Папа так и не закончил мысль, он просто обнял и опустил подбородок мне на макушку.
— Папочка, я должна тебе кое-что сказать.
— Что?
— Кажется, я влюбилась, — тихонько созналась я и спрятала лицо у него на груди.
— А я ведь говорил, — он тихо засмеялся и крепко обнял меня, почти убаюкивая в своих всегда тёплых и сильных руках.
Глава 13
Ближе к обеду папа был вынужден наведаться в больницу к Саше, где всё еще дежурила его мать, а потом начать разбираться с последствиями случившегося.
— Папочка, не нужно ехать туда! — судорожно прошептала я и впилась пальцами в воротник отцовской рубашки, что выглядывала из-под овального выреза на свитере. — А вдруг они всё еще там, у бара? Вдруг причинят тебе вред?
— Ло, доченька, всё будет хорошо, — успокаивающим тоном произнес папа. — Я в любом случае должен буду там появиться. Это ведь мое заведение. Ты вся напряжена. Тебе стоило бы поспать…
— Я не могу спать, — перебила я отца. — Не могу. Как только глаза закрываю… Вижу их… Слышу их… И этот дым, гарь. Пап…
Я резко замолчала и уткнулась лбом в отцовскую грудь. Это было какое-то сумасшествие. Я всерьез опасалась, что никогда в жизни не смогу сомкнуть глаз после того, что случилось. Несколько долгих секунд я не отпускала отца, но потом всё же взяла себя в руки.
Шестерёнки в моей голове начали со скрипом, но всё же усердно работать. Непоправимого не случилось. Все живы. Слава богу! А это главное. Сейчас я не могу позволить себе быть слабой. Не могу позволить, чтобы папино сердце болело. Все эти аргументы резко отрезвили меня.
— Дочка, чем я могу тебе помочь? — спросил отец, всё еще удерживая меня в кольце своих рук.
А что он мог сделать? Ничего. И не потому, что беспомощный или плохой отец. Нет. Просто этот страх засел в моей голове, и только я могу его оттуда вытравить.
— Я справлюсь, пап, — тихо прошептали мои губы. — Уже не маленькая. Просто мне страшно. Это… Это ведь пройдет, правда?
— Ло, ты навсегда останешься для своего старика маленькой девочкой. Всё проходит, радость моя. И хорошее, и плохое, — папа аккуратно осмотрел меня: мое лицо и шею. На горле остались следы от чужих пальцев. На лице — ссадины и синяки. Но хотя бы нос перестал болеть. — Прости меня.
— Пап, да за что? За то, что эти ублюдки привыкли безнаказанными ходить? Откуда ты мог знать, что может случиться что-то подобное? Всё ведь было хорошо.
Кажется, мы неосознанно поменялись ролями и теперь я пыталась успокоить отца. Но в этой попытке успокоения я находила силы и для себя.
Внезапно раздался стук в дверь. Мне показалось, что ударили в грудную клетку. Стук был уверенным и каким-то отрывистым, словно нетерпеливым.
Давид…
Я обменялась с папой быстрым взглядом. Он медленно отпустил меня, а я почти тут же побежала открывать дверь. Господи, я как какая-то верная собачонка, которая спешит навстречу к своему хозяину!
Открыв дверь, я увидела Давида. Похоже, это уже стало нормой — его разбитое лицо. Кажется, после того как мы ночью расстались в больнице, Давид кое-как всё же привёл себя в порядок. Теперь он выглядел чуть лучше, но следы после драки ошеломляли своей разнообразной палитрой красных и темно-фиолетовых оттенков.
— Проходи, — пробормотала я, открывая дверь шире.
Давид вошел в коридор и разулся. Мне вдруг стало значительно легче и безопасней что ли.
Из комнаты вышел отец. Он с лёгким прищуром посмотрел на Давида, как бы уже детальней изучая его в спокойной обстановке.
В маленьком узком коридорчике внезапно заискрилась какая-то непостижимая для меня сила. И, кажется, что кроме меня ее никто больше не ощущал. Давид выпрямился и так же прищурено посмотрел на моего папу. Тоже изучая его.
