Думитру снял галстук и принялся расстегивать рубашку, и Алси немедленно перевела взгляд на его пальцы, разрываясь между голодным желанием и страхом.
– Да, – ответил он, стараясь говорить обычным тоном. – В твоей комнате никто не жил после смерти моей матери, скончавшейся, когда мне было три года, а эта, с тех пор как мой дед обустроил ее, всегда была обитаема. Все новшества – мои, я привез их из Парижа.
– Вместе с поваренными книгами? – рассеянно пробормотала Алси, не отрывая взгляда от его рук.
– Именно так. – Покончив с последней пуговицей, Думитру скинул рубашку и повесил на высокую спинку готического стула. – Ты действительно не можешь сосредоточиться на предстоящей задаче?
Алсиона подняла на него глаза, на ее лице было напитано удивление.
– На обсуждении мебели?
– Я имею в виду наше намерение быть вместе, – с должной деликатностью пояснил Думитру. – Наедине. Сегодня ночью.
Крошечная морщинка раздражения или досады пролегла между безупречными арками ее бровей и тут же исчезла.
– Предстоящая задача, как ты выразился, предполагает лишение меня девственности, и мне довольно трудно сосредоточиться на этом. Если я буду думать об этом, мои мысли разбегутся, как это делают рыбки, когда в воду бросают камень.
– Почему? – настаивал Думитру. Ему бы сгорать от нетерпения, но его искренне интересовал ответ.
Алси надула губы, зеленые глаза смотрели серьезно, показалось, в обуревавших ее эмоциях не было враждебности.
– Во-первых, я этого прежде не делала и не знаю, хорошо ли с этим справлюсь.
– А во-вторых? – Думитру поднял брови, стараясь сохранить невозмутимое выражение, но фыркнул от смеха.
– Во-вторых… – Она замолчала. – Во-вторых… – Теперь она походила на потерявшегося ребенка, испуганного, хоть и решившего быть храбрым. – Во-вторых, я буду зависеть от твоего милосердия, доброты, мягкости и гуманности. А я не слишком люблю зависеть от чужого милосердия, особенно если не к кому в будущем обратиться за помощью, если я ошиблась в твоих намерениях или характере.
Легкомыслие слетело с Думитру как сброшенный груз, по спине пробежал холодок. Без размышлений он взял Алси за плечи и притянул к себе, прижав ее горячую щеку к своему плечу. Она скованно подчинилась. Это был первый проблеск неловкости, который заметил Думитру с тех пор, как увидел ее.
Алсиона хоть и была для женщины не маленькой и не слишком хрупкой, но гораздо ниже его, стройнее и слабее. Должно быть, их несоразмерность пугает ее, особенно учитывая то, что произойдет между ними… что может произойти, если он решится на это. Эта мысль пугала Думитру и останавливала. К ней примешивалось желание защитить Алси, имевшее мало общего с альтруизмом. И за всей суматохой эмоций какая-то примитивная часть его сознания, о существовании которой он едва догадывался, властно говорила: «Эта женщина моя». Ему охранять ее, беречь, владеть. Можно ли забыть об этом в пылу страсти? Он не знал и не хотел знать.
– Господи! Алсиона, – хрипло сказал Думитру. – Не бойся меня. Я буду мягким. Не могу обещать, что не будет боли…
– Я знаю, – мягко перебила она. Опустив темные ресницы, она разглядывала свои руки. – Я этого и не ожидаю.
– …но будет и удовольствие, – закончил Думитру. Он попытался обольстительно улыбнуться, но знал, что улыбка вышла кривой. – Скорее всего, удовольствия будет больше, чем боли.
Чуть успокоившись, Алси подняла на него зеленые глаза.
– Значит, ты не новичок.
– Да, – просто и честно согласился Думитру, не зная, какой ответ она предпочла бы получить.
Она на минуту задумалась.
– И женщины, которые… были с тобой, всегда получали… удовольствие?
– Я уже и не помню, когда было по-другому, – ответил он, позабавленный формой ее вопроса. – У меня есть причины верить в это, хотя Казановой меня вряд ли назовешь. Я заводил любовниц и расставался с ними, но мне это давалось нелегко, если тебя это интересует.
– Не сейчас.
Алси сказала это с легкой язвительностью, которую Думитру принял за хороший знак, поскольку к ней вернулось прежнее самообладание. Животное вожделение отступило, но он все еще чувствовал на губах ее жаркий, шелковистый рот со слабым привкусом хереса и собственное нарастающее желание.
– Я не заглядываю так далеко вперед, чтобы задумываться о твоей верности.
Покачав головой, Думитру против воли улыбнулся.
– Я никогда не встречал такой женщины, как ты.
Отступив на шаг, Алсиона недоуменно посмотрела на него.
– Это потому, что не каждая отважится открыто высказывать свое мнение. – Она помолчала. – Но, несмотря на мою уникальность, я всего лишь женщина, ограниченная суждениями общества и биологической уязвимостью слабого пола. Пойми меня правильно, я не хочу быть мужчиной, я всего лишь хочу, чтобы женщины были не такими бессильными.
Бессилие. Ирония судьбы заключалась в том, что желание Думитру самому распоряжаться своей судьбой, освободить себя и своих подданных от бедности и влияния могущественных империй поставит Алси в положение, где ее бессилие проявится с болезненной ясностью. Но он сейчас хотел эту женщину, хотел отчаянно, до боли, забыв о ее фантастическом приданом. Думитру шагнул вперед, взгляд Алси стал пристальнее, но она не шелохнулась, когда он мягко, но решительно взял ее за плечи и посмотрел в лицо.
– Алсиона, клянусь, тебе не нужно меня бояться.
Он медленно наклонял голову, так чтобы она успела уклониться, если хотела этого. Но Алси этого не сделала. Чуть наморщив брови, словно от боли, она откинула голову, подалась вперед, и губы их встретились.
Думитру намеревался поцеловать ее успокаивающе, даже деловито, но в то мгновение, когда они коснулись друг друга, Алсиона издала тихий звук и, казалось, обмякла в его руках, сливаясь с ним. Ее губы приоткрылись в немом доверии и… требовании.
Она верила ему. Верила и хотела его так же, как и он – ее. Думитру даже не задумывался о своем ответе. Дикая, необузданная часть его существа взревела от восторга. Губы Алси, ее тело, его желание поглотили его мир. Она была такая нежная, маленькая, горячая, желанная в его объятиях, что Думитру почувствовал себя гигантом. Но где-то в глубине души, так далеко, что казалось, речь идет о другом человеке, возникло необъяснимое чувство, что ее доверчивость приподняла его над обыденностью и встряхнула.
Наконец они отстранились друг от друга, и Алсиона, задыхаясь, на нетвердых ногах отступила назад. Сердце Думитру билось глухо и тяжело. Она так отчаянно нужна ему, что он не мог высказать. Глядя ей в глаза, он коснулся ее корсета. Ошеломленная, она оттолкнула его руку, но только для того, чтобы расстегнуть потайные крючки.