Читать интересную книгу Жёлтая роза - Мор Йокаи

— А потому, уважаемый табунщик, что, покупая товар, я обязан платить наличными. Теперь же многоуважаемый господин Михай Кадар подпишет на обороте векселя своё имя и станет таким образом «передатчиком» этого векселя. Завтра утром он предъявит вексель в банке, где ему выплатят восемьсот форинтов, но вычтут проценты — двенадцать форинтов и восемнадцать крайцаров. Вот эту сумму я погашу через три месяца, а пока могу по своему усмотрению распоряжаться наличными деньгами.

— А если вы, господин Пеликан, не рассчитаетесь с банком?

— Тогда деньги взыщут с господина Михая Кадара. Я потому и пользуюсь кредитом, что имею такого поручителя.

— Ну, теперь понятно. Вот, значит, для чего существует вексель?

— Неужто вы никогда не видели векселя, любезный?

Шандор Дечи громко рассмеялся, сверкнув своими красивыми белыми зубами.

— Откуда же у табунщика мог бы взяться вексель?

— А вот ваш уважаемый друг Ференц Лаца, хоть он всего только пастух, отлично знает, что такое векселя. Если вы желаете, я могу показать вам такую бумажку за его подписью, она как раз при мне.

Барышник отыскал вексель Ферко в кипе своих бумаг, поднёс его сначала к глазам Шандора, а потом дал ему в руки.

Это был вексель на десять форинтов.

Табунщик, широко раскрыв глаза от удивления, спросил:

— А откуда вы, господин Пеликан, знаете пастуха? Насколько мне известно, он коровами не торгует.

— Это не я имел честь с ним познакомиться, а моя жена. Видите ли, у моей жены есть небольшая ювелирная мастерская; она там хозяйничает сама, я в её дела не вмешиваюсь. Несколько месяцев тому назад уважаемый господин Ферко Лаца принёс ей пару серебряных серёжек, с просьбой хорошенько их позолотить.

Шандор подскочил, словно его ужалила оса.

— Серебряные серёжки?!

— Так точно, красивые серебряные серёжки филигранной работы. За позолоту моя жена взяла с него десять форинтов. Конечно, он не для себя золотил серёжки. Денег у него не было, и он оставил жене вот этот вексель, пообещав в день Дмитрия выкупить его.

— Этот вексель?

Шандор Дечи широко раскрыл глаза, ноздри его расширились; он делал вид будто смеётся, но вексель, в который он вцепился изо всех сил, дрожал у него в руках.

— Если вам уж так нравится этот вексель, я могу отдать его вам в вознаграждение за ваши труды, — в порыве великодушия предложил господин Пеликан.

— Что вы, сударь! Десять форинтов многовато будет!

— Конечно, для вас десять форинтов это большие деньги. Да и я тоже не глуп, чтобы при каждой покупке лошадей бросать по десять форинтов. Но, по правде говоря, мне охота избавиться от этого векселя под каким-либо благовидным предлогом. Я как тот сапожник, что всеми силами старался отделаться от своего виноградника.

— Может быть, в этой бумажке что-нибудь не так?

— Нет, здесь всё в порядке, даже слишком в порядке. Сейчас я вам объясню. Вот тут написано: «Уважаемому господину Ференцу Лаца». Далее: «квартира» и «место платы». В этих двух строчках следовало поставить: «Дебрецен». Но моя глупая жена написала: «Хортобадь». На самом деле это так и есть. Господин Ферко Лаца проживает в Хортобади. Но надо было написать хоть «хортобадьская корчма», я бы знал, где его искать. А теперь, как прикажете найти на Хортобади улицу «Замская степь» и загон, не знаю — какого номера, да ещё с риском, что овчарки оборвут на мне штаны. Ох, и ругал же я жену за это дело. Теперь по крайней мере я могу сказать ей, что сплавил вексель с полной выгодой для себя и из-за него у нас больше не будет споров. Возьмите, любезный табунщик. Вы сумеете взыскать с господина пастуха эти десять форинтов, вы не побоитесь ни его самого, ни его собаки.

— Благодарствуйте, сударь! Очень вам признателен!

Табунщик сложил вексель и спрятал его в карман своего доломана.

— А парень что-то уж слишком благодарит за эти десять форинтов, — шепнул старшему табунщику господин Михай Кадар. — Великодушие приносит свои плоды.

Почтенный Михай Кадар считал себя человеком образованным. Он почитывал «Воскресную газету» и «Политические новости», а посему и говорил. «изысканным стилем».

— Он вовсе не деньгам радуется, — пробурчал в ответ старший табунщик. — Шандор прекрасно знает, что Ферко Лаца ещё в прошлую пятницу отправился на работу в Моравию и что не видать ему как своих ушей ни пастуха, ни этих сомнительных десяти форинтов. А радуется он, что доподлинно узнал, кем были позолочены эти серёжки. Тут замешана какая-то девушка.

Господин Кадар поднёс к губам набалдашник своей палки:

— Ах, вот оно что. Это весьма и весьма меняет дело.