Теперь, когда мы находились в отдалении от эпицентра событий, можно было детальней оценить обстановку. Мой отец совершенно неконфликтный человек, но слабаком я называть его никак не могла. Атаман пусть и был с каким-то невероятно огромным сколом в душе, но и он явно не относился к слабым личностям.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
И теперь эти два неслабых существа оказались в тесном пространстве моей квартирки. Подсознательно я знала, что тревожиться не о чем. Причин для конфликта ни у папы, ни у Давида точно нет. Думаю, это просто что-то такое мужское — оценить сильного потенциального противника.
— Будут новости — позвоню, — обратился ко мне отец.
— Обязательно, — тут же отозвалась я. — И передай тёте Ире, что мне жаль. Очень. Сашка выберется. Он привык всегда выкарабкиваться из любых трудностей. Я обязательно его навещу.
— Хорошо. Передам.
Я посмотрела на Давида. Он недовольно чуть выгнул левую бровь. Но затем быстро вернул себе прежнее спокойное выражение лица.
Когда я распрощалась с папой и закрыла дверь, коридорчик вдруг затопила звенящая тишина. Я медленно обернулась. Давид всё еще стоял за моей спиной. Взгляд синих глаз изучал меня. Более тщательней, чем до этого изучал папу.
— Чай? — выдала я самое банальное предложение, чтобы хоть как-то ослабить тугой, застывший между нами узел.
Давид коротко кивнул и снял куртку.
Я снова думала обо всякой бытовой ерунде, типа платёжки за воду и накипи в чайнике. Такие мелочи здорово помогали не утратить твёрдую почву под ногами. А еще всё было так как тогда, когда раненый Давид остался у меня ночевать.
Я чувствовала лопатками его взгляд. Чувствовала, пока ковырялась в кухонном шкафу, чтобы отыскать алюминиевую баночку с чаем. Чувствовала, пока доставала сахарницу. Вынув из холодильника лимон, я хотела его нарезать, но кончики моих пальцев жутко болели, когда я пыталась надавить на нож.
— Дай мне, — недовольно пробормотал Давид, внезапно возникнув за моей спиной.
Я беспрекословно отдала ему нож и шагнула в сторону, задев горшочек с кактусом. Нет. Ему определенно здесь не место. Я убрала землю и переставила несчастный кактус на холодильник. Здесь будет лучше. И почему я раньше об этом не подумала?
Давид быстро и аккуратно нарезал лимон, и отправил колечки в чашки.
— Ты ела? — строгим тихим голосом спросил он, быстро вымыв нож.
— Нет, — еще тише ответила я и ощутила какую-то совсем дурацкую вину.
Ела, не ела. Да какая вообще разница?! Будто это самое главное, о чем сейчас стоит разговаривать!
— Отойди, — Давид полез в холодильник и скептическим взглядом оценил его содержимое.
— Вижу, ты тут уже хозяйничаешь, — я плотней закуталась в свой вязаный домашний кардиган и прижалась поясницей к ребру подоконника.
— Ну раз уж ты не позаботилась о том, чтобы поесть, я возьму это дело на себя, — продолжая изучать мои продукты, заявил Давид.
Причем сделал он этого так ненавязчиво, будто иначе и быть не может. Меня ни капли не возмущало такое поведение, просто оно оказалось слишком непривычным.
— Где мясо? — Давид достал пакет с салатом и понюхал его.
— Я рыбу больше люблю. Иногда покупаю колбасу, — я скрестила руки на груди. — Это проблема?
Давид осторожно выпрямился и повернул голову в мою сторону. В дневном свете, что лился из окна, его глаза казались не просто синими, а глубоко-синими. Настолько синими, что в них можно было запросто утонуть. Это и океан, и чистое майское небо.
— Нужно нормально есть, — Давид достал сыр, помидоры и захлопнул дверцу холодильника.
Я ощутила в себе импульс возмущения, но благоразумно загасила его, ответив:
— А я и ем нормально. Не жалуюсь. И организм мой — тоже.
Давид только кивнул и снова выгнул одну бровь. Понятно, остался при своем мнении.
Мой взгляд медленно скользнул к его рукам. Теперь-то я точно увижу, как эти самые руки делают настолько аккуратные красивые бутерброды. Явно есть какой-то секрет нарезки. Ничего подобного. Нож просто плавно и естественно подчинялся Давиду. Лёгкость движений и никакого напряжения. Раз-два и всё готово. Спина ровная, взгляд сосредоточен на продуктах. Да уж, вспоминая свои кулинарные потуги, смешно и стыдно становится.