Два косматых призрака взаимных страхов вновь стали между Россией и Европой. И Россия уже не Европа — у нее особый исторический путь (так поспешил сказать на второй день войны православной России с православной Грузией митрополит Кирилл Смоленский).
По России вовсю гуляет тезис о русофобии Запада. Противодействие русофобии уже почти стало официальным обоснованием политики. Как объяснить, что это — бред? Откровенная неприязнь к русским вообще распространилась на Западе только после 1 сентября 1983 г. — после того, как сбили южнокорейский авиалайнер над Японским морем. Да и то, только года на два. До этого возмущение русскими правителями всегда компенсировалось на Западе преклонением перед русской интеллигенцией. Запад пережил несколько волн русофилии, восторженной моды на все русское: 100 лет назад — «Дягилевские сезоны», Толстой, Достоевский и проч.; большевизанство в двадцатые; культ всего русского в сороковые, начиная со Сталинграда; наконец, Горбомания 80-х. Поэтому, если есть на Западе иррационализм в отношении к России, то он чаще положительный.
По контрасту надо отметить, что после войны Запад подчеркнуто уважителен и тактичен с евреями. Но никаких периодов моды на еврейское, хоть приблизительно напоминающих вспышки увлечения Россией, или, скажем, Индией, Запад не знал. Пожалуй, с I века н. э.
А еще августовская война на десятилетия избавила грузин от стыда за обращение с осетинами и абхазами. И наоборот. И вот за эту нравственную порчу народов тоже отвечает Саакашвили.
Российское же государство сделало еще один шаг по пути фашизации. В своих предыдущих публикациях, я неоднократно отмечал непрерывную эволюцию российского идеологического мейнстрима с левого на крайне правый фланг спектра: лево-социал-демократический характер перестройки; право-социал-демократический популизм времен «ДемРоссии», «молибденовый либерализм» гайдаровской эпохи; консервативный либерализм Чубайса и «раннего» Путина; правый консерватизм времен «чекистской олигархии»… Данный тренд имеет своим логическим завершением фашизм. Но перед тем, что политологи и историки обычно относят к фашизму (иначе — праворадикальному экстремизму), есть еще одна стадия, именуемая «консервативная революция» (или «национал-романтизм»). В нее мы перешли после конфликта с Грузией.
Явным признаком этого стал и отказ руководства России от принципа признания за каждой личностью ее индивидуальных прав и достоинства (эти «иллюзии» были оставлены левым и либералам), и вместо этого принятие на вооружение тезиса о том, что этносы (в данном случае — грузины) обладают — все в совокупности — набором неизменных нравственных свойств, причем эти свойства не зависят от социально-политического контекста. С грузинским населением «нельзя мирно существовать»… «Запад веками страдает русофобией»…
Необходимо коснуться еще двух тем, связанных с правами народов.
Во-первых, часто высказываются идеи о том, что предотвратить национальные конфликты может создание нового союзного государства на месте СНГ. Часто добавляют, социалистического, подразумевая под этим гуманный и справедливый общественный строй. Приводится и аргумент о том, что вот раньше люди разных народов жили дружно и что им мешает. Полагаю, что даже в случае чудесной реализации этого плана, он лишь заставит еще раз пройти цикл распада. Все нынешние межнациональные распри выросли из долго копившихся обид советских времен. Была выстроена иерархия этнических квазигосударств. В каждом правила своя титульная этнократия. «Бархатный» этнонационализм и был основной идеологией. Когда за идею «национального возрождения» КГБ перестал сажать, то бесцензурная пресса тут же напомнила, какой народ древней и культурней, кто на чьих землях поселился и кто такие «манкурты» (имелись в виду люди, сменившие этническую идентичность на общесоветскую). В Югославии, где было куда больше идеологической терпимости, открытости, рынка, — полыхнуло еще сильней. Патриархальные крестьяне, которые действительно десятилетиями мирно жили друг с другом, самоотверженно резали и жгли соседей. Так начинаются все гражданские, национальные и религиозные войны.
Китайский опыт — политический зажим при экономической свободе — тоже не избавил от возмущений в Тибете. Собственно, Грузия и была союзом народов, и этот союз стал распадаться в огне и крови.
