Дело было, разумеется, не в тундре и прочих природных условиях, одинаковых для обеих сторон, а в нашем решительном противодействии, которого фашисты вовсе не ждали, почему фашистская печать и поторопилась объявить Мурманск взятым. Пленные фашистские егеря, в большинстве тирольцы, носившие нарукавный знак с изображением альпийского цветка эдельвейс, вообще привычные к действиям в горной местности, оказались более способными к анализу происшедшего на мурманском направлении, нежели фашистская газета в порабощенной Норвегии. Один из них сказал на допросе: «Ваши люди сделаны из особого материала. Даже когда они окружены, израсходовали все патроны и не в состоянии держать штык, они готовы грызть нас зубами!»
Плечом к плечу сражались в Заполярье в течение всей войны моряки и армейцы. Их взаимодействие четко осуществлялось командованием. На снимке: руководящий состав Карельского фронта, Северного флота и 14 армии. В первом ряду (слева направо): Г. Н. Куприянов, А. Г. Головко, В. А. Фролов, А. С. Желтов; во втором ряду: А. И. Крюков, М. И. Старостин, А. А. Николаев, Р. И. Панин, А. Г. Румянцев. Осень 1941 года
Положение на суше определилось, хотя и оставалось еще напряженным. Наступало время стабилизации фронта, на что не рассчитывали гитлеровцы. Вдобавок из отрядов, сформированных нами в эти дни, возникло ядро морской пехоты, стяжавшей вскоре заслуженную боевую славу своей стойкостью и храбростью в ожесточенных боях.
Незванными гостями явились фашистские егеря на землю Советского Заполярья, уверенные, что через неделю после начала войны они будут разгуливать по улицам Мурманска. Вместо увеселительной прогулки пленным гитлеровцам предстоит идти с завязанными глазами через весь Мурманск под конвоем матросов-североморцев.
***
Подвиги характеризовали первые месяцы боевых действий и на море, но и там этот период памятен разного рода ошибками.
Соотношение сил на морском театре было не в нашу пользу. К началу войны гитлеровцы располагали против Северного флота 6-й флотилией новейших эскадренных миноносцев, состоявшей из пяти кораблей типа «Редер», тремя норвежскими миноносцами типа «Стег», норвежским минным заградителем типа «Гломан и Лауген», вспомогательным крейсером «Бремзе» (около десяти тысяч тонн водоизмещением), шестью подводными лодками дальнего действия типа «U-67», десятью норвежскими сторожевыми кораблями различных типов, десятью — пятнадцатью тральщиками, десятью сторожевыми катерами типа быстроходных морских охотников, а также вспомогательными судами, то есть имели в строю до пятидесяти боевых единиц — целый флот с подходящими базами, расположенными в удобных местах Варангер-фиорда (Киркенес, Варде и Вадсе) в непосредственной близости к нашим коммуникациям. Военно-морским силам противника была придана специально предназначенная для действий на театре авиация с первоначальным общим количеством до 230 самолетов, рассредоточенных на аэродромах в Луостари, Киркенесе (Солдат-бухт), Лаксельвене (Банак), Хебуктене, Тромсё, Бардуфосе, Нарвике, Буде.
Всей этой заранее нацеленной ударной силе, которую противник мог в любой момент подкрепить кораблями, беспрепятственно проводимыми из своих баз на Балтийском и Северном морях через норвежские шхеры, удобные для такой переброски, мы были в состоянии противопоставить лишь примерно равное количество эскадренных миноносцев, уступивших в скорости вражеским кораблям этого класса[18].
20 июля мы понесли тяжелую потерю, более чувствительную, нежели все предыдущие, — погиб эскадренный миноносец «Стремительный». Это был один из лучших современных кораблей, переведенный в начале 1940 года с Балтики. На испытаниях в Кольском заливе он развил скорость до 40 узлов. В первые дни войны эсминец, выйдя из ремонта, участвовал в боевых действиях. За ним числился один сбитый вражеский самолет.
