Артиллеристы считались привилегированным по отношению к пехоте родом войск{289}. Из артиллерии в пехоту и кавалерию переводили офицеров, не справлявшихся с обязанностями. В артиллерию, наоборот, порой переводили самых лучших пехотных офицеров{290}. В мирное время, до Русско-японской войны, считалось, что артиллерия не должна подчиняться напрямую пехоте даже при выполнении совместных задач. Об этом факторе мирного времени полковник Д.П. Парский, ветеран войны с Японией, писал следующее: «Известное влияние на постановку строевой службы и успех подготовки войск оказывает и неприспособленность нашей мирной организации разных войсковых соединений к потребностям военного времени. Как известно, артиллерия входит в состав пехотных и кавалерийских дивизий только в военное время; то же надо сказать о саперных частях, служба которых решительно ничем не связана с остальными войсками»{291}. Штабс-капитан А.А. Рябинин о трениях пехотинцев с артиллеристами вспоминал следующее: «Артиллерия в техническом отношении подготовлена у нас хорошо и имеет корпус знающих дело офицеров, но в тактическом отношении ей не хватает уменья согласовать свои действия с пехотой. На поле сражения и выходит, что артиллерия стреляет сама по себе, пехота идет сама по себе. В оборонительном бою, когда цели для стрельбы сами напрашиваются, это обстоятельство почти не имеет значения, а в наступательном, когда цели и время огня надо выбирать самим, сообразно их значению для атакующей массы пехоты, обособленность действий родов оружия дает плохие результаты»{292}. Аналогичные мысли высказывал участвовавший в войне в должности адъютанта штаба 35-й пехотной дивизии штаб-капитан А.А. Незнамов, впоследствии профессор Николаевской академии Генерального штаба: «Сколько было случаев спора о выборе места для артиллерии, о порядке управления огнем, о самих целях, о наблюдении, о задачах»{293}. Проблема согласования действий пехоты и артиллерии, существовавшая в Русско-японскую войну, не была изжита даже в Первую мировую: «Взаимоотношения пехотного начальства с батареями, входящими в их участок, были очень неясны; с одной стороны, они им будто бы подчинялись, но в то же время получали все директивы, распоряжения и слушались только своих командиров артиллерийских бригад. Затяжные споры, осложняемые часто дознаниями, расследованиями и другой волокитой, были зачастую результатами этих взаимоотношений»{294}. Согласно ст. 406, «артиллерия, находящаяся в составе корпусов, дивизий и отрядов, действует по распоряжению командиров и начальников сих частей. Инспектор артиллерии армии распоряжается батареями этой артиллерии только в тех случаях, когда получит от командующего армией особое на то указание в видах приведения в исполнение какого-либо предначертания, сопряженного с действием значительной части артиллерии или с внезапным требованием немедленного содействия артиллерии на известном участке»{295}.
Взаимодействие различных родов войск не было жестко регламентировано уставами. С одной стороны, генералы требовали от подчиненных взаимодействия, с другой — своими же приказами вбивали клин и создавали конфликтные ситуации. В приказе за № 465 генерал Куропаткин требовал от пехотных частей брать на себя ответственность «за сохранение артиллерии», но в этом же приказе утверждал, что «назначение прикрытий к артиллерии тоже ослабляет нашу боевую силу». Аналогичный приказ был отдан и в 3-й Маньчжурской армии 17 июня 1905 г. генералом М.И. Батьяновым, который полагал, что «порядок назначения к артиллерии прикрытия в составе 1-2 рот на каждую батарею ведет к значительному уменьшению числа борцов, принимающих непосредственное участие в наиболее трудные и решительные минуты боя»{296}. Поэтому заботиться об артиллеристах должны были, по мнению начальства, «те части, которым артиллерия придается, без выделения специально для сего слишком большого числа рот»{297}. Мнение генералов Куропаткина и Батьянова формально основывалось на ст. 40 «Наставления для действий в бою отрядов из всех родов оружия», о чем имеется ссылка в приведенных приказах{298}. Такие запутанные и неопределенные положения о выделении пехотного прикрытия для артиллерии снимали ответственность с пехотных командиров. Ротный или батальонный офицер всегда мог сослаться на то, что выделить прикрытие для артиллеристов не позволяла боевая обстановка. На практике запрет на назначение в качестве прикрытия артиллеристов конкретных пехотных частей повышал уязвимость батарей перед неожиданными нападениями пехоты и кавалерии