Как человек неглупый, Окаемов пытался искать выхода в самообразовании заочно учился на факультете прикладной философии и запоем читал в трезвые периоды научно-популярную, научную и околонаучную литературу, всю подряд, оптом, чохом и гамузом, по всем областям знания. Правда, ничего путного из этого не вышло стараясь соответствовать высоконаучному учреждению, при котором нес службу, Окаемов, что ни неделя, выдвигал завлекательные, но абсолютно несостоятельные с научной точки зрения гипотезы о Вундерланде. В общем, его любили как своего парня и оригинала. Но сейчас он явно не собирался ошарашивать Панарина очередным измышлением, что-то другое…
Второй блок клиники густо оцепили безопасники и сотрудники Лаборатории Встречи Случайностей. Прямо на газоне стояли машины ЛВС, шевелились сложные антенны, трещали рации, бегали взад-вперед врачи. У крыльца, распространяя запах спирта и оружейной смазки, возвышался Касторыч, держа наперевес противотанковый гранатомет.
— Хоть ты исчезни! — рявкнул на него Окаемов.
— Не могу. Феномен, — с достоинством ответил Касторыч и не пошевелился. — А ежели случился феномен, надо бдить.
Окаемов почти бежал перед Панариным, распахивая-стеклянные двери. У палаты Славичека стояли четыре безопасника, с автоматами, не оттертыми толком от смазки, и случайники с какими-то приборами.
— Входите. — Окаемов распахнул дверь.
— Ну и что?
Палата была пуста. Кровать разобрана, рядом с ней уныло повисли шланги капельниц.
— Смотрите. — Окаемов подтолкнул его к висевшему на стене большому квадратному зеркалу.
Панарин стоял вплотную к зеркалу, но не отражался в нем, и Окаемов не отражался. Отражались разобранная кровать, капельница, медицинские приборы, а Панарин с капитаном — нет. Там, в Зазеркалье, были Бонер и Славичек. Славичек в пижаме сидел на постели и чистил апельсин, а Бонер, в мятом летном комбинезоне, расхаживал по комнате, курил и горячо говорил что-то. Славичек внимательно слушал, вставляя порой короткие реплики.
Панарин, не отдавая себе отчета в том, что делает, постучал кулаком по холодному стеклу.
— Бесполезно, — сказал Окаемов. — Мы и стучали, и записки им показывали. Друг друга мы не видим.
— Зеркало снимали?
— Адамян снимал. Зеркало как зеркало. Если отойти с ним в другой угол, оно отразит все, как и полагается нормальному зеркалу. А здесь, на этой стене — только они…
— Метроном Славичека? — спросил Панарин.
— То застучит, то молчит. — Окаемов схватил его за рукав. — Что же получается? Они не умерли, они в Зазеркалье.
— Очень похоже, — сказал Панарин. — Увы, придется нам ограничиться констатацией сего факта. Потому что больше ничего мы сделать не в состоянии… Что еще?
— Содержимое тумбочки.
— А что там такого? Впрочем… Вы что имеете в виду?
— Вот это. — Окаемов развернул носовой платок и показал завернутый в него талисман-гальку. Обычный обкатанный камешек в желто-черно-бело-красную полоску, с просверленным отверстием, на шелковом шнурке. У многих были такие, где-то их подбирали по Бог весть кем заведенной традиции. У Панарина не было — никогда ему на пляже эти «полосатики» не попадались.
— Ну и что?
— В палату его привезли абсолютно голого, вы же знаете правила — всю одежду в таких случаях забирают на исследования. Персонал клянется, что тумбочка была пуста. Посетителей к нему не пускали. Откуда талисман тут взялся?
— Ну мало ли…
— А знаете что? — Окаемов глядел на него торжествующе. — А почему до сих пор никто не додумался приложить его к уху?
— Куда?
— К уху, как раковину. Я вот попробовал, как та обезьяна с будильником — помните, «В мире животных» показывали? Просто так, взял да и приложил. Вы попробуйте сами.
Панарин пожал плечами и приложил камешек к правому уху. Окаемов затаился, как мышка, тишина вокруг стояла гробовая.
Постепенно Панарин стал слышать — но не ушами, а как бы мозгом — словно бы плеск морских волн, набегающих на песчаный берег, шелест легких шагов, крики птиц. Словно бы флейта играла где-то на берегу, чистые, нежные звуки, и кто-то смеялся, доносилась то ли песня без слов, то ли звуки эоловой арфы…
— Слышите? — сказал Окаемов. — Слышите…
Он уже не спрашивал — утверждал.
— Вот что, — сказал Панарин. — Это я пока что заберу. (У Окаемова был вид ребенка, внезапно лишившегося любимой игрушки.) Заберу. Есть кое-какие предположения. Не беспокойтесь, в случае чего первооткрывателем будете числиться вы…
— Значит, есть открытие? — Окаемов был на седьмом небе.
— Возможно, — сказал Панарин. — А вы никогда не слышали, что есть открытия, которые следовало бы сразу закрывать? Нет? То-то… И уберите вы вашу ораву, глупо, в самом деле…
— Сейчас уберу, это я сгоряча, от испуга…
Панарин козырнул и, стараясь не смотреть на зеркало, пошел к выходу. На крыльце он задержался, помахал «полосатиком» на шнурке перед лицом старшины Касторыча и спросил:
— Доводилось видеть?
Остекленевшие от запойного пьянства глаза старшины стали вовсе уж страшными. Он приставил гранатомет к ноге, грохнув им о ступеньку, выкатил глаза и тихо прошелестел:
— Ваше благородие, бросьте… Пропадете ни за что, как прапорщик Ружич…
Что-то замкнуло у него в мозгах, вызывая неведомые Панарину ассоциации.
— Ты что, до тременса долакался, старинушка? — спросил Панарин. — Какое я тебе благородие?
— Извиняюсь, ваше высокоблагородие, потому как — полковник вы…
Во всяком случае, в его бреде была своя логика.
— Младший унтер-офицер гайдроподержательной команды Малохатко на караул встал! — отрапортовал Касторыч. — Ваше высокоблагородие, бросьте дрянь эту, Богом прошу, до пекла доведет, оглянуться не успеете… Ружич тоже смеялся.
— Над чем? — спросил Панарин.
Касторыч выкатывал глаза и дрожал всем телом. Видя, что толку от него не добьешься, Панарин отобрал гранатомет и забросил в кусты. Потом махнул ближайшим безопасникам и в нескольких словах обрисовал ситуацию.
На Касторыча навалились со всех сторон и, превозмогая отчаянное сопротивление, поволокли в сторону первого блока, куда обычно препровождали допившихся до белой горячки. Он выдирался, иногда попадал кому-нибудь по уху, но безопасники висели на нем, как лайки на медведе. Он сдался и заорал:
— Влеките, игемоны! Ваше благородие, опомнитесь, Ружич и Вольский вон тоже… А потом?
За кучей сцепившихся тел захлопнулись стеклянные двери первого блока, Панарин пожал плечами и направился к калитке. Мимоходом он, оглянувшись по-воровски, открыл дверцу ближайшего фургончика Лаборатории Встречи Случайностей и взял с пола плоский серебристый чемоданчик экспресс-анализатора. Выскользнул в калитку и сразу завернул за угол.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});