Читать интересную книгу Ртуть и соль - Владимир Кузнецов

– Добрый день, – Эд приподнимает цилиндр. – Могу я войти?

– Двери храма всегда открыты, – сипло отвечает женщина, отступая и пропуская Эда.

Он входит в проем. Шаги его звонко отзываются под сводчатым потолком атриума. Здесь пахнет сыростью и плесенью.

– Я ищу женщину, – оборачивается к монахине Сол. – Люди сказали, что она вступила в орден Скорбящих Сестер. Ее зовут Алина…

Старуха смотрит на него недовольно, дверь закрывать не торопится.

– Если и так, то, став Скорбящей Сестрой, она отринула мирские заботы. Теперь ее жизнь посвящена служению…

– Я знаю, – кивает Эд нетерпеливо. – И все же я хотел бы знать, действительно ли она здесь, среди вас? Я давно не видел ее и хотел бы просто перемолвится парой слов.

– Это не допускается, – поджав губы, цедит старуха. И все же видно, что где-то в глубине души ей любопытно. Наконец, чувство находит лазейку и проникает наружу.

– Кем она приходится тебе?

– Сестрой, – Эд заранее решил, что не станет называть Алину женой. Монахиня задумывается.

– Алина, – говорит она наконец. – Может быть, Эйлин?

– Может, – кивает Сол. – Мы родом издалека, и здесь имя ее могут произносить иначе. – Она ростом мне по плечо, и у нее рыжие волосы и круглое лицо, но веснушек мало, почти нет.

Монахиня задумчиво кивает в такт его словам.

– Да, это Эйлин, – наконец, произносит она. – Только вот увидеться с ней ты не сможешь.

– Клянусь, я не стану понуждать ее к нарушению обетов, – Эд старается говорить спокойно, но пульс стучит в ушах и отзывается щемящей болью в груди. Слишком, слишком близко, чтобы просто взять и уйти.

– Не клянись, – морщится старуха. – Это грех. Твоя сестра неделю назад покинула монастырь и отправилась исполнять свой долг. Она и еще три монахини. С тех пор их не видели. Теперь судьба их в руках Всевышнего.

Эд замирает, чувствуя, как приливает к лицу кровь. Перед глазами – та подворотня, где навалом лежат зашитые в окровавленные мешки тела. Жужжание мух. Тяжелый, удушливый одор гниения.

– Куда… – Голос его становится сиплым. – Куда она ушла?

– Приория Святого Остина, – отвечает монахиня, – но я предостерегаю тебя от путешествия в это место. Красная смерть особенно сильна там. Королевский указ запрещает посещать приорию под страхом смерти. Все улицы, ведущие туда, перегорожены и охраняются Стражей. Останься. Если Всевышнему угодно – твоя сестра вернется невредимой.

Эд не сдерживает кривой ухмылки.

– И когда же это случится?

– Когда Красная смерть отступит, – невозмутимость старухи пугает. Она говорит об эпидемии, как о дожде или тумане.

– Через год? Или даже два? – Сарказм в голосе Эдварда звучит слишком явственно. Впрочем, старуха не обращает на него никакого внимания. – Разве они там не умрут от голода?

– Не умрут. Каждое утро им оставляют еду у порога церкви Светлого Воскресения. До сего дня, насколько мне известно, еду забирали.

Эд растерянно кивает – мыслями он уже стремится к приории Святого Остина, к храму Светлого Воскресения. Монахиня успокаивающе касается ладонью его рукава.

– Иди с миром. Все в руках Всевышнего. Он не даст невинной душе пропасть.

Тяжелая дверь с глухим стуком закрывается за спиной Сола. Дождь из легкой мороси превратился в затяжной осенний ливень. Крупные капли глухо стучат по брусчатке, хлюпают в мутных черно-серых лужах. Нужно возвращаться: выяснить, где расположена приория Святого Остина и как обойти сторожевые посты; собрать «джентльменский набор» – воду, еду и оружие.

Эд почти не чувствует холодных капель на своей коже. Сейчас необходимо сосредоточиться – иначе мысли сами собой начнут вертеться вокруг Алины, Плакальщиц и Красной Смерти. Плохое сочетание – с таким ничего толкового ни выдумать, ни сделать не получится. Тяжелое, серое небо, кажется, сверлит его сотней неприязненных взглядов. Волнение смешивается со страхом, но вместе с этим появляется – впервые за много дней – предательское, щекочущее чувство, что всего этого на самом деле не происходит.

* * *

До рассвета остается еще пара часов, и улицы погружены в чернильный густой мрак. В этой части города не зажигают фонарей и не ставят на подоконники зажженных свеч. Этого попросту некому делать – большая часть домов покинута, а те немногие жители, что решились остаться (или не осмелились уйти), стараются ничем не привлекать к себе внимания. И мародеры отнюдь не главный из их страхов.