— Видите ли, парень — мой крестник. Он хоть и сорвиголова, но я его люблю. Никто не умеет обращаться с табуном так, как этот малый. И я сделал всё, чтобы освободить его от солдатчины. А тот, другой, Ферко — крестник моего кума, старшего гуртовщика. Тот тоже бравый парень. Они были бы добрыми друзьями, если бы дьявол или ещё какая-то нечистая сила не поставила между ними той желтолицей девчонки. Из-за неё они готовы друг другу горло перегрызть. Хорошо ещё, что кум мой додумался отправить Ферко в Моравию гуртовщиком к какому-то графу. Так, пожалуй, на Хортобади снова восстановятся мир и спокойствие.

— Вот уж поистине колумбово яйцо, помогающее выпутаться из нитей Ариадны.[14]

Шандор Дечи, заметив их перешёптывания, понял, что речь идёт о нём. Подслушивать — венгру не по нутру. И поэтому Шандор погнал табун к водопою, где уже собрались остальные косяки. А там дела было по горло. Пятеро табунщиков обслуживали три колодца и тысячу пятьдесят лошадей. Каждому из них приходилось двести десять раз опускать журавль, зачерпывать ведром воду, поднимать её наверх и выливать в корыто. Развлечение, повторяющееся три раза в сутки. На недостаток работы этим парням обижаться не приходилось.

По выражению лица Шандора Дечи ничего нельзя было заметить. Настроение у него было самое развесёлое. Он только и знал что насвистывать и напевать. По широкой степи целый день звенела его любимая песня:

Хоть я парень бедный, это не беда, —Вороных шестёрка у меня всегда.Кони вороные — кровь в них горяча,Сам я парень бравый, первый весельчак

Два других табунщика подпевали ему, и их голоса разносились по всей охатской степи. И весь следующий день, с утра до вечера, Шандор был так же весел. А в народе говорят, что неуёмное веселье не к добру.

После захода солнца табунщики погнали свои табуны в ночное, поближе к загону.

Тем временем подпасок притащил с ближайшего болота вязанку сухого камыша. По вечерам табунщики раскладывают камышовый костёр и подогревают свой ужин. Ужин у табунщиков совсем иной, чем у пастухов. Никаких приблудившихся поросят и ягнят, о которых говорят театральные табунщики, и в помине нет. Стада свиней и отары овец пасутся далеко, по ту сторону реки Хортобадь, и если бы даже табунщику вздумалось прирезать поросёнка или барашка, то ему пришлось бы проездить за ним целый день. Не в ходу у них и жаркое из падали, которым хвалятся пастухи. Табунщикам готовит пищу на целую неделю жена старшего, живущая в городе. Это благородные кушанья, их можно предложить любому: белое мясо с уксусом, кислая похлёбка с копчёной свининой, постный суп, голубцы, шпигованное мясо. Все пятеро и подпасок ужинают вместе со старшим.

У лошадей совсем иной нрав, чем у рогатого скота, который с заходом солнца, тотчас же после водопоя, ложится на землю и принимается жевать свою жвачку. Лошадь не столь склонна к философии — она щиплет траву и ночью, покуда светит луна.

У Шандора Дечи сегодня было особенно приподнятое настроение.

За ужином он обратился к старшему табунщику:

— Скажите, крёстный, почему это лошадь может есть день и ночь? По мне, пусть поле будет усеяно марципанами, всё равно я на сытый желудок есть не стану.

Старый табунщик подбросил ещё охапку камыша в гаснущий костёр.

— Сейчас расскажу, сынок, только ты не смейся. Это старая сказка. Ещё из тех времён, когда школяры носили треуголки. От такого вот грамотея я её и слышал. Пусть останется на его совести, если он говорил неправду. А случилось это так. Жил-был однажды всем известный святой по имени Мартон. Он и поныне здравствует, только больше не приходит на Хортобадь. Этот Мартон, конечно, венгерским святым был, так как всегда ездил верхом. Да… А здесь, в Хортобади, жил король, которого прозвали Мартеном Жеребцом. Прозвали его так потому, что он сумел увести у святого Мартена жеребца, на котором тот разъезжал по всему свету. Король этот как-то оставил святого Мартона погостить и привязал его лошадь у себя в конюшне. Как-то утром святой Мартон собрался ехать дальше и сказал королю: «Ну, а теперь давай мою лошадь, поеду я своей дорогой». Король ему ответил: «Нельзя, лошадь твоя как раз ест». Святой Мартон дождался полудня и снова потребовал своего коня. «Как можно сейчас ехать, твоя лошадь ест», — отвечал король. Мартон дождался сумерек и опять просит короля вывести из конюшни лошадь. «Право же, не могу сейчас, она ест…» Тут уж святой совсем рассердился; бросил он на землю свой молитвенник и проклял короля и свою лошадь: «Пусть пристанет к твоему имени слово “жеребец”, чтобы ты больше никогда с ним не расставался! Пусть твоё имя всегда произносят вместе с этим словом! А лошадь пусть круглые сутки ест и никогда не наедается». С тех пор так и повелось: пасётся лошадь круглые сутки, а никогда сыта не бывает… Мне так поведали, и я вам так рассказал. Кто не верит, пусть пойдёт на вершину горы Верь-неверь, отыщет там слепую лошадь и порасспросит её. Она лучше знает, так как сама при том была.