный. — Шапки долой! Канальи! Предатели царя и отечества! Запомните, с вами говорит атаман Булак-Балахович!

Люди нехотя взялись за шапки и картузы.

— Живо! Живо! Некогда нам с вами!.. — подталкивали солдаты медлительных.

Булак-Балахович истошно кричал:

— Мы пришли установить твердую власть и порядок. Большевистской заразы не потерпим! Уничтожим под корень! За нами сила! Франция! Англия! Америка! Вся цивилизация! Весь мир!

Выкрикнув слова «весь мир», Булак-Балахович поперхнулся и закашлялся. Придя в себя, он с силой махнул два раза крест-накрест нагайкой.

— А этих… — указал атаман на красных бойцов, — сейчас! Немедленно! По-нашему! Исполнять приказ! — Два последних слова он выкрикнул нараспев, как команду.

Три кавалериста с обнаженными саблями в руках приблизились к пленным. Сабли взлетели кверху и опустились на связанных ремнями людей.