Между тем Михаил Андреевич Бобров «на старости лет», в тридцать два года, пошел учиться и закончил сначала Промышленную академию, а затем Ленинградский станкостроительный институт по специальности «холодная обработка металлов». В конце двадцатых годов он был направлен на строившийся в ту пору Сталинградский тракторный – монтировать оборудование. А по возвращении пошел работать сперва на ленинградский завод «Электрик», а потом на «Прогресс». За ним потянулся работать в Ленинград Всеволод, сразу занявший достойное место в заводских футбольно-хоккейных командах. Правда, футбол он недолюбливал, отец чуть ли не силком заставлял его играть летом. Но возможно, эта первоначальная неприязнь к футболу шла от физической немощи.
Поразительно, у высокого, статного и мощного Всеволода Боброва, которого знает весь футбольно-хоккейный мир, в сест-рорецком детстве было прозвище Козявка. Он был низкорослым и тщедушным, хотя очень подвижным и пластичным. Люди, которые имеют возможность сравнивать, утверждают, что сын Всеволода Боброва Миша в возрасте десяти-четырнадцати лет являлся абсолютной копией своего отца середины тридцатых годов.
Но Всеволод с детства отличался особым умением вести мяч, а также изумительным даром верно выбирать позицию для завершающего удара. Поэтому его ставили играть за команды старших возрастов. И в футболе Козявке было трудно, не хватало сил. А в хоккее выручали коньки, на которых Сева катался легко и виртуозно, на льду младший Бобров чувствовал себя как рыба в воде.
Итак, до 1938 года братья мощным тандемом входили в спорт. Впереди, прокладывая дорогу своей не по годам взрослой и зрелой игрой, двигался Владимир, создавая в Ленинграде славу фамилии Бобровых. За ним следовал маленький Всеволод, заставлявший знатоков спорта удивляться его мастерству и вспоминать дебют Пеки Дементьева.
Однако именно в 1938 году судьбы братьев начали расходиться. Владимир закончил десятилетку, и его призвали в армию. Служил он сравнительно недалеко от дома, в Красном селе, закончил курсы младших командиров, и его направили в Артиллерийское зенитное училище имени Баранова под Ленинградом. Он действительно весь пошел в отца, выбрал инженерную профессию и стал поистине уникальным курсантом: одновременно с учебой в артучилище поступил в Ленинградский военно-механический институт на факультет артиллерийского вооружения кораблей. Он любил электротехнику, оптику, а больше всего – сложную теоретическую баллистику. Но даже совмещая занятия в военном училище с заочной учебой в институте, Владимир умудрялся очень много играть в футбол и в хоккей, в том числе за команду завода «Прогресс», в составе которой был Всеволод, и за клубную команду ленинградского «Динамо».
Из училища его охотно отпускали на матчи: во Владимире Боброве видели восходящую спортивную звезду. А в спорте его начинали уважать все больше и больше: в то время очень немногие спортсмены могли похвастать учебой в институте.
Владимир Бобров был во всех отношениях блестящим молодым человеком.
Но в 1941 году, когда Владимир должен был демобилизоваться, началась Великая Отечественная война. 22 июня курсанты находились в летних лагерях в Красном Селе. В тот воскресный день должен был состояться спортивный праздник, в том числе футбольный матч с участием Владимира Боброва. Но в семь утра прозвучала боевая тревога, и через два часа курсанты экстренно снялись с лагеря. В первых числах июля Владимир Бобров уже был на фронте и принял боевое крещение под Кингисеппом.
А Всеволода в армию не взяли. В ту пору существовало такое правило: после окончания десятилетки на военную службу призывали в восемнадцать лет. А того, кто десятилетку не окончил, кто работал на заводе, призывали в возрасте девятнадцати. Между тем в 1941 году слесарю-инструментальщику ленинградского завода «Прогресс» Всеволоду Боброву девятнадцати еще не было. Вместе с эвакуированным заводом младший брат оказался в зауральском городе Омске.
Завод «Прогресс» разместился примерно в пяти километрах от Омска на территории СИБАКА – так сокращенно именовалась Сибирская сельскохозяйственная академия. Там же поселились эвакуированные ленинградцы. Работали почти круглыми сутками: монтировали на новом месте оборудование, осваивали выпуск изделий для фронта.
Но даже в эти труднейшие первые месяцы войны спорт не умер. В начале зимы в Москве состоялись три хоккейных матча. Об их проведении было объявлено заранее, однако в назначенный день матчи перенесли в другие места – на Патриаршие пруды, на Чистые и на пруд около Новодевичьего монастыря. Это сделали умышленно, чтобы избежать скопления зрителей, потому что Москва подвергалась воздушным бомбардировкам. Короче говоря, на матчах болельщиков практически не было. Зато репортажи об этих играх транслировались по Всесоюзному радио – в этом и состоял главный смысл хоккейных состязаний. Они должны были продемонстрировать всей стране, всем бойцам на фронте и партизанам, сражавшимся во вражеском тылу, что жизнь в столице идет нормально, ибо спорт всегда, а в годы войны особенно, был добрым символом: если в Москве проходят хоккейные матчи, значит, врага к столице не допустили!
Спорт работал и непосредственно на оборону. Индустриальный Урал начал выпускать не только танки, но также сотни тысяч пар лыж для оснащения лыжных батальонов. Экстренный выпуск этого спортинвентаря, превращенного в боевое снаряжение, по указанию правительства налаживал тогдашний председатель Всесоюзного комитета по физической культуре и спорту при Совнаркоме СССР Василий Снегов, командированный для этого в Свердловск. Впрочем, к этой огромной и важной работе вскоре присоединился весь аппарат спорткомитета, доставленный в Свердловск в одной из подмосковных электричек: вагонов дальнего следования и теплушек не хватало, поэтому к паровозу прицепили электричку. В столице оставался лишь зампред Константин Андрианов, в числе прочего занимавшийся и организацией хоккейных матчей на московских прудах.
К середине ноября первый, самый срочный заказ на лыжи был выполнен. Никто, правда, не догадывался, что этот спортинвентарь был необходим для зимнего контрнаступления советских войск под Москвой, об этом тогда знала лишь Ставка Верховного Главнокомандующего.
В Омске, как во всех других уральских и сибирских городах, куда эвакуировали заводы из центра России, с Украины, сразу же возобновились спортивные соревнования, в первую очередь, конечно, футбольные и хоккейные матчи, как наиболее зрелищные и самые любимые народом игры. Потому что спорт в то нелегкое время нужен был не только и не столько самим играющим, сколько миллионам болельщиков, пожалуй, как единственная возможность для массового отдыха, для развлечения. Впрочем, до первой военной зимы Всеволод Бобров на стадион почти не ходил: по-настоящему он начал в Омске с хоккея. И сразу же произвел сенсацию, по городу ходили разговоры: «Слышали, в команде «Прогресса» паренек есть – Бобров? Играет бесподобно!» И действительно, после команды мастеров ленинградского «Динамо», где Всеволод играл в предвоенном сезоне, на омском уровне он творил чудеса: подъезжал к своим воротам, просил мяч у голкипера – и начиналось! В одиночку он обводил пять, шесть, а иногда и семь соперников, прорывался к воротам противника, «укладывал» на лед бросившегося навстречу вратаря и тихонечко закатывал плетеный мяч в сетку.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});