Люсьен рассказывал ей о приемах на вилле, где гости пили ром с ломтиками лимона и с мускатным орехом, ели восхитительную морскую рыбу, сочных, зажаренных целиком до золотистого цвета барашков. Он описывал карнавалы с пением, фейерверками и плясками на улицах, где белые и черные, нарядившись драконами, тиграми, морскими чудовищами, смешивались в общей массе на три ритуальных дня и ночи. Люсьен вскользь упомянул, что однажды побывал в Ля Пажери, где выросла Жозефина и Ташер, и где, как свидетельствует легенда, однажды старый негр-гадальщик предсказал, что когда-нибудь она станет императрицей.
— Но она еще не императрица, хоть и жена генерала Бонапарта, — возразила Изабелла. — Его могут и свергнуть.
— Могут, конечно, но пока не свергли. Он ведь может короноваться и стать императором.
— А вы его когда-нибудь видели? — с любопытством спросила Изабелла.
— Только один раз. Он небольшого роста, ниже меня, очень просто одет, кажется совсем непримечательным, пока не увидишь его глаза и не услышишь, как он говорит.
— И что тогда? — продолжала она.
— Тогда начинаешь верить, что он может добиться всего, подчинить нацию своей воле, завоевать весь мир.
— Но на вас он не произвел впечатление?
Глаза его блеснули на мгновение и сразу же спрятались за невероятно длинными ресницами.
— Нет, меня он не привлек на свою сторону. Я не доверяю такому пылкому красноречию. Оно сжигает все кругом до пепла.
Слова Люсьена околдовали девушку. Изабелла была очарована не только выражением его оживленного красивого лица, но и тем, что он рассказывал. Они гуляли по берегу моря, сидели рядом в хижине, ели привезенную ею еду и пили вино из бутылки, которую Изабелла с риском для себя выкрала из погреба в Хай-Уиллоуз. Но, рассказывая о себе, Люсьен многое скрывал. Все то, что он так ярко расписывал, имело и другую, темную сторону.
Он не знал, что его мать была всего лишь служанкой в том большом доме, единственной белой женщиной, с утра до ночи трудившейся наравне с черными рабами, что до четырнадцати лет он бегал босым и в лохмотьях, а вечером украдкой приходил к эксцентричному англичанину, жившему в полумиле от их дома. Когда тот был пьян, то забавлялся тем, что учил симпатичного мальчугана читать, писать и говорить на языке английских королей. Ни разу не упомянул Люсьен и то, что не знал, кто его отец, пока не сбежал с острова и не добрался до Франции.
А пока, выздоравливая и набираясь сил в обществе очаровательной девушки, он размышлял о том, как бы получше использовать ее в своих интересах. Эти проклятые контрабандисты на корабле ограбили его вчистую, забрали все: документы, рекомендательные письма, деньги. Но в Лондоне у него были знакомые. Раз уж он здесь, то добраться до Лондона проще простого. Но как это сделать, вот в чем загвоздка. Ему нужны были деньги и одежда. Изабелла очень скупо рассказывала ему о своей жизни. Он знал, что она не крестьянка, как ему показалось вначале. Однако маловероятно, чтобы ее деспотичный дядя, член Парламента и влиятельная личность в этих краях, захотел бы что-то сделать для беглеца из Франции без единого пенни в кармане. Разве только отправить в тюрьму как подозреваемого в шпионаже до выяснения обстоятельств, тогда и знакомства в Лондоне не помогут. Скорее всего, придется надеяться на себя. Девушка говорила еще о брате, но Люсьен понимал, чем меньше людей знают о нем, тем лучше. Нужно было найти какой-то выход. Пока он обдумывал все это, Изабелла нашла решение вместо него.
Прошла почти неделя с того дня, как море выбросило его на берег, и было ясно, что худшие последствия этого очень неприятного происшествия, наконец, позади. Рана на лбу начала заживать, голова не болела, прошел жар, донимавший в первое время, а поврежденная лодыжка уже не беспокоила так сильно.
В тот вечер, шагая рядом с Изабеллой, он весело сказал:
— Смотрите, я уже хожу без особых усилий и даже смогу пробежать немного, если потребуется. Пора мне отправляться в путь.
Ей вдруг показалось, будто сияние летнего вечера померкло. Было глупо, конечно, надеяться, ведь ему все равно пришлось бы уйти. Разве не знала она этого с самого начала?
— Придется, должно быть, идти пешком, — продолжал он. — Сколько миль до Лондона?
— Точно я не знаю. Я там никогда не была, но слышала, дядя говорил, что больше шестидесяти миль.
— Если я буду делать по десять миль в день, мне потребуется больше недели, — задумчиво продолжал он.
— Но так вы не можете идти. Ведь нужно позаботиться о еде и ночлеге. Вам нужны деньги и приличная одежда.
— Откуда же их взять? — шутливо спросил он, пожимая плечами. — Увы, они не растут на деревьях.
Мысли обо всем этом не шли у Изабеллы из головы. Можно взять одежду Ги, но и он чаще всего вынужден был донашивать вещи Джеймса. Хотя можно было подобрать что-нибудь подходящее в старых сундуках на чердаке, бриджи и куртку, например.
— Я попробую что-нибудь найти, — неуверенно проговорила она, — но вещи будут поношенными и не совсем по размеру.
— Все-все что угодно, лишь бы прикрыть наготу, — трагическим голосом взмолился Люсьен. — У вас получится? Вы уверены? Когда? Скоро?
— Через день-два. Мне нужно будет дождаться подходящего случая.
Он подумал: уж не собирается ли она пересмотреть гардероб своего отсутствующего дяди? Это было бы чревато неприятностями. Вот черт! Хотя, вероятно, пропажа обнаружится нескоро.
— Я знал, вы — мой ангел-хранитель! Как мне благодарить вас?
Он упал на колени и обхватил ее талию, уткнувшись лицом в ситцевую юбку.
Девушка засмеялась, слегка смущенная.
— Не будьте таким глупым, Люсьен. Встаньте. Вдруг кто-нибудь увидит нас?
— Ну и пусть.
Люсьен поднимался на ноги, медленно проводя руками по ее телу, пока их лица не оказались на одном уровне. Он крепко прижал Изабеллу к себе, одной рукой приподнял ее подбородок. Теперь они смотрели глаза в глаза.
— Вы такая красивая, Изабелла, — прошептал он. — Кто-нибудь говорил вам, как вы прекрасны?
Она покачала головой, завороженная его прикосновением, теплом его тела. Оно жгло через тонкую рубашку и было так близко, что, казалось, можно было услышать биение его сердца.
Люсьен опустил голову и поцеловал ее, сначала осторожно, потом все с большей силой, заставляя ее губы открываться, чувствуя трепет ее тела. Она не могла пошевелиться. Никогда раньше ее не целовали так, никогда не прижималось к ней сильное мужское тело. Изабелла хотела, чтобы это продолжалось вечно, но Люсьен вдруг отпустил ее. Девушка пошатнулась, слегка вздрогнула.
— Извините, — хрипло прошептал он. — Я не должен был этого делать. Я хотел сказать вам спасибо, но… почему-то не смог справиться с собой.