В действительности борьба закончилась тем, что все петербургские Думы были распущены в январе-феврале 1919 г.
На следующее утро, я поехал к Урицкому в гостиницу «Метрополь». Само собой разумеется, как и во всех прочих гостиницах, где останавливались комиссары и высшие советские сановники, принимались и здесь все обычные меры предосторожности. Каждый посетитель, входящий в вестибюль гостиницы, должен был пройти мимо служащего, который спрашивал его о цели посещения. Служащий по получении ответа спрашивал по телефону у комиссара, которого назвал посетитель, действительно ли посетитель назначен к нему, и, в случае положительного ответа, пропускал его в комнату.
Меня пропустили немедленно и я вошел в еще неубранную комнату, которую Урицкий занимал вместе с Крестинским. Оба были еще не одеты. Они стояли передо мной небритые, в ночных туфлях, без пиджака, в подтяжках и без воротника. Я поздоровался с Крестинским, который представил меня Урицкому.
У. — Я Вас уже знаю. Я отлично помню, что Вы были у меня в конце прошлого года в качестве представителя городских Дум. Какое дело у Вас ко мне теперь?
Л. — Я думаю, что Крестинский Вам уже вкратце изложил цель моего посещения. Дело идет о Р. Р., который сидит в Петербурге в заключении!
У. — Почему Вы приходите ко мне? Почему Вы просите за этого человека? Вы его знаете, что ли, он, может быть, Ваш друг?
Л. — Р. Р. — не мой друг. Я его совсем не знаю; я его никогда не видел. Я потому решился к Вам прийти, что меня об этом просил его брат Георгий Р., жених моей младшей сестры. Это может послужить Вам достаточным объяснением, почему я согласился просить Вас за Р. Р.
У. — Хорошо. Ну, что же Вы можете сказать об этом человеке? Он — спекулянт самого низшего пошиба. Он злоупотреблял своим положением в шведском Красном Кресте, припрятывая часть находившихся у него и предназначенных для военнопленных продуктов питания, а затем продавая их за большие деньги частным лицам.
Л. — Об этом я ничего не знаю, об этом я ничего не слышал. Может быть, что Р. Р. спекулянт, может быть, что он спекулянт самого низшего пошиба. Если у Вас имеются доказательства этого на лицо, то Вы, конечно, поступите с ним соответствующим образом. Но здесь вопрос идет совершенно о другом: не о спекулянте Р. Р., а о том, что его обвиняют в соучастии в покушении на Володарского.
У. — Что Вы можете по этому поводу сказать, что Вы вообще об этом знаете?
Л. — Я ничего не знаю о покушении. Я знаю только, что Р. Р. участник гонок, любитель женщин, танцор и прожигатель жизни. Он интересуется лошадьми, автомобилями и женщинами. Он хочет хорошо жить и хорошо зарабатывать. Это все, что его интересует. Политические идеалы весьма далеки от него, он ни в каком отношении не идеалист, а следовательно и не в политическом. Он своей жизнью не рискнет из-за политического покушения, безразлично от того, против кого оно направлено.
У. — Одним словом, Вы просто его считаете неспособным участвовать в покушении с политической целью?
Л. — Безусловно нет. Весь его характер говорит против этого.
У. — Можете ли Вы ручаться за Р. Р.!
Л. — В нынешнее время можно ручаться только за самого себя и за самого близкого друга, которого знаешь вдоль и поперек. Я уже потому не могу ручаться за Р. Р., что я его лично вообще не знаю. Тем не менее, все что я сказал, остается в полной силе. Я могу только еще раз повторить, что я лично нисколько не сомневаюсь в том, что он не имеет ни малейшего отношения к покушению на Володарского.
У. — Сделали ли бы Вы это заявление, если бы у Вас были сомнения в том, принимал ли Р. Р. участие в покушении?
Л. — Если бы я не был твердо убежден в том, что Р. Р. не имеет никакого отношения к покушению, то я бы к Вам вообще не обратился.
У. — Хорошо, я дело рассмотрю и тогда увижу, что можно сделать.
Через десять дней Р. Р. был освобожден.
Он еще несколько месяцев прожил в Петербурге и вел дела шведского Красного Креста. В декабре 1919 г. ему удалось в качестве представителя Красного Креста уехать в Швецию с женой и с ребенком. Уехал он вовремя, так как вечером, в день отъезда, в его квартиру явились агенты Ч.К., но никого уже не нашли.
Сам Урицкий еще в том же году погиб от пули политического противника. На другой день после его смерти, как акт мести за это убийство, было расстреляно, согласно официальному оповещению, 715 невинных людей, сидевших в качестве гражданских заложников в петербургских тюрьмах.
В Юсуповском дворце члены германского и австрийского Советов Рабочих и Солдат чествуют писателя Эдуарда Фукса. (Петербург, конец декабря 1918 г.).
Стоит первый слева (с револьвером за поясом) чекист Браун (он же Брук). Дальше стоят члены солдатских советов.
Сидят слева направо: Председатель германского совета, Мельхер (спутник Фукса), Эдуард Фукс, Дуда (спутник Фукса), председатель австрийского совета, и автор книги М. Я. Ларсонс.
Глава восьмая
Проводы
Чичерин, Зиновьев, Стучка, Эдуард Фукс
В половине декабря 1918 г., я познакомился в Наркоминделе с известным германским писателем Эдуардом Фуксом, который — по его словам — был послан в Москву, чтобы приветствовать советское правительство от имени нового германского правительства, взявшего власть в свои руки, после переворота 9 ноября 1918 г.
Я интересовался его книгами по истории нравов, и между нами началась оживленная беседа. Я был у него в Кремле, во дворце, где он жил, и присутствовал при разговоре, который происходил между ним и русским поэтом Алекандром Блоком. Это был по истине необычайный контраст — с одной стороны официальная, холодная давящая роскошь покоя, в котором мы сидели, с другой — нагроможденные на полу коробки с мясными консервами. Фукс с гордостью показал мне книгу в прекрасном, дорогом шелковом переплете, которая содержала конституцию советской республики (Р.С.Ф.С.Р.) и была ему подарена советским правительством.
Фукс, который должен был вернуться обратно в Германию, попросил меня, если это только возможно, проводить его до германской границы, так как он ни слова не понимает по-русски и везет с собой важные документы и бумаги.
Фукс обратился с этой просьбой также в комиссариат иностранных дел, и мне было поручено, с согласия моего непосредственного начальника, комиссара финансов Крестинского, проводить Фукса сначала до Петербурга, а затем до советской границы.
В двадцатых числах декабря, приблизительно 22-го, вечером, мы выехали из Москвы в Петербург. Кроме Фукса с нами ехали два австрийских коммуниста, Дуда и Мельхер, а также шесть солдат специальной стражи Наркоминдела. К комиссариату иностранных дел, помещавшемуся тогда в заднем флигеле гостинницы «Метрополь», где мы все уже собрались, подъехал грузовик. Из комиссариата вынесли ряд чемоданов, среди них сундук громадных размеров, и поместили их на грузовик. Все чемоданы были перевязаны и запечатаны. Мне, конечно, было неизвестно, что содержалось в чемоданах, но я был достаточно опытен, чтобы не задавать подобных вопросов.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});