Моими ближайшими живыми соседями являются полковник МакДрагдал и чэра эр'Тавиа.
Полковник раньше командовал Третьим сводным колониальным пехотным полком. Он половину жизни провел в Магаре, воевал с местными раджами в джунглях и болотах и был из тех, кто захватил Кальгару для нашего Князя. Теперь полковник давно уже на пенсии, но продолжает носить мундир со всеми наградами и каждое утро поднимает у себя на участке бело-золотой стяг Рапгара.
Мы долго не могли найти общий язык со стариканом. Он считал меня бездельником, ведущим жизнь, недостойную настоящего мужчины, так как я «не нашел в себе сил пойти служить в армию». Я, в свою очередь, видел перед собой недалекого старого солдафона, помешанного на традициях, фыркающего в седые усы, стоило ему лишь увидеть меня. У нас не было никакого желания общаться друг с другом довольно долгое время.
Все изменилось, когда я попал в то неуютное местечко, которое некоторые в шутку прозвали Обителью размышлений. Первым ко мне пришел именно полковник, совершенно чужой человек, чем сильно поразил меня. Кстати говоря, я до сих пор не знаю, чего ему стоило пробраться ко мне. Это было непросто даже для Данте, лучэра старой крови из уважаемого рода, что уж говорить о человеке?
Полковник поддержал меня в трудную минуту, когда многие друзья отвернулись и предпочли забыть обо мне.
После моего возвращения мы опустошили с МакДрагдалом не одну бутылку кальвадоса, который он, как оказалось, любил ничуть не меньше, чем я. Во время долгих разговоров, мне довелось услышать, как пехотный батальон удерживал перевал в снежных Гримлах, как гибли солдаты в душных джунглях, как вспыхнуло восстание сигов, как горел порт Кальгару, когда княжеские броненосцы входили в западную гавань, обстреливая дворец раджи из всех орудий.
Дом полковника — серый, похожий на крепость, по крышу увитый пожелтевшим плющом, с развевающимся на флагштоке полотнищем — сейчас казался пустым. МакДрагдал уже месяц гостил у племянников на юге, и мне начинало не хватать наших бесед и игры в шахматы.
Что касается чэры эр'Тавии, чей пряничный домик находился напротив моего, то эта старушенция, отметившая в прошлом году свой двухсотый день рождения, жила особняком, водя дружбу лишь с многочисленными кошками, которые каждую весну будили воплями всю округу. Про эту почтенную госпожу можно было сказать старой пословицей: любовь, в отличие от соседей, слепа. Чэра эр'Тавиа проводила все свободное время, неся дозор возле окон. Слежка за округой — ее хобби и страсть всей жизни. Вот и сейчас я разглядел ее кривоносый профиль в окне второго этажа. Как обычно, снял шляпу и, как обычно, не дождался ответного приветствия. Я совсем не обижаюсь на такое к себе отношение — в двести лет вполне простительно быть несколько… эксцентричной.
Возле ворот моего особняка я встретился с кошкой. Она лежала прямо на дорожке, перекрывая мне путь. Обычная, серая, худая, но с чистым блестящим мехом и ясными, чуть зеленоватыми глазами. Возможно, это была питомица чэры эр'Тавии, а быть может, просто вольная путешественница. В таком случае — она счастливица. В Рапгаре мало бродячих животных. В «высоких» районах их поиском и отловом занимаются городские службы, а в бедных кварталах жрут скангеры, или оголодавшие тру-тру, или проводящие темные ритуалы чернокожие оганы.
Увидев меня, кошка неохотно встала, потянулась, зевнула и посмотрела мне прямо в глаза. Взгляд у нее был отнюдь не кошачий. Мне он показался слишком разумным. Так что я, ощущая, как по спине пробежали мурашки, снял шляпу, приветствуя зверька. Та благосклонно прищурилась и в несколько маленьких шажков отошла в сторону, на газон, засыпанный пожелтевшими, шуршащими листьями, завалилась на бок с явным намерением поспать часок-другой.
У нас, лучэров, есть легенда, что, когда Всеединый вновь ушел в Изначальное пламя, он оставил после себя свою первую соратницу — Великую двухвостую кошку, ту самую, которой поклоняются ее дети — мяурры, называя Лунной кошкой, чьим обликом считают луну. Так вот, поверье у моего народа очень простое: Двухвостая ходит по миру, живет рядом с нами в образе такой вот незатейливой светло-серой мышеловки, гуляющей сама по себе. Но когда лучэр умирает, именно она провожает его душу в Изначальное пламя, где ту ожидают все радости новой жизни, родственники и Всеединый в придачу.
Не скажу, что я религиозен. Скорее наоборот — молчаливый атеист, не лезущий в чужую веру, никого не учащий, как следует жить, чему поклоняться и в кого верить. Я уважаю все религиозные конфессии, даже такие многообразные, как у магаров, такие странные, как у хаплопелм, и такие темные, как у оганов. Во всяком случае, до тех пор, пока меня не стараются обратить в чью-либо веру, я остаюсь очень терпимым чэром.
Еще раз напомню — я стараюсь быть атеистом, хотя и знаю, что Изначальный огонь, Всеединый и прочая, о чем говорят святые отцы во время воскресных месс, — правда. Но вот в Двухвостую верю безоговорочно, даже в наш безумный век прогресса, железных дорог, электричества и рельсовых орудий. Да и как в нее не верить, когда она в любой момент может прийти за мной? Чэр Тиль эр'Картиа давно уже живет в долг.
Так что я стараюсь быть почтительным с племенем ночных охотников и никогда их не обижаю.
На крыльце меня ждал очередной «сюрприз». Фиалки из ближайшего цветочного горшка оказались безжалостно вырваны и разложены в хаотичном беспорядке вперемешку с яблочным огрызком, шестью дубовыми листьями, клубком перепутанных ниток и вскрытой консервной банкой из-под сгущенного молока.
Я счел возможным выругаться вслух.
— Эти вандалы не успокаиваются, — хмыкнул Стэфан. — Мне кажется, их развлечения зашли слишком далеко. Пошла вторая неделя. Быть может, стоит все-таки вызвать жандармов?
— И что я им скажу? — проворчал я, с мрачным видом изучая загаженное крыльцо. — Что кто-то рвет герань и фиалки, выкладывая перед моей дверью гербарии вперемешку с мусором?
— Думаю, это чэра эр'Тавиа. Она еще с твоим отцом ругалась.
— Не надо возводить напраслину на бедную старушку, — возразил я. — Максимум, на что она способна, — разбить камнем окно. Да и то в лучшие годы своей жизни. Сейчас она не так проворна.
Амнис хмыкнул, явно сомневаясь в моих словах.
Я не знал, кто пачкает мое крыльцо. Это продолжалось уже девять дней, и Бласетт, мой слуга и по совместительству дворецкий, устал убирать мусор. Пару раз он пытался организовать засаду, чтобы поймать вандалов, но его ждала неудача. Он упускал тот скоротечный момент, когда на крыльце оказывались битые стекляшки от винных бутылок, листья, трава, цветы или обглоданный рыбий скелет.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});