Читать интересную книгу Ставка на бандитов - Виктор Доренко

— Ладно, проехали, — сказал Монах, посчитав тему исчерпанной, — лучше расскажи о себе. Чем живешь?

Собираясь ответить на вопрос, Дюк не торопясь раскурил толстую сигару.

— У меня бригада своя, — самодовольно произнес он, — дербаним потихонечку жирных клопов.

— Небось и банкиры есть? — Фомин вспомнил о недавнем разговоре со школьным товарищем и подумал: если Дюк делает «крышу» Гладышеву, вопрос можно легко уладить, призвав его людей поуважительней относиться к Валериному другу.

— Есть, — гордо ответил Леша и добавил: — Даже не один.

— Ну и как у «бобров» шкурки, не трескаются еще? — под «бобрами» блатные обычно подразумевают «сладких лохов», которых можно дерба-нить почем зря.

— Нет, мы своих финансистов как зеницу ока бережем, — произнес Дюк.

— А случаем нет среди них Гладышева? — поинтересовался Монах.

Задумавшись на несколько секунд, Дюк протянул:

— Насколько я помню, такого нет. А что, какая-то проблема? — он уставился на пахана.

— Да так, — отмахнулся авторитет.

Примерно через час общие темы были оговорены, и Дюк взял в руки принесенную с собой барсетку и достал оттуда увесистый пакет. Положив его на стол перед хозяином квартиры, пояснил:

— Здесь «грев» от братвы, прошу принять с поклоном от всех нас. Думаю, на первое время этого «воздуха» хватит. Тут ровно пятьдесят штук «зеленью».

Монах, даже не удостоив взглядом лежащие перед ним деньги, сдержанно поблагодарил:

— Передай и от меня поклон всей братве, а также от Артамона, который вместо меня остался «смотрящим», пока не подберут кого-нибудь помоложе из законников или честных фраеров.

Артамон, один из старейших воров в законе, стоял в первых рядах немногочисленной элиты преступного мира.

Услышав это имя из уст Монаха, с которым в свое время Дюку, или, как значилось в паспорте, Зеленцову Алексею Юрьевичу, довелось сидеть в одной зоне, выражение его лица приобрело еще большую почтительность.

Уже в те годы никто не сомневался в том, что Фомин станет вором в законе, чего Зеленцов никогда бы не смог достичь. Но что сам Артамон примет у него зону, чтобы Монах мог спокойно откинуться, — это вообще трудно было представить. Плюс ко всему поклон от Артамона братве, переданный через Монаха, наделял последнего чрезвычайными полномочиями.

Теперь Зеленцов смотрел на Фомина совершенно другими глазами. Старинный приятель неимоверно вырос в глазах Дюка. В какой-то момент Алексей даже подумал, не собрать ли больше денег, а то, не дай Бог, у Монаха сложится превратное впечатление о нем как о крахоборе и мелком жлобе.

Фомин же деньгам не придал никакого значения. Определить истинный эквивалент полученной суммы он затруднялся, так как раньше, двенадцать лет назад, о долларах и слыхом не слыхивали

Он мог ее охарактеризовать только одним словом — «много».

Пытаясь прочесть на непроницаемом лице Монаха хоть какую-то реакцию, Дюк оставил свою безуспешную попытку и обратился к товарищу с вопросом:

— Какие планы на будущее?

— Пока никаких, — неопределенно ответил Фомин, — есть кое-какие делишки. Вот подразберусь с ними, тогда и подумаю.

— А может, давай вместе пораскинем мозгами, — предложил Леша, — надеюсь, под солнцем места всем хватит.

— Может быть, — произнес Монах, не давая никакого определенного ответа. Он вообще не любил раздавать обещаний.

Прочувствовав серьезность возникшего диалога, Музыкант, выйдя из-за стола, многозначительно посмотрел на Бура, а затем, обращаясь к непонятливому телохранителю Дюка, сказал:

— Пойдем, друг, прогуляемся.

Тот, в свою очередь, кинув взгляд на своего босса и получив утвердительный ответ, поднявшись, последовал за свитой Монаха, дожевывая на ходу бутерброд.

Когда за ушедшими плотно затворилась дверь, Дюк спросил у собеседника:

— Валера, подумай серьезно над моим предложением. «Крышу» делать коммерсантам, конечно, неплохо, но есть дела и посерьезней.

— Что ты имеешь в виду? — равнодушно поинтересовался Фомин.

— «Белая леди», кокаин, героин, ЛСД, — одним духом выпалил Дюк.

Сначала Монах не поверил своим ушам. Переварив услышанное, он мгновенно сопоставил это с утренним разговором в кабинете на Лубянке.

Его лицо приобрело землистый оттенок. Глаза гневно смотрели на собеседника.

Цедя слова, как всегда случалось с ним в минуты крайнего раздражения, Фомин произнес:

— Леша, ты случаем сам это говно не вливаешь в себя? Или ты забыл, что разговариваешь с вором, а не с наркухой или барыганом?

