Читать интересную книгу Не страшись купели - Геннадий Солодников

Тут только Борис почувствовал неладное. Все тревожно заныло внутри, в колени спустилась зудящая ломота. Он встал, сам не зная зачем, вышел во входной тамбур, выглянул в тихий ночной двор. Мнилось ему: парни пришли сводить старые счеты и устроят сейчас какому-то бедолаге темную. А что может сделать он, Борис? Шум поднимать, будоражить общежитие… А если окажется все не так? Хорошо он будет выглядеть!

На его счастье, в комнате было тихо, и парни вскоре так же бесшумно выскользнули оттуда: впереди Кучерявый, за ним — его маленький напарник. Гиббон откровенно лыбился, распустив губы. По виду Кучерявого нельзя было определить ничего. Тот вообще был малословный, неулыбчивый. Он подошел к Борису и тихо, с нажимом сказал: «Ты нас не видел. Держи». Сунул в ладонь что-то плоское, бумажное, и они, не оборачиваясь, исчезли за дверьми. Растворились, словно их вовсе и не было… Только красненькие плотно сложенные денежные бумажки на ладони безмолвно кричали о том, что произошло.

У Бориса перехватило дыхание. Секунду-две он не мог прийти в себя. Потом пришло неизменное: что делать? Догнать, швырнуть деньги обратно. А что это даст?.. Остановить Кучерявого с Гиббоном, завернуть. Да они так его отделают… Поднять ребят в комнате. Много ли сейчас смогут сделать они? И как он объяснит, почему поднял шум после времени?.. В эти минуты Борис совершенно не думал о том, что кто-то лишился, может быть, последних денег и, даже хуже того, хлебных карточек. Кто-то, не начав сдавать экзамены, вынужден будет уехать домой.

Он думал только о себе, только о том, как выпутаться, не замараться в этом деле. Стыдно ему было, муторно: ведь никогда ничего чужого не брал… Но все-таки-подленький страх пересилил. И Борис решил молчать, сделать вид, что он ничего не знает. Авось все утрясется, авось хватятся пропажи не сразу. А там попробуй разберись: когда взяли и кто. Весь первый этаж забит поступающими, людьми разными, совершенно неизвестными друг другу: скорей всего подумают на кого-то из своих.

Потом уж где-то в самой темной глубине сознания скользко шевельнулась мыслишка: и деньги ему не лишние. От материнского аттестата, что оставила она, уезжая, — одни воспоминания. Обрадовавшись вольной воле, отметил с дружками гулянкой день рождения одной из подружек у себя на квартире. Кое-что из продуктов обменял на бутылку вина, чтоб все было честь по чести. Шикануть-то шиканул, да теперь сам на подсосе. Хоть картошки немного можно будет купить…

Несколько дней чутко прислушивался он к разговорам ребят из своей группы: не промелькнет ли что-нибудь о ночной краже… Но все было спокойно. Может, и был шум, но до Бориса не дошел. Сразу после дневальства он отправился домой и не появлялся в техникуме недели две, потому что геодезическая практика у них проходила в поле.

С началом нового учебного года Борис побаивался первой встречи с Кучерявым и Гиббоном: как они поведут себя? Но Кучерявый и виду не подал. Лишь Гиббон вытянул в улыбке свою губу и даже приветик сделал ручкой. Ну, да он всегда такой — ужимки, прибауточки… А потом и вовсе вольготно вздохнул Борис Зуйкин. Попался наконец-то Гиббон, напакостил своим же товарищам. Ребята сделали ему темную и вынудили уйти из техникума. А вскоре и Кучерявого отчислили за неуспеваемость.

«Все, — думал после этого Борис, — теперь забыто. Да и не было ничего, приснилось просто. Кончено. Точка». И старался больше не вспоминать ни постыдной ночи, ни двух лихих дружков-корешков. Но они однажды снова объявились перед ним. Встретил он их на барахолке, куда пришел с кой-какими вещами. Мать сама разрешила продать их, если возникнут трудности, и написала — что именно. Борис при вольной своей жизни постоянно нуждался, поэтому сразу же воспользовался разрешением матери.

Он столкнулся с ними у самых ворот рынка, когда направлялся домой. Потом, спустя время, Борис подумал, что, похоже, они ждали его тут специально. А раз ждали, значит, заранее за ним следили… Кучерявый помалкивал, слюнявил цигарку да кивал головой в знак одобрения, а Гиббон, неспокойно переступая на месте, бойко повел речь о деле: «Слушай, Боря, ты ж нам свой человек, должен помочь старым корешам. Мы тут в дальнюю поездку собрались, отчаливаем с временной жилплощади. А у тебя хата. Такая мелочь — два узла со шмутками на хранение положить. Заметано?.. Да ты не трухай, в жильцы не напрашиваемся. Только шмутки…»

Борис не знал, что ответить, вовсе не хотелось связываться с ними. Но груз старого нелегко сбросить с плеч. А Гиббон уже по-свойски похлопывал его, властно оглаживал по рукаву: «Вот и чинненько! Мы ж в тебе не сомневались… Адресок не надо, знаем. О точном времени тоже ничего пока не можем сказать. Сами подгребем. Подгадаем так, чтоб ты дома был. Понял? Все понял. Ну, корешок, век не забудем… А это тебе аванс, задаток, иначе. В нашей жизни за все надо платить и за хранение вещей — тоже».

