Читать интересную книгу Сова, которой нравилось сидеть на Цезаре - Мартин Уиндроу

Несмотря на то, что первой осенью Мамбл вполне элегантно выполняла основные этапы полета, она нескоро научилась правильно приземляться. Первые ее приземления являли собой довольно жалкое зрелище. Она прекрасно взлетала на жердочку с земли, но никак не могла научиться столь же элегантно спускаться вниз. Проблема заключалась в сложности координации при переходе от горизонтальных к вертикальным движениям (точно так же молодые летчики с большим трудом овладевают непростой техникой посадки реактивных истребителей «Хокер-Харриер» с изменяемым направлением вектора тяги). И пока Мамбл не овладела этим искусством, она обычно летела на цель – свою жердочку, спинку кресла, настольную лампу – и со всего размаха билась об нее. Если цель была легкой, то сова порой просто сносила ее своим весом, издавая при этом короткий, тонкий писк.

Ее неопытность при посадке была особенно заметна, когда она забывала (а это случалось частенько) свой прежний опыт «ледяной посадки» на длинный мраморный журнальный столик. Мамбл подлетала к нему слишком быстро и под неправильным углом. Коснувшись поверхности, она просто скользила по ней, поскольку не могла зацепиться когтями. Сова отчаянно била крыльями и неловко распушала хвост, пытаясь затормозить. Заканчивалось все тем, что она падала с дальнего конца столика, как сломанный махолет из новостей начала ХХ века.

Как-то раз она несколько изменила эту ситуацию, попытавшись приземлиться на столик, где лежал рулон бумажных полотенец. По-видимому, сова сочла, что сумеет затормозить с его помощью – ведь он показался ей надежно закрепленным. Она с размаху налетела на него, выставив когти. Естественно, что под ударом быстро движущейся птицы весом примерно в полкило рулон начал разматываться и катиться вперед. Мамбл отчаянно захлопала крыльями и начала перебирать лапками, как плотогон на вращающемся под ним бревне. Кончилось все самым предсказуемым образом: и сова, и заметно уменьшившийся в объеме рулон рухнули со стола. Я не смог сдержать смеха, чем очень обидел свою любимицу (легко демонстрировать раздражение, когда с ног до головы покрыт пушистыми перьями).

* * *

Конечно, со временем Мамбл овладела искусством посадки. Путем проб и ошибок она научилась определять момент для замаха крыльями. Приблизившись к выбранному месту посадки, сова начинала переходить из горизонтального положения в вертикальное, вращаясь вокруг оси, проходящей через плечи. Одновременно она начинала загибать крылья вверх в «локтях и запястьях», придавая им L-образную форму и махая ими – направляя ведущую кромку вверх, чтобы увеличить угол «аэродинамического профиля». Одновременно Мамбл направляла хвост вниз, как своеобразный вертикальный веер. Наклон замедлял ток воздуха над верхней поверхностью крыльев, тем самым ослабляя поддержку снизу, а хвост-веер выполнял роль воздушного тормоза и уменьшал скорость движения вперед. В тот момент, когда ток воздуха над крылом замедляется, самолет может замереть и рухнуть с неба. Но в критический момент Мамбл расправляла перья крылышек (такая часть крыла) вдоль ведущей кромки крыльев, тем самым увеличивая скорость тока воздуха и увеличивая площадь крыла – ту же роль в самолетах выполняют закрылки, действие которых пассажиры прекрасно видят, когда самолет заходит на посадку.

А сова выпрямляла лапки и направляла их вперед перед своим почти вертикально расположенным телом. Пальцы с когтями она растопыривала, чтобы увеличить площадь посадки. В момент касания вертикальная скорость исчезала, но скорость движения вперед все еще сохранялась – обычно сова падала, как вертолет. Но в удачные моменты она стремительно приземлялась, как опытный пилот скоростного истребителя. Как бы то ни было, сначала она касалась своей жердочки жесткими, узловатыми ступнями, и в этот момент в действие вступали когти, обеспечивая надежное сцепление с поверхностью.

Когда сова охотится, а не приземляется, она горизонтально расправляет крылья и выставляет лапки. Скорость уменьшается, но сова не падает с неба. Она держит лапки выставленными вперед до последней секунды, хватает добычу и со следующим взмахом крыльев взмывает в небо. Когда сова охотится в темноте, полагаясь на слух, а не на зрение, она находит добычу так же уверенно. По звукам вычислив, где находится добыча, сова поворачивает голову в том направлении и парит над этим местом с вытянутыми лапами. Достаточно малейшего звука, чтобы она точно определила расстояние до цели. Сова откидывает голову, расправляет крылья, выставляет когти и наносит смертельный удар.

