– Знаете, Артемий, - принцесса не заметила бестактности, - я поняла недавно, что нестрашно, когда уезжают. Можно ведь ждать. Думать вечером: вот еще один день прошел, возвращение стало ближе. Это счастье - просто ждать, когда точно знаешь, что вернутся. А сейчас никто не знает. Ты ждешь, а может, и некого. Молишься, а по нему уже клинок порохом посыпали.
«Она о Митьке», - подумал Темка.
– Княжич Дин вернется, принцесса, - сказал он угрюмо. Анна как-то странно глянула, чуть растерянно улыбнулась.
– Конечно, Эмитрий вернется. И вы возвращайтесь, Артемий. - Принцесса протянула руку, пальцы дрогнули, и сверкнул изумруд в массивном перстне.
Темка чуть снова не окаменел. Для такой чести мало быть наследником серебряного рода, только золотая лента позволяет подобную вольность. Княжич осторожно приподнял руку принцессы, поразившись, какая она нежная и хрупкая по сравнению с его. Затаив дыхание, коснулся губами белоснежной кожи. Холодом обжег перстень и горячим - рука принцессы. Княжич не удержался - шевельнул губами, делая поцелуй еще более недозволенным, и у него перехватило дыхание.
– Возвращайтесь, Артемий, - тонким, детским голосом снова попросила Анна, когда княжич поднял голову.
– Принцесса Анхелина, - от волнения Темка чуть не пустил «петуха», - видит Создатель, как я хочу вернуться к вам. Будьте благословенны, принцесса.
Здешние горы не похожи на ваддарские, разреженные долинами. Они закрывают горизонт от края до края. Митьке кажется, что и день тут короче - кряж подолгу не выпускает солнце, рано прячет. Но как бы ни были коротки дни, путешествие идет к концу. Скоро столица. Тревожно. Заложники, и без того неразговорчивые, вовсе замкнулись. Каждый свою думу катает. Митька тоже молчит, он сочиняет письмо для Темки. Жаль, что на самом деле оно никогда не будет написано.
«Ехали через Миллред, и я ждал ненависти к нам. Но видел скорее жалость. И не только к нам - но и к соседям их и покровителям роддарцам. Крег объяснил, что медуницы и в самом деле преисполнены печали, видя, как люди убивают друг друга. Нет, я вовсе не хочу представить миллредцев совсем уж беспомощными, добродушными слабаками. Как молодая мать, полная любви ко всему живому, готова перегрызть горло тому, кто попытается погубить ее младенца, так и Миллред будет защищать и защищаться. Но видит Создатель: лишь на одной безумной надежде бросается женщина на хорошо вооруженного воина. Так и тут не смогут противостоять армии.
Ты скажешь: был уже в Миллреде, мог видеть все и раньше, что же удивляешься теперь? Был. Но разве можно увидеть страну через дым разожженного тобой пожара? Слышать сквозь крики расстреливаемых людей? Только поездка с туром стала первым моим понимаем медового края - первым, как глоток из огромного озера. Темка, ты бы знал, как непохожи они на нас! Мне кажется, проще договориться с воинственными роддарцами, чем с улыбчивыми медуницами.
Жаль было, когда выехали к границе. Словно из теплой весны разом шагнули в зиму. Но, знаешь, я бы не хотел остаться в Миллреде навсегда. Порой завидую им, но чтобы жить так - нужно иметь другую душу.
Впрочем, мы уже в Роддаре.
Я не знаю, правда ли похож народ, земли населяющий, на эти самые земли. Но здесь, в горах, роддарцы кажутся не такими, как у нас дома. Представь волка, загнанного на пустое подворье. Там нет врага, равного ему, но все равно зверь настороже, и ступать, и смотреть, и нос держать будет иначе, чем в лесу. Ты можешь возразить, что и в лесу хищник не беспечен. Это так, но насколько естественнее его напружиненность, нежели настороженность.
Ну вот, скажешь, опять забрался в дальние степи. Хорошо же, расскажу тебе о земляках.
В нашей маленькой общине - назвать отрядом сборище стариков, калек и юнцов язык не поворачивается, - так вот, в нашей общине есть свой глава, бронзовый князь Мартин Селл. Князь из тех, кто больше проводит времени в походах, нежели в родовом замке. Он суров и немногословен. Дисциплину поддерживает армейскую. Роддарцы только рады этому. Знаешь, мне кажется, мы их интересуем не более чем любая другая дань, какую могли взять с Иллара. Не то чтобы с нами плохо или пренебрежительно обращаются, нет. Но вспомни, как обычно везут пленников, как стерегут, не поощряют их разговоры между собой и охраной. Тут же такого нет. Едут и едут. Как на прогулке. Мы, конечно, не собираемся бежать, но такое равнодушие несколько оскорбительно.
Впрочем… метки наши видны и понятны каждому, вот ведь дерьмо шакалье!»
Митька отвлекся, подумав, что ругательство, написанное на бумаге, наверняка приобрело бы совсем другую силу, нежели произнесенное. Все-таки жаль, что придуманные строчки мгновенно тают. Эх, получить бы от Темки ответ! Это было бы что-то вроде «Митька, ну ты даешь! А правда там каждый город - как крепость? Нам завтра наступать. А если они такие разини, я бы попробовал удрать просто ради интереса».
Удрать… Смешно, ведь они едут в Роддар по королевскому слову. Темка, понятно, не стал бы сбегать. Но с удовольствием обсудил бы возможность.
Княжич перевязал повыше воротник плаща. Тропа поднималась в гору, становилось холоднее. Едущий рядом барон Водим Сегор прятал покалеченную руку под меховой отворот, придерживая повод левой. Правая у него все время мерзнет после ранения, трудно будет, когда поднимутся выше. Мартин Селл недаром велел Митьке ехать рядом с бароном. Со старым Дробеком делит дорогу князь Юдвин Раль. С Юдвином Митька мог бы приятельствовать - тот всего на пару лет старше княжича Дина. Но молодой князь зол и говорит лишь на одну тему. Не навоевался Юдвин. Наверное, есть у него свой счет к мятежникам, слишком уж звонкий гнев, точно закаленный ненавистью. А еще Юдвину обидно, что король счел его настолько бесполезным.
Это слово - «бесполезные» - было их проклятием. Митька догадывался, почему Эдвин выбрал именно этих людей, но понимание делало стыд лишь еще горче: откупился Иллар чем подешевле. Конечно, королевство в трудном положении. Конечно, правильно не ослаблять его, отправляя сильных князей, опытных полководцев. Конечно, в число пленников не попал никто из родов, влиятельных при дворе, значимых для Иллара. Но стыдно и горько. Всем, кроме Митьки, который стал заложником по долгу и праву. Это отделяет его от земляков, и уж тем более не нравится Юдвину.
Меховой воротник обындевел и неприятно морозил щеку. Княжич очистил намерзшие капельки, сунул нос поглубже в тепло и продолжил:
«Знаешь, у нас до сих пор не отобрали оружие. Я неточен, прости. У нас нет пистолетов, но на шпаги никто не покушается. Зря я готовил речь, дабы позволили оставить твой нож. У роддарцев все-таки действительно другое отношение, даже на мирных землях Миллреда, просыпаясь, первым делом они тянутся к оружию. Право слово, им смешно опасаться нашего бунта. Да и понимают, конечно, что никто из нас не пойдет против слова короля, а потому шпаги наши не покинут ножны. А может, им просто странно лишать нас оружия, как странно было бы лишить, например, сапог.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});