Предстоял очередной конвой. Возглавить конвой должен был командир «Стремительного» капитан 2 ранга А. Д. Виноградов. Это был опытный моряк. Я его хорошо знал еще по военно-морскому училищу, которое вместе кончали.
В тот день «Стремительный» вошел в Екатерининскую гавань и встал на якорь у скалистого берега горы Вестник. Мне казалось, что корабль, стоя под скалой, находится как бы в тени, и для бомбардировщиков мало возможности при заходе с запада прицелиться и пикировать на него.
Командира «Стремительного» я вызвал в штаб для уточнения его задачи. Стояла ясная солнечная погода. Ветра почти не было. Такие погожие дни для Севера вообще редки. Видимо, на большой высоте прошел разведчик и сфотографировал «Стремительный»... Раздался сигнал воздушной тревоги. Я выскочил из КП на причал, и первое, что увидел, — большой взрыв, вернее, много взрывов вокруг «Стремительного». Огромный столб дыма и пламени стал подниматься над самим кораблем. Эсминец тут же разломился, над водой поднялись его корма и нос. В течение двух — трех минут корма затонула. Носовая часть корабля минут двадцать оставалась на плаву. Люди оказались на воде в слое мазута.
Были приняты срочные меры по спасению людей. Командиры и краснофлотцы, умеющие плавать, добирались до берега самостоятельно, другие — с помощью шлюпок и катеров. Мужественно держался на воде командир дивизиона эсминцев капитан 1 ранга В. А. Фокин, сброшенный с корабля воздушной волной. Зычным голосом комдив отдавал распоряжение катерам — подбирать в первую очередь тех, кто ранен или плохо себя чувствует. Сам же он, будучи раненным (перелом ребра и ступни), отказывался от помощи и, оставаясь на воде (а плавал он отлично), помогал другим. На катер его подняли в числе последних[19].
Потери в людях переживались особенно тяжело. Всего погиб 121 человек. Были контуженные, в том числе артисты из ансамбля и театра флота, выступавшие с концертом на корабле. На «Стремительном» погиб боевой политработник Василий Макарович Лободенко — начальник оргинструкторского отдела политуправления флота.
Мы получили горький урок. Противник перехитрил нас. Его самолеты, пользуясь данными разведки, подошли со стороны солнца и вошли в пике. Наши посты ВНОС обнаружили их поздно. Да и постов было мало. Береговые зенитчики и зенитчики корабля успели сделать лишь по несколько выстрелов. Конечно, противовоздушная оборона была слаба. Надо было добиваться материальной части, людей. Это было трудно. На основных направлениях фронта шли огромные по своему размаху операции. Наши войска отходили. Нужды флота на фоне этих событий были, видимо, мелкими. Но была и наша вина, в частности, главная моя. Немцы бомбили с больших высот и ни одного попадания в корабли не имели, это, очевидно, успокаивало всех, в том числе и меня, хотя я знал и видел, как вражеские самолеты в море бомбят с пикирования. Стоянку кораблей в Екатерининской гавани мы считали безопасной. Правда, перед этим был случай: авиабомбы легли неподалеку от эсминца «Куйбышев». Тогда эсминцу было приказано перейти в Тюву-губу, что напротив Полярного. Но и здесь «юнкерс» пытался его атаковать. Сброшенная одна-единственная бомба упала довольно далеко от корабля, однако командир запросил разрешения перевести корабль в Мурманск, под прикрытие более мощной противовоздушной обороны. Оперативный разрешил переход. В Мурманск «Куйбышев» пришел в момент воздушного налета, командир повернул назад, предпочитая держаться на ходу в заливе. Решение командира было правильным. Однако переходы эсминца послужили поводом для анекдотов, командир, мол, боится вражеских самолетов. Ну а кому хочется попадать под насмешки. В итоге к самолетам стали относиться с некоторым пренебрежением. Это пренебрежение и проявилось в тот злополучный день — 20 июля. «Стремительному», как только прошел вражеский самолет-разведчик, надо было переменить место стоянки. Я должен был понять это и дать командиру такое приказание, коль он сам не догадался это сделать[20].
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});