Читать интересную книгу Камуфлет - Антон Чижъ

Коллежский советник вернулся в спальню и произвел тщательный осмотр пола, подоконника и ковра. Следов крови или ошметков одежды не нашлось. Следовательно, убийца даже не ранен. Натуры, обладающие таким хладнокровием, пользуют самые простые средства: яд, нож или удавку. А тут – изыск. Для чего? И почему князь раздет? Нет ответов.

Несомненно, Павел Александрович всецело доверял гостю. Значит, убийца мог прикончить беднягу где угодно. Но выбрал фамильный особняк. Для чего? И как прикрепил взрывчатку к горлу, произвел неслышимый слугами взрыв, а сам остался невредим?

– У князя был гость, – вполголоса сообщил Родион Георгиевич.

– После, не до вас. -Лебедев внимательно разглядывал в лупу изуродованные в клочья кончики пальцев. Казалось, их рвали клещами. Выходит, над князем еще измывались, и никто ничего не слышал, а он не оказал сопротивления. Усыпили его, что ли?

– Теперь слушайте, коллега… – Изувеченная рука жертвы легла на простыню. – Смерть наступила около двух часов ночи, крайний срок-пол-третьего. Хотите знать истинную причину?

– Опять сперма?

– Отвечу, когда разберусь с кристаллами серого порошка у его светлости на пальчиках и темным пятном на внутренней стороне одеяла, да! – И криминалист как ни в чем не бывало продолжил занятия.

В комнату решительно ворвался Джуранский. Люди маленького роста ходят так, чтобы никто не усомнился в их характере. Чего-чего, а решимости у Мечислава Николаевича было с избытком, за что и получил прозвище «железный Ротмистр». Ванзаров ценил лучшие качества своего помощника: исполнительность, граничащую с идиотизмом, и упрямство, порою ослиное. В сыске должен быть хоть один сотрудник, который понимает: приказ надо выполнять любой ценой.

– Пролетки никто не видел, – доложил ротмистр, держа спину идеально. – А мотор князь поставил в сарай еще днем.

Двое господ в смокингах не берут ночью пролетку в одном случае – если проводят время невдалеке от дома. Посещение гостей можно исключить – сложно предположить, что убийца, готовя преступление, ушел с князем из общества. Остается одно: ресторан поблизости от особняка. А это – только «Кинъ» на Фонарном. Джуранский был немедленно отправлен туда за показаниями.

А Родион Георгиевич принялся открывать ящики и ящички трюмо. Обнаружились милые пустячки избалованного мужчины. Ничего существенного. То же – на каминной доске. На мраморном пространстве теснились фотографии в рамках. Одоленский на лошади. Одоленский с рапирой. Одоленский на яхте. Среди портретов соблюдался просто геометрический порядок. Очевидно, делали их в ближайший год, не позже. К тому же рука фотографа-любителя не отличалась твердостью. Следовало изучить снимки подробно, возможно, в них найдется зацепка…

Но тут из прихожей донесся оглушительный крик.

Августа 7 дня, лета 1905, в тот же час, +21° С.

Дача в Озерках

От грубых криков перепуганные девчушки прижались к юбке Глафиры. Нянька кипела бессильным гневом, глядя, как терзают ее хозяйство.

Без лишних церемоний господа «гороховые» переворачивали дом. Из шкафов вылетала одежда, посуда, припасы. Каждый закуток мебели вычищался до досок, и даже те вынимались для тщательного досмотра. Перетряхивались матрацы, из порезанных подушек столбом летели перья.

Софья Петровна так и сидела за столом, только губы побелели. Ротмистр Модль расположился напротив, покачиваясь на стуле и сложив руки на груди.

– Вы за это ответите… – тихо проговорила госпожа Ванзарова. – Мой муж…

– Знаем вашего мужа, голубушка, и до него доберемся.

– Вы за это ответите… Не имеете права…

– Сударыня, к вам пришли офицер и агенты Отделения по охранению общественной безопасности и порядка. И уж будьте покойны, все права у нас есть. Так что давайте о деле.

– Что вам угодно?

– Сущие пустяки. Во-первых, расскажите, кому вчера утром везли сундучок, а, во-вторых, куда дели его содержимое.

– Я не понимаю, о чем…

– Голубушка, вы же не преступница, не революционерка, не злодейка. И не обучена приемчикам запирательства. Да с нами они бесполезны. Уж по-доброму ответьте, мы и оставим вас в покое. Дочки у вас славные…

– Господин ротмистр, я не понимаю, что вы хотите! – истерически крикнула Софья Петровна. – Какой сундук? Я вчера утром дома была! Спросите Глафиру!

– Спросим, голубушка, обязательно спросим и ведьму старую… – Ротмистр мило улыбнулся на бешенное зырканье кухарки. – Сундук, значит, такой некрупный, но тяжелый, весь резной. Не ваш?

