class="p1">— Справедливости! Я требую Справедливости! — глаза застилала кровавая пелена, -
— Именем убитой любимой! — горло перехватило, но он выдохнул и эти слова:
— Именем опозоренной сестры! — и выдернул меч из ножен:
— Пусть свершится правосудие! И да не останется здесь кровника, который вернёт долг! И да примет Всевышний жертву!
Глава 11. Страх
Я сидела в своём шатре, ослепшая и оглохшая. Под веками до сих пор плясали огненные круги.
В ушах набатом грохотало сердце.
Отец никогда не наказывал меня за непослушание, но лучше бы наказывал. Наказание выдержать зачастую было бы проще.
Сквозь накрывший меня ужас в мозг просочилась мысль, — а если я ослепла навсегда? И страх, как когда-то в детстве, накрыл меня ледяной волной.
Периодически в моей жизни случались события, выходящие за рамки обычной скучной рутины.
Как-то утром, племя, на входе в стан, встречало возвращавшихся после Ритуала. Новых Хавартов. Рабов и пришлых, которые прожив год в стане, решили стать частью народа. Тех, кто принял Свет.
Отец шёл первым, опираясь на посох.
Последним шел Врачеватель, держа под руку мужчину, глаза которого были закрыты полоской ткани.
Мы, дети, увидев их еще издалека, в нетерпении приплясывали возле ворот. За стан нам ходу не было.
Вечером должен был состояться праздник объединения племени, и мы встречали новых соплеменников, как героев. Сегодня вечером Вождь будет давать им Имена.
Я бросилась к отцу, обнимая его и хватаясь за край его ритуальных одежд; засмеялась, показывая пальцами на странного человека:
— Отец, зачем вы ему глаза завязали? Как же он будет ходить? Он же так ничего не видит!
Отец посмотрел на меня сверху вниз и погладил по голове,
— Все наоборот, — сказал он.
— Глаза не видят, поэтому и завязаны.
Я все еще не понимала,
— Почему, отец? Почему не видят? — отец грустно вздохнул:
— Потому что они увидели сразу слишком много.
— Какой глупый! Он ослеп от этого? — воскликнула я, — И зачем нам слепой? Почему вы его не оставили пустыне, если он не принял Свет?
— Он принял Свет, родная, — отец прижал меня к себе, — Но нельзя взять больше, чем можешь унести. Нужно было вовремя закрыть глаза.
— Отец, ему можно как-то помочь?
— Врачеватели попытаются, но это не в руках людей. Глаза его целы, — отец задумчиво перебирал мои кудряшки,
— То, что он увидел, закрыло всё. Увидев единожды, — развидеть нельзя, — он опять вздохнул, — Слава, Милосердному, что душа не сгорела!
А потом заглянул мне в глаза своим сияющим взглядом,
— Пойди-ка, прибери в его шатре, чтобы ему было там удобно, когда он вернется после лечения.
Я не поняла, — А как я пойму, что ему удобно, а что нет? И почему я? Я не хочу! Сколько мне там нужно убираться? Это наказание? Когда я могу вернуться?
Отец усмехнулся, — Нет на свете наказаний. Есть лишь не сделанные вовремя исправлена. Ты сама это скоро поймешь. А вернешься, как только захочешь.
К шатру, который стоял на краю стана, в месте, отведенном для новых Хавартов, меня привёл Рам.
Привёл и сел на циновку под навесом.
— Рам, ты что, не поможешь мне? — спросила я возмущенно.
— Не-а, — ответил старший брат, — Ты же знаешь отца. Он сказал, что помочь должна ты. Значит это должна быть только ты.
Мальчик сорвал травинку, сунул в рот, располагаясь поудобнее. — Я подожду тебя.
— Но я же маленькая!
Рам удивленно поднял бровь, — Тебе почти десять, Дара! И вчера ты сбежала купаться в пустыню! В тот водопад, про который никому не рассказываешь. Кстати, неделю назад его там не было! — он почесал за ухом,
— Так что вперед! Отец же сказал, — вернешься, когда захочешь, — Рам уже вытянулся на циновке, — Не трусь! Я уверен, что это будет быстро.
Снаружи шатер был совсем маленький. Жилище на одного. Ну что там прибирать? Очаг, лежанка, место для еды?
Я отодвинула ткань, делая шаг внутрь. Пахло старыми шкурами и пылью.
Полог опустился за спиной. На меня обрушилась Тьма.
— Рам, что случилось? — крикнула я. В ответ не донеслось ни звука.
— Рам, ты меня слышишь? — развернувшись, я попыталась нащупать выход. Выхода не было.
По позвоночнику пополз страх. Как может быть настолько темно? Ведь снаружи день. Должен же быть хотя бы отблеск тлеющих углей в очаге или свет от отверстия над ним? Не было ничего. Кромешная темнота.
Я начала впадать в панику, хватая ртом воздух. В ушах зазвенело.
Я ОСЛЕПЛА? И начиная в это верить, — закричала, заплакала навзрыд, заметалась по теперь казавшемуся огромным помещению, спотыкаясь и падая, сбивая по пути какие-то предметы, колотя руками в стены шатра, требуя спасти меня, выпустить.
Сколько продолжалась моя истерика, я не знаю. Устав метаться и рыдать, упав в очередной раз, я уже не встала. Свернувшись клубком тихо скулила, — Я хочу вернуться! Пожалуйста! Я! Хочу! Вернуться!
Злость победила страх, — Думай, Дара! Раз отец сказал, что можно вернуться, когда захочешь значит так оно и есть.
Осталось понять, почему это не происходит. И я стала думать, поднимаясь и потихоньку на ощупывая одной рукой пространство вокруг себя, а второй начиная раскладывать вещи, подтаскивая к стенкам шатра все, что можно было убрать из-под ног, чтобы снова не упасть.
В какой-то момент подумала, — А как Хаварт найдет, что я куда распихала? — и начала снова, от входа, нащупав кольца занавеси. Занавеси, которая не открывалась!
Решила идти по кругу, — так проще всего: место, где снять обувь; сундук для одежды; тюфяк для сна, — подушку в дальний край, чтобы случайно не встать ногами; столик, чтобы положить книгу, — расстроилась, зачем ему теперь книга? И опустилась на колени,
— Милосердный! Дай ему возможность читать книгу! Зачем книга слепому? Он так хотел учиться! Для тебя это так просто! Дай ему ЭТУ возможность! Ты большой, сильный! Ты всё можешь! Уменьши ему наказание! Он не хотел! Это по незнанию! Правда-правда! — мне было ужасно жаль этого незнакомого нового Хаварта, привезенного из похода вместе с другими рабами в стан около года назад.
Он был настолько запуган, и забит, что долгое время все считали его немым. Если бы не огромный рост и сильные руки, — его можно было принять за подростка. До такой степени он был худ, угловат, и смешон в бесконечных попытках ссутулиться, уменьшиться, — что привлекал еще большее внимание. Одежда висела на нём мешком, черные длинные волосы собраны сзади в хвост. Когда он отмылся, грязно-серый цвет кожи оказался просто смуглым.
Край забрал его к себе на кузницу и сделал подмастерьем, заодно научив читать.
И