– Этим я обязан вам?
– Исключительно мне одному, – уверил я его.
– Вы уже вчера вечером знали о том, что должно произойти сегодня?
– Вы сами предупредили, что ваше приглашение меня ни к чему не обязывает.
– Эта партия – ваша, – признался он. – Я готов, господа.
Он спокойно направился к поджидавшему автомобилю, сопровождаемый с обеих сторон рослыми полицейскими; какой-то воображающий себя важной персоною офицер шел за ним следом. Ремингтон и я остались поиграть в гольф. Время от времени я бросал взгляд на виллу, занимаемую Стенфилдом. Но там не было заметно ничего подозрительного.
– Я все еще не совсем понимаю, – сказал Ремингтон, стоя у десятого поля, – как удалось вам в такое короткое время ликвидировать это дело.
– Это было легко, предварительно предположив, что туристы, проехавшие в сером даймлере, являются участниками грабежа, – ответил я. – Понятно, дело не обошлось без Робертсона. Человек, приехавший в его машине и направившийся к банку, был Стенфилд. Серый даймлер стоял наготове, в нем сидели Дженет и Робертсон в шоферском шлеме и дорожном пальто. Шофер вошел в лавку и сделал покупки, которые приказчик уложил и вынес к машине. Шофер воспользовался этим мгновением, чтобы наполнить машину бензином. В ту минуту, когда Стенфилд сошел с форда и направился к банку, Робертсон скинул с себя дорожное пальто, надвинул низко на лоб панаму и зашел в лавку за покупками. Он вышел из лавки как раз в то мгновение, когда Стенфилд вернулся, и поехал домой. Стенфилд влез в даймлер, надел дорожное пальто и шоферский шлем и уехал. Целью всего этого было запутать след, что вначале действительно удалось. Все это было устроено очень умно и продумано до конца, начиная с выбора этого, расположенного на пустынной улице банка, и кончая местом, выбранным для остановки машины.
– С вашей стороны очень великодушно предоставить мне все лавры успеха, – заметил Ремингтон. – Если выяснится, что Пэгсли и Стенфилд одно и то же лицо, и если Пэгсли тот, за которого я его принимаю, – для меня будет достаточным вознаграждением сознание, что я его обезвредил.
– Вы думаете, это Майкл Сэйр?
– Я вполне убежден в этом.
Мы закончили нашу партию, пообедали, потом играли снова. У виллы Стенфилда все было спокойно. Это гнетущее спокойствие казалось почему-то зловещим. К вечеру я почувствовал тревогу. Как раз, когда я собирался сесть за стол к ужину, меня позвали к телефону.
– Говорит инспектор Мак-Колл. У телефона сэр Норман Грэй?
– Да.
– Известны вам последние новости?
– Нет.
– В 11 милях отсюда Стенфилду удалось бежать.
– Бежал? Не может быть!
– К сожалению, это правда. Он выстрелил в сопровождавших его полицейских из автоматического револьвера, который он каким-то загадочным способом спрятал в одном из своих ботинок и который привел в движение пальцами другой ноги. Мистер Горман серьезно ранен, а второй полицейский контужен. После этого Стенфилд принудил шофера освободить его от наручников и подвезти к ближайшему вокзалу. Не доезжая одной мили, он приказал остановиться, связал шофера и уехал на автомобиле. Дальнейших сведений мы не имеем.
Это известие поразило меня как громом. Я пробормотал, что я и Ремингтон первым же утренним поездом приедем к полицейскому участку. Я вышел из дому. У меня кружилась голова: происшедшее сильно задело меня, я был взбешен своей неудачей.
Недалеко от виллы Стенфилда я остановился и долго смотрел на нее, пока, наконец, поддаваясь непреодолимому влечению, быстро прошел небольшую рощу, пересек улицу и позвонил у главного входа. Гулкое эхо производило такое впечатление, словно дом был необитаем, не слышно было ни шагов, ни звуков. Мой поступок представился мне вдруг совершенно бессмысленным, и я сам показался себе смешным. Я хотел уже уйти, как большая дверь раскрылась. Передо мной стояла Дженет и смотрела на меня.
Должен признаться, что я потерял самообладание и вместе ним – способность овладеть ситуацией. Дженет выглядела совершенно спокойной. Никогда еще она не была так прекрасна. На ней было широкое белое платье. Ее волосы блестели, как медь, глаза мягко светились. Она отступила.
– Войдите, – пригласила она, – я ждала вас.
Наши шаги странно отдавались в пустых комнатах. Она повела меня в гостиную, выходившую на террасу, и опустилась на диван, на котором, очевидно, до этого отдыхала.
– Иуда, – прошептала она.
– Итак, вы все уже знаете? – хрипло спросил я.
– Все, вплоть до мельчайших подробностей. Какие вы, полицейские, идиоты.
– Еще не все кончено, – пробормотал я.
– Я не боюсь за него: он сильнее вас, но я тревожусь за себя.
– Я чуть не забыл о том, что вы здесь совсем одна, – воскликнул я, теперь только вспомнив, что это обстоятельство сразу же меня поразило.
Она утвердительно кивнула.
– Гардинг, наш слуга, шофер и товарищ уехал с машиной, куда – предоставляю догадываться вам. Второй слуга сломал себе сегодня утром ногу, и его отправили в госпиталь. Я не пугаюсь воров, но ужасно боюсь мышей, а здесь весь дом полон ими. Кроме того, мысль, что завтра утром я должна буду сама сварить для себя кофе, мне отвратительна.
Я поднялся.
– В отеле «Дорми» есть свободная комната, – сказал я, – я и без того собирался туда зайти; не заказать ли ее для вас?
– Вы действительно позволите мне жить там? – спросила она с любопытством. – Под одним кровом с такими, как вы, знатными и почтенными персонами?
– Почему же нет?
– Я жена известного преступника, – напомнила она мне, – жена человека, которого вы предали. И – между нами ведь нет секретов – можете ли вы действительно поручиться за то, что я заслуживаю уважения?
Я сделал шаг по направлению к ней. В ее глазах стояло странное выражение ласки и жестокости. Ее губы дрожали – сердилась ли она? Она закинула за голову открытую белоснежную руку. Звук чьего-то голоса резко нарушил наступившую тишину.
– Руки вверх! Живо!
Я повиновался. Я узнал голос человека, одетого в ливрею Гардинга. Это был Стенфилд, незаметно вошедший в комнату.
– Помесь Ромео и Шерлока Холмса, – сыронизировал он. – Итак, ваше последнее желание?
– Если вы собираетесь меня застрелить, действуйте быстро.
Женщина вскочила с дивана и стала между нами.
– Не будь пошлым. Нам будет очень недоставать сэра Нормана. Без него жизнь станет пресной. Отпусти его под честное слово. Он достоин доверия.
Стенфилд опустил револьвер.
– Ты права. Выбирайте, Грэй, – двенадцать часов не предавать или вы канете в вечность.
– В течение двенадцати часов я ничего не стану предпринимать, – отвечал я.