поезд, набиравший скорость.
Лишь один грузин замешкался, нашаривая что-то в грязной луже.
Рассевшись по своим местам, пассажиры стали смотреть друг на друга.
– Надо помянуть, что ли, – наконец произнёс проводник, который принёс железнодорожную палку на могилу. Люди загалдели, а, загалдев, шумно согласились. Водочки уже не осталось, но нашёлся самогон.
Выпили за знакомство и за прекрасные глаза Ирочки.
Ирочка застеснялась и скоро с Барановым ушла к себе в закуток, чтобы посмотреть вместе с ним схему пассажирских сообщений.
Через некоторое время за столом остался один Володя. На душе у Володи было нехорошо – в нём жил несостоявшийся звук барановской дудочки, план свистуновского романа и поэма сновидений. Он снова вынул четвертушку серой бумаги и написал: «...И когда они обернулись, домов и шуб не оказалось».
06 января 2019
История про путешествия на Север
Иногда мне кажется, что лучшая профессия для меня - обозреватель.
Обозреватель всего.
Например, окрестностей. Как те западные писатели, которые приезжали перед войной в Советскую Россию. Они дивились на мрамор и бронзу московского метрополитена и предрекали великое будущее "несмотря на те пули, что убили Каменева и Зиновьева".
И вот я представляю себе сход французских крестьян:
- Езжай, Владимир, езжай... Погляди, чё там, расскажешь...
Я тоже так хочу.
Да вот, болтливой корове Бог рогив не дал.
В этом смысле интересны были путешествия на Русский Север.
Север был как бы трёх типов: просто Север, или Верхний Север - это торосы с вмёрзшим телом неизвестного Челюскина, призрак Леваневского в шевиотовом костюме, заправленном в унты, два хмурых капитана и ненцы на собачьих упряжках. Средний Север состоял из деревянных церквей, поморских изб и сумрачной иконописи, составлявшей две трети антикварного трафика за рубеж. И, наконец, был Нижний Север, где в крупных промышленных центрах памятникам никому непонятной русской истории стояли монастыри и храмы, а так же немногие уцелевшие человечьи дома. Но всё равно, все три слоя Русского Севера представляли собой царство чистой духовности - она била там из-под земли как нефть.
Русский Север в советское время - это вам не Сочи с прикупом, не Геленжик с расторопным мужиком. Путешественник, вернувшийся с Русского Севера, потрясал знакомых народным словом - шатёр, бочка, палатка, луковка. Говорил человек "охлупень", "лемех", "повал" и "курица" - и было видно, что деревянная русская духовность снизошла на него. Не говоря уж о том, что всегда была надежда, что выйдут двое из леса и после невинного вопроса "Вы нас не подбросите до Соловца?" жизнь твоя пойдёт сказочным образом.
Сейчас это куда-то подевалось. Впрочем, стали лучше дороги, но некоторые стали искать духовность среди замков Луары и в венецианских каналах. Интересующиеся ночными библиотеками и те, что могут выйти из леса, нынче ничего не спрашивают. Ни-че-го.
Им и так всё ведомо.
Неизвестно, где на Севере духовности было больше. Нижний Север был гуще и история его круче, а средний Север был недоступен и населён куда меньше.
С Нижним Севером я познакомился давно, когда плыл по его долгой воде вместе с давним своим другом. Лодочка наша была старая, трухлявая, заплатанная и напоминала только что поднятый со дна авианосец.
Друг мой начал её клеить, а я - разрабатывать маршрут. Сначала я думал идти по Свири - оттого, что прочитал "Заметки о Русском", а уж где тогда была духовность, так это в книгах Дмитрия Сергеевича Лихачёва. Однако, обстоятельства щёлкнули у нас перед носом пальцами как фокусник, и вот мы купили билеты до Череповца.
Нужно было ехать до Белозера, начального пункта нашего путешествия, на автобусе.
Ожидая грязный междугородний ЛАЗ, такой же что вёз меня теперь по Среднему Северу, я пошёл прогуляться по Череповцу. Было видно, что здесь тесно от заводов. Гарь, запах выделанного железа и химии неслась над водой.
Я ходил и думал о том, что вот в этом городе отбывал ссылку брат моего деда. Но я не знал точного места, где он жил в этом изгнания - сначала вынужденном, а потом добровольном. Целые моря воды утекли с тех пор, разлилось и Рыбинское водохранилище, на берегу которого я стоял.
Автобус тяжело вздохнул и вывалил нас на пыльную улицу. Поднатужившись, мы вытащили рюкзаки из ещё более, чем улица, пыльного багажного ящика. Тележка с лодочкой поскрипывала по грязным улицам Белозерска.
Город был чуть не древнейший на Севере. При этом он кочевал с одного озёрного берега на другой, перемещался в сторону. На Каменном мосту через сухой, с нежно-зелёной травой ров у Покровского собора, висели белые простыни со старинными буквицами - там была какая-то путаница с поздравлениями с неровной годовщиной основания, судя по всему уходившая в Новый завет. Мимо по улице бежала блохастая собака и чесалась на бегу.
Было пусто, и шумел ветер.
Уединённость сохранила культуру, и теперь она кажется необычной по сравнению с духом Смоленщины или Московии.
Много лет спустя я чуть не остался ночью на острове, что отделяет канал от Белого озера. Шлюзовой мост отвели, и если бы не добрые рыбаки, то жечь бы мне костры до рассвета. А тогда мы отшвартовались и тихо пошли древним судоходным каналом на восток и юг.
Особый, щемящий тон был в нашем путешествии, мы наверняка знали, что эти места предназначены для начала разворота северных рек на южные хлопковые поля. Именно здесь что-то должно было повернуться в природе, и никаких сомнений в неотвратимости преобразований у нас не было. Вряд ли осознанная скорбь об этом присутствовала у нас на сердце, но вспоминали мы об этом часто. Мы будто прощались с Шексной, с её рукотворными морями, уже подтопившими свои берега.
Наша лодка вплывала в наполненную водой церковь. С потолка срывались тяжелые капли, а стены щетинились арматурой. Закат освещал внутренности храма, но они пугали нас. Мы торопились выбраться оттуда, чтобы стать на ночлег.
Утренняя Шексна была покрыта туманом, и из него беззвучно выплывали чёрные борта кораблей. Потом откуда-то сверху раздавался протяжный гудок, и снова всё исчезало в прохладном молоке.
Расходящиеся волны подкидывали лодку. Однажды мы успели лишь развернуть байдарку носом к медленно движущейся, просверкивающей на солнце водяной стене.
Волна была выше нас, сидящих на воде. Но вот, ударив нам в лицо, она расходилась на мелководье, обнажала целое поле стволов, будто спиленных аккуратно, вровень с водой, - остатки давнего леса.
Как-то лодочка села на один из таких