Спичка описал состояние заколоченных кварталов весьма ярко. Слухов о них ходило предостаточно: какие-то смахивали на правду, какие-то казались больным бредом. Оборванцы из мелких банд, которые разоряют брошенные дома, – это одно, а голодные призраки, упыри-трупоеды и воплощенные демоны болезни – совсем другое. Эду не хочется в них верить – даже невзирая на то, что своими глазами видел одетого в дорогой костюм мантикора. Но если верить Спичкиным россказням, то к заколоченным кварталам нельзя приближаться и на ружейный выстрел.

Сейчас беспокоиться нужно о другом – впереди тускло горят костры сторожевого поста. Красные мундиры муниципальной стражи багровыми пятнами проступают в темноте, то появляясь в освещенном круге, то исчезая. Обойти их непросто – дома вокруг заперты, а двери накрест заколочены досками. Сама улица перекрыта рогатками из бревен, на стенах краской намалеваны надписи: «Квартал закрыт королевским указом», «Не входить! Красная смерть!» Невеселые напутствия.

Эд подбирается ближе, замирая в густой тени небольшой подворотни, всего в десятке шагов от поста.

– Что-то сегодня тихо, – доносится до него сиплый голос одного из стражей.

– Перекрестись! – зло одергивает его другой. – Тебе мало прошлой ночи?

– Брр! – В голосе первого звучат страх и отвращение. – Такой свистопляски давно не было. Я уж боялся, что пойдут на нас.

Сол внимательно осматривает подворотню. Узкое пространство между двумя обшитыми доской стенами, не шире метра. Дерево уже порядком подпортилось, там и тут зияют бреши, обнажающие известняковую кладку. Можно рискнуть и, упираясь ногами, попробовать подняться на крышу. Во всяком случае, иной способ обойти пост пока на ум не приходит.

– Это все Гробовщики с Плакальщицами, – недовольно рявкает второй. – Еще одно бесовское гнездо разворошили. Святоши, как же! Черта с два! Их там перережут, как свиней, а у нас потом неделю все ходуном ходит.

– Не гневи Бога, – осторожно заявляет первый. – Это святые люди, и делают они богоугодное дело. Или ты сам хочешь вместо них туда отправиться?

– На кой оно мне надо? – глумливо интересуется его товарищ. – Наше дело – никого не пускать, никого не выпускать. Пусть черные мундиры с нечистью разбираются.

– Пока призывные бунты не утихнут, черным мундирам будет не до больных. И не до нас. Так что молчи и благодари святого Остина и Скорбящих Сестер, что у нас тут все тихо.

Эд начинает подъем – не спеша, размеренно. Обшивка немилосердно скрипит под его весом, и приходится часто останавливаться, чтобы эти жуткие звуки казались естественными. Сильный ветер, который поднялся ночью, помогает ему – он отчаянно треплет перекосившиеся рамы, свистит в щелях, хлопает ставнями. Наверху Эд оказывается минут через двадцать, весь в поту, отчаянно сдерживая одышку. Сотня килограммов собственного веса неприятно усложняет такие трюки, тем более что последний раз он так лазал лет в четырнадцать. Руки, цепляясь за карниз, скользят. Черепичная крыша покрыта какой-то жирной слизью. Понюхав руку, Эд с некоторым облегчением понимает, что это смешанный с дождем пепел. Стражники внизу сидят спинами к костру: один лицом к заколоченной приории, другой – в противоположную сторону. Они не видят друг друга – даже оглянись один из них, костер не дал бы ему разглядеть товарища.

– Так вот почему вы болтаете, как две кумушки, – неслышно бормочет себе Эд. – Боитесь упустить момент, когда одному вскроют глотку.

Голоса часовых с крыши почти неразличимы – Сол улавливает только обрывки: о выпивке и ставках в «Крысиной яме», о чьей-то блудливой жене, об очередном несчастном, попавшем в когти Рипперджеку. Стараясь не скрипеть осклизлыми черепками, он осторожно ползет по крыше на четвереньках. Не самый благородный способ перемещения, зато самый надежный – ухватиться тут не за что, а ограждений по краям нет.

Два шпиля церкви Светлого Воскресения возвышаются над окружающими их крышами, как два гнилых зуба во рту старика. В ночной темноте они – не более чем темные силуэты с рваными краями на фоне чуть менее темного неба. Нужно торопиться – монахиня не сказала, когда именно Плакальщицам приносят еду, но Эд подозревает, что на рассвете. Простонародье в этом городе вообще любит все делать на рассвете. Главное, не упустить момент, когда Плакальщицы придут забирать посылку. Разыскивать их по зачумленным улицам – удовольствие сомнительное.