– Отдай мне кольцо! – потребовала она, остановившись в шаге от воды. – Оно мое! Оно мое должно быть! Ты мне обещал кольцо подарить, меня обещал в жены взять!
– Я не обещал… – пробормотал Искрен, снова отступая и замечая с облегчением, что она, кажется, не отходит от воды дальше, чем на шаг. Жутко было даже думать, что с ним стало бы, не успей он отойти и позволь ей схватить его.
– Обещал! Обещал! – настойчиво возразила Метелица. – Всю зиму ты ко мне ходил, всю зиму возле меня сидел, а значит, мой ты теперь, и я другой не уступлю! И хоть бы какой другой! Ты хоть знаешь, кого в жены взять хочешь! Она ведь берегиня, росеница, нежить! Она – не человек, холодная, мертвая! Ты меня, живую, оттолкнул, опозорил – богиня отомстила тебе, вилу на тебя навела! Кабы ты мне верен был, берегиня бы тебя не тронула, ей ведь только тот парень доступен, у которого невесты нет! Она видит, что в сердце у человека пустота, и идет на эту пустоту, хочет чужое место занять! Ты и меня погубил, и себя погубил, завладела тобой берегиня! Пропадешь ты с ней! Пропадешь! Она – мертвая, и ты с ней погибнешь!
– Молчи, нежить! – в отчаянии крикнул Искрен. В злых и горьких словах Метелицы было немало правды. – Это ты теперь – мертвая!
– Она – берегиня, росеница, холодная, неживая! В ней духа человеческого нет!
– Неправда! Есть в ней дух! Она живая, теплая! Я знаю!
– Есть в ней дух! Она мой дух украла! – дико вскрикнула вдруг Метелица и разрыдалась. – Она меня погубила, в воду заманила! Обещала мне помочь, от сердечной боли исцелить! Исцелила! Она мою кровь теплую украла, дух живой выпила, оттого я теперь холодная, мертвая, как камни речные! Да только душу человеческую украсть нельзя! Нет в ней души и не будет! Не будет!
Она бурно рыдала, ее слезы частым дождем падали в воду озера под ее ногами и расходились кружочками. Искрен повернулся и бросился бежать по тропе, крепко сжимая в кулаке кольцо. Теперь он знал, как берегиня получила тепло и дыхание живого человеческого тела. Она отняла чужой дух, перехватила земную судьбу той, которая дальше жить не хотела. А она – хотела, очень хотела жить среди людей и нашла способ стать человеком.
Но человеком ли она стала? Ведь человек – это не только дух, но еще и душа. А душу не украдешь. И нынешняя Гостейка – совсем не то, что несчастная Метелица. Она – другая. Искрен вспоминал ее теплый смех, любовное сияние ее глаз и не верил, что все это – морок, пустота. Глаза оживляет только душа. И где же Гостейка ее взяла?
Выйдя из рощи, Искрен обнаружил, что пир уже окончен – вся толпа вышла из хоромин и стояла пестрым облаком на лугу перед воротами. И тут же его одолело предчувствие, что там что-то неладно. Отдельной кучкой стояло несколько человек, и среди них он, несмотря на густеющие сумерки, сразу увидел стройную фигуру Гостейки. Рядом с ней стояла Былятиха, которую под локоть поддерживал ее рослый, плечистый муж, возле него жалась и вертела озабоченно головой Зорница. Спереди всех их прикрывал дед Жилята.
А впереди всей толпы стоял Звяга, отец Метелицы, и на лице его была написана злая решимость. Искрен ускорил шаг, почти побежал. Пока он ходил к озеру, здесь началось что-то нехорошее. Теперь он точно знал, куда девалась пропавшая Метелица, но говорить об этом сейчас было бы совсем некстати.
– Ты сам-то посмотри, откуда такое богатство! – говорил между тем Звяга, протягивая к Жиляте руку. В его загрубелой широкой ладони лежало несколько крупных округлых жемчужин, и даже в полутьме от них исходило нежное, мягкое сияние. – Да такие у самой чуроборской княгини, небось, все наперечет! А тут у девки простой! Какие тут Лешии, ну их к лешему! Откуда им взять столько жемчуга, да такого крупного!
– Да все же видели, все видели откуда! – вставила Лихачиха, одна из неревинских женщин. – Все видели – из ее косы вода течет и течет, ее уж поливать когда перестали, а она все течет и течет! А как наземь упадет, так жемчугом обернется! Моя девчонка подобрала такие же вон зернышки, на поле подобрала, где ее утром водили! Понятно, откуда такое! Да вы вон гляньте: и сейчас еще капает!
Все поглядели на Гостейку. Теперь она была одета в новую вышитую рубаху, убрана ожерельями и лентами, как полагается приличной девушке на празднике, ее волосы были расчесаны и заплетены руками Былятихи в опрятную косу с красивым косником из бусинок и медных бляшек… Но самый конец косы был влажным, время от времени с него срывались прозрачные капельки воды, и за время, что она стояла здесь, на земле возле ее ног уже скопилось семь-восемь белых жемчужин…
– А как она поет! А как пляшет! То-то ливень пошел, когда она у озера бегала! – заговорили в толпе с разных сторон.
– Не голос поет, а ветер гудит! Разве человеку такое суметь!
– Не человек она!
– Да и где простой девке такой красивой уродиться, й-и-их! – с насмешливой и страстной тоской вздохнул старик Гудила, и Гудилиха привычно дала ему по шее.
Кое-кто ухмыльнулся, но большинство лиц осталось сурово.
– А что вы растревожились, люди добрые? – внешне невозмутимо спросил Жилята. – Ну, может, она и берегиня. Не упырь же! Ну, жемчуг с волос каплет – не жабы ведь ядовитые! Кому какая беда? Дождь умеет заклинать – в засушливый год ведь ты сам, Звяга, за такое умение полжизни отдашь, чтобы только детей голодом не поморить.
– Польза от нее может быть, а вот не было бы вреда! – Звяга огляделся, и толпа у него за спиной тревожно зашумела. – Берегиня – нежить, и что у нее на уме, один леший знает! Дождь она заклинает, а вот как пойдут у вас дети и девки чахнуть, молодые парни с ума сходить – вот тогда запоете!
– У вас еще ладно, а если у нас? – поддержала его Лихачиха. – Я своих детей берегине не отдам! И близко не пущу!
– Гоните вы ее прочь, пока беды не наделала! – добавил худой мужик по имени Сухота и погрозил Гостейке костлявым кулаком. – А то смотри, Жилята, мы ее сами погоним!
– Молчи, дурной! – крикнула ему Былятиха и шагнула вперед. Ее муж, за свои охотничьи успехи носивший прозвище Медвежья Смерть, шагнул вместе с ней, хотя на его честном лицо отражались сомнения. – Она мне дочь, и я свою дочь всяким-разным бранить не позволю! Из своего дома кого хочешь гони, хоть чуров из-за печи, а из моего дома я тебе никого гнать не дам! Она мне дочь, мне ее Макошь и Лада послали, и я пока жива, ее в обиду не дам!
– Так вы, Жилята, ее в род принимаете? – спросил Звяга.
– В род мы ее приняли, а своих не выдаем. Даже если кто и недоволен, – Жилята кивнул и погладил бороду. Может быть, он и поступил опрометчиво, слишком легко поддавшись прелести девичьих глаз и уговорам Былятихи, но поменять свое решение считал невозможным. – Теперь думаем замуж отдать.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});