противника[26]. При этом начальство в приказах по адресу артиллеристов подчеркивало неправильное «стремление артиллерии занимать позиции слишком далеко за передовой линией пехоты, ссылаясь на то, что свойства современных орудий дают возможность поражать противника действительным огнем даже с дальних дистанций. При этом забывается то обстоятельство, что чем дальше отошла назад артиллерия, тем труднее следить ее начальникам за развитием и изменениями в ходе боя, тем меньше будет обеспечена столь важная и необходимая в бою связь между пехотою и артиллерией»{299}. Отсутствие постоянного прикрытия не способствовало успешной координации артиллерии и других родов войск. Дело в том, что Приказ войскам 1-й Маньчжурской армии от 19 января 1905 г. за № 52 требовал от артиллеристов смены позиции во время боя: «Желательно, чтобы наша артиллерия возможно чаще переменяла свои места, а для этого каждая батарея должна иметь два или три места»{300}. Свободных нижних чинов на батарее во время боя нет, каждый номер расчета занят выполнением своих обязанностей. Посылать для налаживания взаимодействия просто некого, необходимо либо оторвать кого-то из расчета от прямых обязанностей, что, в свою очередь, ведет к снижению боеспособности, либо пожертвовать связью с пехотой. При назначении 1-2 рот постоянного прикрытия артиллеристы могли рассчитывать на помощь «своих» пехотинцев при устройстве позиции, а при смене позиции без постоянной роты прикрытия артиллеристы были предоставлены сами себе{301}.
Еще больше споров вызывал вопрос выбора цели, выбора места позиции и вопрос интенсивности ведения огня артиллеристами. Для успешного взаимодействия артиллерии и пехоты необходимо совместное принятие решений относительно целей для батарей. Во время Русско-японской войны артиллеристы подчинялись начальникам крупных пехотных и кавалерийских отрядов. Начальники отрядов зачастую игнорировали мнение артиллеристов при выборе мест для батарей, а от расположения батареи зависели сектор обстрела и доступность или недосягаемость цели. Цель же назначалась пехотным или кавалерийским начальником. В Циркулярном отзыве штаба главнокомандующего от 8 ноября 1904 г. за № 647 Куропаткин подтверждал необходимость «бережливого расходования в бою огнестрельных припасов, в особенности артиллерийских. Стрельба должна открываться лишь по действительно заслуживающим того целям»{302}. Критерии, по которым офицер должен был определить степень важности цели, не указывались. Этот приказ на практике только стеснял офицера-артиллериста в выборе цели, а начальнику отряда (пехотинцу, кавалеристу) позволял законно ограничивать командира батареи или дивизиона целями, которые начальник отряда признавал достойными. Вопрос выбора цели поднимался при обсуждении докладов о действиях русских войск в 1904-1905 гг. в Николаевской академии Генерального штаба; бывший начальник штаба 1-го Сибирского корпуса полковник В.И. Гурко вспоминал: «В рекогносцировке позиций под Вафангоу в последних числах мая 1904 г. участвовало все высшее начальство, за исключением батарейных командиров 1-й Восточно-Сибирской стрелковой артиллерийской бригады. Это было сделано, должно быть, умышленно, т.к. в штабах знали взгляды командиров батарей на выбор позиций, а с этими взглядами высшее начальство не хотело считаться (имеется в виду Штакельберг. — А. Г.). Перед отправкой на эту рекогносцировку к моей палатке подъехал корпусный инженер, капитан (ныне подполковник) Исаков, и спросил, почему батарейные командиры не участвуют в выборе позиций. Я объяснил, в чем дело. Капитан Исаков (речь идет о Константине Николаевиче Исакове, выпускнике Николаевской инженерной академии. — А.Г.), уезжая, отметил: “Жаль, а вы, командиры батарей, компетентнее многих в артиллерийских вопросах!”»{303} Внушительное по объему (270 страниц текста) «Наставление о стрельбе полевой и горной артиллерии» никак не регламентирует выбор цели и взаимодействие артиллерийского и войскового начальства{304}. Организация артиллерии как рода войск к началу Русско-японской войны отражала все этапы строительства русской регулярной армии: существовали бригады 6-, 7-, 8-, 9-батарейного состава, 4-батарейные полки, отдельные и неотдельные дивизионы — 2-й 3-батарейные, и наконец — отдельные батареи{305}. «При этой системе не только установить прочную связь с пехотой, но даже вывести соотношение между числом орудий и числом штыков — задача головоломная, настоятельно требующая скорейшего разрешения», — писал полковник Генерального штаба С.П. Михеев{306}.