– Это не мой…

– Жаль… Извозчик Растягаев запомнил и все показал: куда ездили и что делали. Дворник дома Епифанов тоже видел вас и все подтверждает. Умно ли запираться?… Куда дела груз?!

– Это какое-то безумие…

– Безумие, когда мать семейства и жена уважаемого чиновника начинает играть в революцию. Отвечать, где запрещенная литература! – рявкнул ротмистр.

Софья Петровна вздрогнула, собралась и, стараясь не запнуться, заявила:

– Господин Модль, я ни в какую революцию не играю и вообще…

Она хотела встать, но силы подвели. Жандарм приятно улыбнулся:

– Какая выдержка у хрупкой женщины. Молодец Ванзаров, воспитал жену… Что ж, не хотите по-доброму, можем и по-другому…

Ротмистр вскочил так резко, что легкий стульчик отлетел прочь, шагнул и угрожающе навис над барышней:

– Последний раз спрашиваю, куда дела запрещенную литературу?

Госпожа Ванзарова хотела быть сильной и мужественной, но из глаз сами собой потекли слезы.

На счастье, из дома прытко выскочил «гороховый»:

– Господин ротмистр, взяли! – крикнул он, сияя служебным усердием.

Августа 7 дня, лета 1905, десять утра, +21° С.

Особняк князя Одоленского

– Кого взяли? – переспросил коллежский советник. Старший городовой Яковлев, стараясь не смотреть на кровать, доложил:

– По приказу вашего благородия, явившегося преступника.

– Как узнали, что он преступник?

– Уж больно шуметь горазд. Мы его под ручки легонько, а он как заорет… ирод. Попался, голубчик.

Снизу и впрямь доносились приглушенные крики, ругань и заявления: «Да как посмели», «да знаете ли, что…» и «ну, погодите у меня».

Источник переполоха трепыхался в лапах здоровенных молодцов. Гнев его пылал, а сопротивление было так велико, что городовым стало больших усилий усмирить строптивца. Но и господину борьба далась нелегко, лицо его приобрело цвет свеклы, волосы взбились, а дышал он рывками.

– Что тут происходит? – строжайшим тоном спросил коллежский советник.

– Родион Георгиевич?! – прохрипел задержанный. – Да отпустите, же, наконец!

Городовые подчинились кивку начальника, сила инерции толкнула господина вперед, и он чуть было не проверил подбородком крепость дубовых полов. Однако, быстро оправился, привел волосы в порядок и с поклоном заявил:

– Благодарю, а то эти медведи чуть кости не вывернули. Позвольте, а почему вы тут? Где князь?

– Могу ли знать, что вас привело в этот час?

– Вот…

Родион Георгиевич развернул клочок бумаги, служивший срочной депешей. Размашистый почерк призывал:

Дорогой друг! Настоятельно прошу прибыть ко мне как можно скорее. Дело безотлагательное, касается В.В.П. Требуется ваша помощь. Приезжайте, как только сможете. Ваш кн. О.

В углу записки красовался герб: под княжеской короной щит, разделенный на три неравные части, в левой – архангел Михаил, в правой – черный орел с короной, держащий когтями крест, а в нижней малой части – птичка с хохолком гордо расправила крылышки в горящем гнездышке. На ленте девиза значилось: «Lux in tenebris» [2].

– Кто такой «В.В.П.» и какую помофь требуют от вас? – спросил Ванзаров, пряча письмо в карман.

– Понятия не имею! – признался Николай Карлович, а это был именно он, и пожал плечами.

– Когда получили записку?

– Часа два назад.

– Уверены в этом?

– Ну, разумеется! Мы завтракали на даче, вдруг приносят письмо. Телефонировать мне неоткуда, пришлось ехать.

– Кто принес?

– Посыльный, очевидно… Племянница ходила к калитке… – искренно удивился Берс. -Да объясните, что происходит? Где князь, в конце концов?!

Родион Георгиевич пригласил следовать за ним.

Лебедев как раз изучал левую руку трупа, когда в комнате истерически охнули. Шумел моложавый господин, за которым внимательно наблюдал Ванзаров. Гость зажал ладошками рот и, выпучив глаза, пялился на тело. В обморок падать, кажется, не собирался, был вполне цветущего вида и потому не представлял никакого интереса. Аполлон Григорьевич хмыкнул: «Экий народец у нас хлипкий», – и вернулся к штудиям.

Берс повел себя как нормальный человек, который встречает кровавые обрубки реже хорошеньких женщин. Если Николай Карлович играл, то похлеще актеров МХТ. Ванзаров не верил в красивую теорию преступника, возвращающегося на место преступления, но явление коллежского асессора требовало немедленных пояснений.