"Девчоночка, тёмные ночи", – доносится из сумки, и Санька начинает нервничать.
Мне тоже становится неловко.
– Тебе звонят, – говорит друг.
– Я слышу, – продолжаю смотреть на Сашу.
– Не ответишь? – качаю головой.
– У меня другие планы.
– Хм, и какие же?
– Иди уже сюда, – привстав на цыпочках, обхватываю руками шею Саши. – Целуй меня. И не болтай. Или ты не хочешь осчастливить мою маму?
***
Меня будит телефонный звонок. Кряхтя, переворачиваюсь на другой бок и хватаю с тумбочки мобильный.
– Анастасия Александровна, добрый день, а вас сегодня ждать? – тараторит в трубку девочка с моей фотостудии.
Бросаю взгляд на будильник. Уже почти полдень, а я всё ещё не пришла в себя.
– Привет, Лид. Меня сегодня ни для кого нет.
– Случилось что-то?
– Угу, похоже, я заболела.
Лида желает, чтоб я скорее поправлялась и обещает, что они с напарницей справятся без меня. Девчонки у меня ответственные. Я могу на них положиться, но вот от фотосессий на какое-то время придётся отказаться, потому что в нашей небольшой команде лишь один фотограф и это я.
Завершив говорить, откладываю телефон в сторону. Сморкаюсь в чистую салфетку, бросаю её на пол, где уже образовалась целая куча подобных смятых бумажек.
Меня знобит. Глаза слезятся. А на дворе июль, плюс тридцать в тени. Это только я с моим везением как-то умудрилась слечь с простудой в середине лета. Банально попала под дождь, промокла до нитки в тот вечер, когда Санёк прокатил меня на своём Харлее.
Кстати, после крайней встречи друг куда-то пропал. Не звонит и не пишет. Ну и я сильно не хочу навязываться. Я без понятия, как можно назвать наши отношения. Мы не любовники, но уже и не друзья, раз его язык побывал в моём рту. Целуется Сашка неплохо, стоит сказать. По десятибалльной шкале на твёрдую семёрку. Но вот бабочки в моём животе при том поцелуе так и не затрипыхали. Мне вообще иногда кажется, что вместо бабочек во мне живут ленивые гусеницы, им даже хоть как-то пошевелиться западло.
Врубив телек, кутаюсь под тёплый плед. Засыпаю.
Меня снова будит вибрация телефона, и какого чёрта я не поставила его на режим самолёта?
Не глядя, нажимаю на зелёную трубку. Телефон зажимаю между ухом и плечом. А на том конце провода голос Потоцкого. Правда, я в таком сейчас ауте, что даже особо возмутиться нет сил.
– Привет, динамщица.
– Здрась… те.
– А с голосом что?
– Заболела. Апчхи. Минутку.
Дождавшись, когда я высморкаюсь, Данил спрашивает как себя чувствую. Честно признаюсь, что хреново.
– Лечишься хоть? – продолжает Потоцкий.
– Ага.
– Как?
– Сплю.
Данил вздыхает и говорит, что ему со мной всё понятно. Я не уточняю, что ему там может быть понятно. Меня так трясёт. Зубы стукаются об зубы.
Потоцкий быстро прощается. У меня нет сил, ровно как и желания, обдумывать этот разговор. Назвал динамщицей? Беспокоится о моём здоровье? Да пофиг. Я подумаю об этом завтра, как говорила Скарлетт из моего любимого романа.
После разговора с Данилом у меня пропадает сон. Желудок урчит, тонко напоминая, что он бы не против пообедать, раз ему не достался: ни ужин, ни завтрак.
Закутавшись в плед, я вылажу из кровати. Босыми пятками шлёпаю по квартире.
Забредаю в кухню. Открыв дверцу в холодильнике, понимаю, что из съедобного у меня полбанки сгущёнки, которую я иногда добавляю в кофе, и твёрдый сыр. Но он приказал долго жить ещё на прошлой неделе, судя по образовавшейся на жёлтой корочке зелёной плесени. В хлебнице одни лишь крошки.
М-да… Негусто.
Устроившись на мягком уголке, гуглю шаурмичные с доставкой. Выбираю заведение поблизости с моим домом и делаю заказ.
Решаю залезть в домашнюю аптечку. Достаю коробку из-под обуви, в которой хранятся лекарства, и пересматриваю содержимое.
Вот же ж засада. У меня есть что угодно, но не то, что нужно.
Ладно, схомячу шаурму и после как-нибудь дойду до ближайшей аптеки. Судя по моей трясучки без таблеток мне не выкарабкаться так быстро, как я хочу. А хочу я уже завтра быть на ногах.
Ожидание доставки очень томительное. Когда проходят обещанные сорок минут, повторно звоню в шаурмичную. Мне отвечают, что курьер уже уехал, уточняют мой домашний адрес и вдруг выясняется, что они его перепутали. А это значит, что в ближайшие ещё минут двадцать шаурмы мне не видать.
Уф… Я на взводе. Особо не церемонясь, я рассказываю, что о них думаю и кладу трубку.
Злая до чёртиков, возвращаюсь в комнату. Скидываю на пол пижамные штаны и майку. Роюсь на полках шкафа, ищу чтобы надеть.
В дверь стучат.
Неужели шаурмичная решила реабилитироваться в моих глазах, и на волшебном вертолёте прилетел курьер вместе с моей шаурмой?
Времени переодеваться нет. В дверь продолжают настойчиво стучать. Подхватив с кровати всё тот же плед, кутаюсь в него и топаю в коридор.
Тянусь к замку. Ничего не предвещает беды.
Открываю дверь, и тут мой взгляд натыкается на пару белоснежных кроссовок. Поднимаю взгляд выше. Голубые джинсы. Ещё выше. Хм… Белая футболка. Загорелая шея. Тяжёлый волевой подбородок. Знакомый изгиб губ. Длинный нос с небольшой горбинкой на переносице. И глаза чайного цвета, обрамлённые густым веером чёрных ресниц.
– Если ты меня рассмотрела, то я могу войти? – ухмыляется Данил.
Качаю головой.
– Не-а. Не можешь.
– Кто сказал?
– Я говорю.
Потоцкий делает шаг вперёд, но я блокирую проход, выставив руку. Он смотрит на меня с кривоватой усмешкой на губах. Взяв за запястье, опускает мою руку. И проходит мимо.
Я стою в шоке, открыв рот. Поправляю сползающий с плеч мягкий плед.
– А ты наглый, – закрываю дверь на замок, оборачиваюсь.
– Заботливый.
Данил уже примостил на тумбочку бумажные пакеты, с которыми пришёл. И теперь сидит передо мной на карточках, развязывая шнурки на своих кроссовках.