и в кошмарах. И прекрасно мог обойтись без очередной демонстрации обязанностей придворного мага. Но Эш не приказал ему подождать снаружи, как иногда делал. Не только потому, что тревожился, что неведомый убийца может бродить по дворцу, просто страх «зрителя» очень помогал заклинанию. Особенно «зрителя» хотя бы с каплей магии в крови. Ричард прекрасно мог бы дождаться Эша и дома, если бы «улов» полукровок в столице нынче был больше. В последнее время людям они попадались не так часто, как хотелось бы — значит, Эша ждал очередной рейд. Но это потом, а пока были более насущные дела.
Эш сдёрнул мешок с головы связанного, на мгновение заглянул в полные ужаса глаза. Равнодушно отвернулся и принялся зажигать тонкие восковые свечи.
Связанный дёргался. Одна из свеч попала ему под ноги — он задел её, свеча переломилась и погасла.
Раздражённо дёрнув уголком рта, Эш поднял на него взгляд. Полукровка. Мужчина, наверняка лакей, очень смазливый и высокого роста. Красивые ноги. Точно лакей. И боится до колик. Эш чувствовал его страх, как будто рядом кто-то разлил помои. И всё же…
Эш поднёс половину свечи к лицу связанного. Улыбнулся, обвёл взглядом комнату.
— Видишь это?
Связанный изо всех сил закивал.
— Слышал про воздушные поезда? Подземные? Печи, — Эш хмыкнул, — говорят, с температурой нагревания. Или другие маленькие бытовые мелочи. Чудеса. Ты же ими тоже пользовался, а?
Пленник замер.
— Ты никогда не думал, что это очень похоже на магию?
Пленник тут же замотал головой и замычал, силясь что-то сказать сквозь кляп. Эшу было совершенно плевать, что.
— А зря. Что-то же должно питать поезда, печи… И что там ещё?.. Ах да, военная мощь нашей империи, над которой никогда не заходит солнце. — Эш снова поднял взгляд вверх. — Видишь? Они её и питают. Полукровки фейри и людей. И да, они живы.
Пленника била крупная дрожь, но свеча всё никак не загоралась. Эш мог, конечно, зажечь её и от другой свечи, но зачем лишать себя удовольствия? Ужас тоже горит.
— А знаешь, кто я? Догадываешься?
Пленник в ужасе отвёл взгляд.
— Вы называете меня Серым. Из-за моего плаща. Вон он, — Эш кивнул в угол залы. Там действительно висел обычный серый, без украшений, плащ. — Теперь знаешь, у кого ты?
И тогда свеча зажглась. Эш поставил её на пол в нужном месте, машинально отметил цвет пламени и начал ритуал.
Позже, уже в поезде Ричард тихо спросил:
— Господин, вы получаете от этого удовольствие?
Эш оторвался от изучения вечернего города — тот тонул в серо-синих сумерках, словно подёрнутый плёнкой пепла.
Обернулся.
— От чего?
— От того, что вы делаете, чтобы… мы могли жить так. — Ричард обвёл взглядом вагон, напоминающий убранством маленькую гостиную. Даже место для камина имелось, правда, фальшивое.
— А, — Эш усмехнулся. — Нет. Я вообще не получаю удовольствие от общения с людьми, как ты мог заметить. Кроме разве что общения с тобой.
— Но раньше вы никогда не разговаривали во время ритуала. А сегодня вы специально пугали. Зачем?
— Для ритуала. — Эш зевнул, собираясь снова отвернуться к окну. Но поймал взгляд Ричарда и продолжил: — Ну хорошо. Как думаешь, для гусеницы большая трагедия превратиться в куколку?
— После они всегда становятся бабочками.
— Думаешь, они это знают? Но в любом случае, наши бабочками тоже становятся. В каком-то смысле. — Эш улыбнулся удачной шутке. Но Ричард его веселье не поддержал.
— Господин, они же люди, а не насекомые.
— Полукровки — люди только наполовину, — напомнил Эш.
— Им больно, господин.
Эш пожал плечами.
— Никогда не интересовался, что чувствует куколка. И, между прочим, благодаря им мы живём в богатой и могущественной, а главное свободной стране. Тебя это не радует? И ещё…
— Но вы же не ради этого поступаете с ними так?
Эш почесал виски: рога снова готовились вырасти. Сколько можно!
— Нет. Я делаю небольшое одолжение моему другу-императору. Оно, понимаешь ли, ничего мне не стоит.
— Господин, — помолчав, снова начал Ричард. — Сегодняшняя горничная из вашей спальни скоро тоже окажется в том подземелье?
— Конечно.
— И любая полукровка, с которой вы встретитесь, также окажется там?
— И любой, мне всё равно, какого они пола или возраста. Дикон, к чему ты клонишь?
— Вы рассказывали про девушку-полукровку с «той стороны». Девушку, с которой вы танцевали. Если вы встретите её, вы тоже отправите её в это подземелье?
Эш открыл было рот, чтобы ответить: «Конечно». Но вспомнил её грудь, изгиб её бёдер, как красиво её кожа мерцала в лунном свете от пыльцы и магии. Как красиво эта девица танцевала…
— Она была в маске, Дикон. Я её не узнаю.
— Но вы предлагали ей пойти с вами. Если бы она согласилась?
Эш вспомнил и поморщился: она отказалась.
— Какая разница? Этого не случилось.
— Но если бы?..
— Дикон. Помолчи. Ты меня утомляешь. К чему эти вопросы?
— Простите, господин. Просто иногда мне интересно, есть ли у вас сердце.
Эш приложил руку к груди и улыбнулся.
— Ну что-то же там бьётся, а? Как думаешь, что бы это могло быть?
Дикон ничего не ответил.
«Она танцует, — думал Эш, глядя на засыпающую столицу и не видя её. — Она танцует…» Перед глазами вставала улыбающаяся черноволосая танцовщица-полукровка в маске.
Она танцевала и в его сне, но теперь её танец был похож одновременно и на ведьмину пляску, и на танец змеи. В коричневом платье, украшенном листьями по вороту, рукавам и поясу, она изгибалась, как змея, и тут же кружилась осенним листопадом. Потом срывала жёлуди с послушно склонившего к ней ветви дуба, растирала их маленькой ступкой и сыпала себе под ноги. Затаптывала пыль и кружилась снова под музыку барабанов, отмечая каждый удар бёдрами или грудью. То быстрый, то медленный, танец завораживал. Сейчас танцовщица уже не стремилась изобразить сломанную куклу — она была лесной ведьмой. Сердце Эша замирало при каждом её повороте или прыжке. Да, сердце у него всё-таки было.
— Скажи мне, кто ты, — не выдержал фейри, потому что однообразная музыка, казалось, не стихнет никогда.
Она обернулась: в лунном свете её маска сверкнула змеиной чешуёй.
— Ты? Что ты?.. Ты соединил наши сны? Зачем? Как ты посмел?!
Её гнев возбуждал почти так же, как её танец.
— Я хочу узнать, кто ты. — Он шагнул к ней так быстро, что она не успела отпрянуть. И замерла в его объятьях, сначала напряжённая, потом тающая, как свеча. Её губы снова были вкуса карамели.
Эш задрожал — сам не понимая, почему, — когда она провела пальцами по его щеке, коснулась его маски, отбросила