Во-вторых, сложнейший вопрос о праве народов на самоопределение. Если не путаться в юридической казуистике договоров, пактов и конвенций, необходимо сказать, что принцип права наций куда старше принципа территориальной целостности. 60 лет назад в мире государств было в три раза меньше, причем земной шар за это время не расширялся. Право наций — один из постулатов либерализма. Проблема только в том, как избежать кровавого хаоса при его реализации. Право народов на самоопределение (т. е. на собственное государство) молчаливо исходит из того, что каждому народу полагается его страна, т. е. обширный кусок ландшафта, где этот народ сложился. Подразумевается и совсем не либеральная, но в духе романтизма некая «мистическая» связь народа с землей. Право нации выглядит очень демократично, но одновременно исходит из того, что этнокультурная идентичность является безусловно определяющей стороной личности, которая выступает лишь как часть этнонации. Иное воспринимается либо как чудачество, либо как измена общему делу.
С другой стороны, принцип территориальной целостности формально ставит интересы государственной пользы выше демократии, но одновременно он исходит из того, что человек — это, прежде всего, гражданин и личность, а уж затем — часть своего этноса, как водится, гордого и свободолюбивого.
Согласен со многими авторами, в том числе с Галиной Старовойтовой, что право на сецессию (отделение) должно быть вариантом последнего шага — когда всем очевидно, что сохранение в составе большой страны грозит террором, дискриминацией, невыносимым гнетом, социально-культурным подавлением.
Решение о сецессии должно приниматься голосами живых, а не мертвых — определяющую роль должно играть демократически выраженное мнение реального населения, а не апелляции к славной истории, к «могилам предков».
Обязательным этапом в процессе «управляемой сецессии» должно стать создание на спорной территории автономии, подконтрольной ООН или региональным межгосударственным организациям, союзам. И только если за сколько-то лет кризис не смягчится, то ситуация развивается в сторону установления большей независимости. Кстати, с этой точки зрения случай Косова действительно радикально отличен от случая с Абхазией и Ю.Осетией. Все поняли, что после вскрытия рвов с жертвами массовых расстрелов в марте-апреле 1999 года, Косово к Сербии уже не пришьешь. Косовары этнически и религиозно совершенно не близки сербам, и было ясно, что 200 тысячам сербов 1,5 миллиона албанцев не удержать без массовых репрессий. Все разговоры о том, что албанцы появились в Косово «неправильно» — лишь эмоциональные всплески. Албанцы данность, и без геноцида от них не избавишься. Но 30–40 тысяч осетин — реальных жителей Ю.Осетии — все имеют российские паспорта и имеют свое государство — национальную республику (т. е. автономию) Северную Осетию-Аланию. Возникает то, что ранее воспринималось как нелепость — создание второго государства для народа, уже имеющего свою страну и имеющего паспорта этой страны. Схожая странность ситуации в Абхазии — этническая группа (апсны), не составляющая и 1/4 населения региона и имеющая паспорта соседнего государства, не только «утаскивает» за собой в независимость большее число людей других национальностей, но и лишает права на самоопределение население (грузинское), также значительно превосходящее ее по численности. Тут в обоснование свободы Абхазии говорят, что этнические абхазы — апсны — создали устойчивую этническую коалицию, объединенную нежеланием всех жителей-негрузин жить в Грузинском государстве. Но что произойдет в том случае, если после исчезновения внешнего давления, коалиция распадется? Возникнет мини-Ливан?
Мой рецепт решения кризиса. Понимая, что пасту в тюбик не вернешь, и исходя из принципа наибольшего блага для людей, я предложил бы вернуть беженцев, куда это возможно, и честно поделить Южную Осетию и Абхазию по принципу компактного проживания этносов. Причем, на севере Абхазии я бы выделил армянский автономный округ. Необходимо компенсировать тем, кто не захочет возвращаться на «чужую половину», утрату их имущества. Затем север каждого региона достался бы РФ (живущая только отдыхающими из России Абхазия столь же экономически неустойчива, как и Ю.Осетия), а юг — Грузии. Все равно в социально-экономическом плане северная Абхазия завязана исключительно на Сочи.
За свое приобретение РФ должна была бы щедро заплатить Грузии, например, многолетними поставками углеводородов.