Дороговато обошлось это хранение. И двух недель не пролежали узлы. Пришла милиция. Забрали все, сделали опись. Бориса несколько раз вызывали на допросы. Кучерявый с Гиббоном даже и не пытались примазать его к своему делу, заявили сразу: ларек на рынке брали одни, вещи выдали за свои, парень понятия не имел, что в узлах. Да и что другое могли сказать они? Борис действительно, хоть и был уже учен ими, не предполагал, что вещи краденые. В общем, парни угодили в колонию. И Борису тоже не сладко пришлось. Хотя в этом случае все было яснее ясного, кое-кто в техникуме засомневался, решил подстраховаться на всякий случай. Виновен, дескать, не виновен — время суровое, а тут все-таки хранение краденого государственного имущества. Приняли соломоново решение: формально из техникума не исключать, а, поскольку на реке не хватает кадров, направить его на Каму. Поставили условие: если поработает хорошо, будет вести себя достойно, после двух навигаций сможет сдать государственные экзамены.

Разобиделся Зуйкин на весь белый свет из-за такой несправедливости, озлобился, замкнулся в себе. Но работать, в общем-то, старался толком, ни с кем не ссорился. И вот — на тебе! Конец второй навигации, а все полетело к чертовой маме и еще дальше. Из-за какого-то пустяка… И если смотреть в корень, во всем больше всего Лешкиной вины. Мало того, что он не помог Борису выкрутиться, еще и багеру обо всем рассказал. Зуйкин с закоренелой своей подозрительностью уверен был, что именно Дударев «склепал на него бочку». Вот почему Федя даже близко не подпускает к себе. А Лешка и рад, вьется вокруг начальства, бегает на полусогнутых. Вон сел в лодочку и укатил на брандвахту. Уж точно — исполнять поручение багера. Эх, подвернулся бы этот Дударь сейчас Борису под руку! Зуйкин работал по привычке, машинально. Сосредоточивался лишь при подходах к кромкам прорези, когда надо было рассмотреть в бинокль среди непогодной мути свет фонарей на береговых створных вешках.

Из горьких раздумий его окончательно вывел плотовод. Сначала показались сверху огни, а вскоре донесся приглушенный сиплый гудок. Борис не стал рисковать и, хотя можно было еще работать, побыстрее погнал землечерпалку в сторону от фарватера. Темно, расстояние скрадывает: понадеешься на свои везучесть да ловкость и достукаешься до аварии. А это похлеще, чем самовольно прихватить для личных дел конец рабочего дня. Борис остановил черпаковую цепь, встал на раму, опустив ее на дно, и до отказа стравил правый трос, чтобы он тоже плотно лег на грунт и его не могло зацепить грузами-лотами, спущенными с плота.

Приняв необходимые меры предосторожности, Зуйкин посмотрел назад, под корму земснаряда. Цепочкой редких огней изогнулась в сторону береговой отмели крутая дуга плавучего грунтопровода. Еще раз глянув на приборы в рубке, Борис решил сходить на концевой понтон и лично проверить, как там дела.

* * *

Первой Лешке встретилась Оля Князева. Бросилась к нему так, что он не на шутку перепугался: случилось что? А она еле сдерживаемым полушепотом обрушила на него груду слов:

— Дударев, несчастный человек, где ты пропадал? Тут к тебе девушка приходила. Уверенная такая… «Скажите, пожалуйста, Алексей Дударев здесь работает? А он сейчас дома?» — Оля изменила голос, вытянулась, чуть ли не привстав на цыпочки. Лешка посмотрел ей в глаза: серьезные, ни смешинки. Не шутит Оля, не разыгрывает. И на него глядит чуть удивленно, словно что-то увидела в нем в первый раз. — Узнала, что тебя нет, повернула, не задерживаясь. На берегу ее девчата ждали… «Передайте, пожалуйста, — говорит, — что Наташа приходила».

— Как Наташа? — вскричал Лешка, отказываясь верить. — Откуда Наташа? Пристань ниже на десять километров.

Оля прижала палец к губам: тихо, мол, спят.

— В деревне они, совсем рядом. Километра три, не больше.

Лешка не слушал Олиных расспросов, сбежал к себе в каюту.

Расстроенно плюхнулся на койку, бросив локти на колени. Какая досада! Черт дернул этого Федю тормознуть на черпалке! Надо же, именно в этот вечер… Знал бы, ни за что не остался. Федя Федей, а тут у него свои дела. Небось поважней.