— Между прочим, — возразил Зеленцов, — я такой же вор в законе, как и ты.

Тут уже удивлению Монаха не было предела, и он уже не пытался скрывать своих чувств:

— С каких это пор ты заделался законником? — Маленькие глазки авторитета злобно сверкали. — Кто же тебя «короновал»?

Дюк понял, что он забылся и не перед тем, кем надо, начал бахвалиться, но отступать было поздно, поэтому он, понизив голос, однако попытавшись сохранить на лице подобающее выражение, ответил:

— Давид, грузинский вор, Чилим из Баку и Пряха Ростовский.

— Про Давида я слышал, — медленно выговаривая слова, произнес Монах, — но дел его не знаю, может, он и авторитетный жиган. А вот об остальных впервые слышу. Кто может за них мазу потянуть? Где они сидели, какую зону держали? Кажи масть, Леша.

— Я не знаю, где они сидели, но только с ними считаются. У каждого из них фартовые бригады.

— А знаешь ли ты, Дюк, что вор в законе не может руководить бригадой? Жулик выше этого, он вне политики, а значит, не у власти в полном понимании этого слова. Его дело блюсти воровской закон, поддерживать дух воровской идеи и разводить краями рамсы.

— Знаю я все, — нетерпеливо ответил новоявленный законник, — не «шерстяной» же я и не «апельсин».

— Возможно, возможно, — задумчиво вымолвил Монах и добавил холодным тоном: — Я обязательно на первой же сходке подниму этот вопрос. Ставлю тебя в известность, пусть сходняк все решает.

— Я не против, — ответил Дюк, хотя и понимал, что от его согласия ничего не зависит.

На самом деле Зеленцов не был заинтересован в том, чтобы эту тему разгоняли среди старых воров. Свое высокое звание он приобрел за большие деньги и, по понятиям настоящих, патентованных авторитетов, какими безусловно являлись Монах и Артамон, являлся самым что ни на есть «апельсином» — вором-скороспелкой, или самозванцем, если рассматривать этот вопрос шире. Поэтому он надеялся убедить бывшего приятеля не касаться данного предмета, но как это сделать, ему пока оставалось непонятно.

Он даже чуть не предложил Фомину денег, но вовремя остановился.

А Монах продолжал задавать вопросы:

— Если тебе известен воровской закон, почему не принял у кого-нибудь из нас зону?

— Пойми, Валера, — попытался выдвинуть слабый аргумент в свою пользу Зеленцов, — ты долго отсутствовал и многого не знаешь.

— Ты так говоришь, будто я не в зоне торчал, а на Луне двенадцать лет продрушлял. Или на модном забугорном курорте… Может, я прохлопал хлеборезкой тот момент, когда законы поменялись, или не понял своим тупым кочаном, когда мне сказали, что жулику необязательно на нарах кочумать и по ШИЗ О свои почки с печенкой размазывать? Может, нам уже и менты братья родные?

Дюк, изобразив обиду, спросил:

— Зачем ты меня помоишь, как последнюю кумовскую паскуду или крысу?

— Если я в чем-то не прав, — произнес Монах, — я извинюсь. Пусть даже мне за это сходняк по ушам даст, только объясни мне, Леша, где моя ошибка? — И, не давая собеседнику ответить, продолжал: — Да, я согласен, жизнь изменилась, правда, мне пока тяжело понять, в какую сторону, но со временем я разберусь. Лишь одно я твердо знаю: если какие законы и изменились, то только мусорские, а никак не наши.

— Если я чем-то тебя обидел — извини, — примирительным тоном попытался закончить этот спор Дюк.

— Дело не во мне, — возразил Фомин, — здесь вопрос всей воровской идеи. Ладно, не будем собачиться, — закончил он, — время все расставит по местам. Только хочу сразу ответить на твое предложение. Мне небезразлично, каким путем приходят ко мне «филки», — под этим словом в криминальных кругах имеются в виду деньги. — Я никогда не возьму бабок с сутенера или педераста. Не нужно мне «лавья» и с наркоты. Тем более этим вопросом уже занялись мусора, и не простые орудовцы, а контора.

Дюк подскочил как ужаленный:

— Откуда ты знаешь?

На его лице отразился неприкрытый испуг.

— Сегодня утром меня приняли комитетчики, а потом их начальник битый час мне по ушам ездил, укатывал ссучиться, как скрипочку с бана на клык принять.

— А я тут при чем?

Фомин поморщился.

— Хотел, чтобы я под тебя ушатым примазался. Только фамилий он мне никаких не называл — это я сейчас понял, когда ты мне про весь марафет загружать стал. Так что будь на стреме, тебе уже, наверное, и хорошую хату в Лефортове со шконкой у решки выделили, чтобы по утрам балдоха в самую вывеску светила, но не грела. Секи фишку, корешок.