* * *

Как-то я сделал неожиданное открытие: Мамбл, находясь на полу, расправила крылья и использовала их как опору. Впервые я заметил это, когда она играла на застеленном пленкой диване. Но ярче всего это проявилось, когда она как-то вечером приземлилась на натянутые над ванной веревки для белья. Привлеченный яростным чириканьем, я зашел в ванную и увидел, как она пытается справиться с качающимися под ее весом веревками. Она приземлилась сразу на все четыре – за две ухватилась когтями, но они под ее весом стали разъезжаться в стороны. Раскачиваясь и пытаясь сохранить равновесие, сова расправила крылья и опустила их вниз. Ей удалось опереться крыльями на раскачивающиеся веревки и сохранить равновесие. (Этот спектакль напомнил мне телевизионную программу Дэвида Эттенборо, где он показывал примитивную венесуэльскую птицу, у которой на крылышках на ведущей кромке крыльев сохранился рудиментарный коготь – напоминание о происхождении от рептилий – птенцы с его помощью могут перемещаться по гнезду, расположенному на дереве.) Такое уверенное использование крыльев в качестве обычных конечностей меня изумило. Я считал, что сова должна беречь и защищать свои крылья.

* * *

Летом 1978 года я сломал левую щиколотку и полтора месяца провел с загипсованной от колена до пятки ногой. Причина была банальной: я просто поскользнулся на мокрой траве, перебрасываясь теннисным мячиком с маленькой дочерью моего приятеля. Кстати, став взрослой, она проиллюстрировала книгу, которую вы держите в руках! Как это известно любому, кто получал подобную травму, через несколько дней боль проходит, и человек быстро учится довольно энергично перемещаться на костылях. Но вот неудобства в выполнении самых обычных домашних дел в тяжелом гипсе способны вывести из себя. Я отвратительно чувствовал себя на людях. Мне пришлось найти самые старые из своих джинсов и разрезать одну штанину, закрепив ее булавками – только так она налезала на чертов гипс. Поскольку душ я принимать не мог, а залезть в ванну было крайне трудно, я чувствовал себя отвратительно грязным и с течением времени чувство это усиливалось.

С гипсом мне было крайне сложно усаживать Мамбл в ее клетку на балконе и забирать оттуда домой. На это уходило много времени, поэтому я решил оставлять ее в доме подольше. Как-то вечером в сентябре я отправился в соседний кинотеатр и на пару часов оставил Мамбл в квартире в одиночестве, предоставив в ее распоряжение коридор, ванную, кухню и гостиную. Когда в 22.30 я вернулся домой, сова исчезла.

Я облазил всю квартиру. Я звал ее, проверил все шкафы и уголки. К несчастью, оказалось, что я оставил на кухне приоткрытую форточку. Мамбл никогда не проявляла интереса к этому маленькому окошку, и я расслабился. Я понял, что моя сова улетела. Самое ужасное заключалось в том, что у нее почти не было шансов выжить в этом бетонном аду среди машин и людей, держаться поодаль от которых ее никто не учил. От ближайшего леса нас отделяло несколько километров. Кроме того, сову никто не научил выслеживать и ловить добычу. Сезон спаривания прошел, иначе Мамбл бы нашел самец, привлеченный ее криками, и научил бы охотиться. Я проклинал себя за глупость. Мне сразу же стало ясно, как сильно я буду скучать по своей сове одинокими вечерами. (Я всегда именно так реагирую на плохие новости – представляю себе самое худшее, что может случиться, и лишаю себя возможности справиться с ситуацией. Но когда выясняется, что все не так уж и плохо, я испытываю глубокое облегчение.)

Потеряв всякую надежду, я зажег весь свет в квартире и открыл все окна на случай, если сова неподалеку. Тогда она могла бы вернуться, если бы захотела. Но она никогда прежде не видела наш дом снаружи и не умела ориентироваться. Как она узнает одну освещенную клетку среди шестидесяти четырех таких же? Я вышел на улицу и обошел все соседние переулки. Я осмотрел все лестничные клетки, но сову так и не обнаружил. Да если бы и нашел, что я мог бы сделать? Я всегда боялся высоты. Я не смог бы выбраться на карниз, даже если бы на моей ноге не было гипса.

Я выглядывал из всех окон и свистел, пока у меня не онемели губы. Я надеялся, что Мамбл все же захочет поужинать. В конце концов я сдался и лег спать. Возле открытого окна я оставил цыпленка на веревочке и зажженную лампу. Во мне еще теплилась надежда, что Мамбл заметит единственное освещенное окно во всем доме и влетит в комнату.