Не очень, но немножко.
"Он все еще не видит, - подумал стрелок со злостью и зарождающимся отчаянием. - О боги!"
Невольник нагнулся, чтобы достать бумаги, нужные ему для обряда, а когда выпрямился, военная женщина уставилась на него, выпучив глаза, щеки у нее стали белые, как бумажные штучки на спинках кресел. Серебряная трубка с красной крышкой, которую он сперва принял за флягу или что-то в этом роде, по-видимому, была оружием. Сейчас женщина держала ее, прижав к груди. Роланд подумал, что через пару секунд она либо швырнет эту штуку в невольника, либо сорвет красную крышку и пристрелит его из нее.
Вдруг она расслабилась и застегнула ремни, хотя по толчку и стрелок, и невольник поняли, что воздушный вагон уже приземлился. Она повернулась к военной женщине, рядом с которой сидела, и что-то сказала. Та засмеялась и кивнула, но стрелок подумал, что если это - искренний смех, то он - речная жаба.
Стрелка удивляло, как тот человек, чье сознание стало для него временным пристанищем, может быть таким глупым. Конечно, отчасти это вызвано снадобьем, которое он вводит в свое тело... одним из здешних вариантов бес-травы. Отчасти, но не только. Он не такой мягкотелый и ненаблюдательный, как остальные, но со временем, возможно, станет таким.
"Они такие, какие есть, потому что живут при свете, - подумал вдруг стрелок. - При свете цивилизации, перед которым тебя научили преклоняться больше, чем перед всем остальным. Они живут в мире, что не сдвинулся с места".
Роланд подумал, что если в таком мире люди становятся такими, как эти, то он, возможно, предпочел бы тьму. "Это было до того, как мир сдвинулся с места", - говорили люди в его собственном мире, причем всегда - скорбным тоном утраты... но, быть может, эта печаль была бездумной, необдуманной.
"Когда я/он нагнулся за бумагами, она подумала, что я/он хочу достать оружие. Когда она увидела бумаги, она расслабилась и сделала то, что все остальные сделали до того, как вагон опустился на землю. А теперь она и ее подруга болтают и смеются, но их лица - особенно ее лицо, лицо женщины с металлической трубкой - не такие, как должны быть. Они действительно разговаривают, но только притворяются, что смеются... и это потому, что разговаривают они о нем".
Теперь воздушный вагон ехал по длинной дороге, по-видимому, бетонной, одной из многих. Стрелок в основном следил за военными женщинами, но краем глаза видел, как по некоторым другим дорогам движутся другие воздушные вагоны. Одни ехали медленно, неуклюже, другие мчались с неимоверной скоростью, не как вагоны, а как выстреленные пули или снаряды - готовились прыгнуть в воздух. Каким бы отчаянным ни стало сейчас его положение, часть его сознания испытывала сильнейшее желание выдвинуться вперед и повернуть голову, чтобы увидеть, как эти экипажи уходят в небо. Они были сделаны руками человека, но казались такими же легендарными, как истории о Великом Пернатце, жившем некогда, как рассказывали, в далеком (и, надо полагать, мифическом) королевстве Гарлан - может быть, даже более легендарными, просто потому, что эти были созданы человеком.
Женщина, которая принесла ему бопкин, расстегнула ремни (а ведь не прошло и минуты, как она их застегнула) и подошла к какой-то маленькой двери. "Здесь сидит возница", - подумал стрелок, но когда дверь открылась и она вошла, Роланд увидел, что для управления воздушным вагоном нужны, по-видимому, три возницы, и даже короткого взгляда ему хватило, чтобы понять, почему: насколько он успел заметить, там был чуть ли не миллион всяких ручек, циферблатов и огоньков.
Невольник смотрел на все, но ничего не видел - Корт сначала высмеял бы его, а потом прошиб бы им ближайшую стену. Сознание невольника было полностью поглощено мыслями о том, чтобы выхватить сумку из-под сиденья и легкую куртку из ячейки над головой... и пройти предстоящее ему мучительное испытание - обряд Прохождения Таможенного Досмотра.
Невольник не видел ничего; стрелок видел все.
"Женщина думала, что он - вор или безумец. Он - а может быть, не он, а я, да, это очень возможно - сделал что-то такое, что заставило ее так подумать. Потом она перестала так думать, а потом опять начала, из-за второй женщины... только теперь, по-моему, они точно знают, в чем дело. Они знают, что он хочет попытаться профанировать обряд".
И тут он мгновенно, как в свете молнии, увидел всю остальную часть своей проблемы. Во-первых, она не сводилась лишь к тому, чтобы забрать пакеты в его мир, как он забрал монету; монета не была приклеена к телу невольника клейкой веревкой, которую невольник много раз обмотал вокруг верхней части своего туловища, чтобы мешочки плотно прилегали к коже и крепко держались. Невольник не обратил внимания на исчезновение одной из многих монет, но когда он заметит внезапное исчезновение того - что бы это ни было - ради чего он рисковал жизнью, с ним непременно сделается родимчик... и что тогда?
Скорее всего, тогда невольник начнет вести себя так странно, что его запрут в темницу так же быстро, как если бы его поймали на профанации обряда. Лишиться пакетов было бы достаточно скверно; но если бы эти пакеты у него подмышками просто-напросто рассосались, обратились в ничто, он бы, наверно, подумал, что и вправду сошел с ума.
Воздушный вагон, ставший на земле медлительным, как вол, тяжело поворачивал влево. Стрелок понял, что не может позволить себе роскошь раздумывать дальше. Теперь ему мало просто выдвинуться вперед; теперь он должен установить контакт с Эдди Дийном.
Прямо сейчас.
Эдди засунул свою декларацию и паспорт в нагрудный карман. Стальная проволочка все туже и туже закручивалась вокруг его внутренностей, врезалась все глубже и глубже, так что нервы у него искрили и потрескивали. И вдруг у него в голове раздался голос.
Не мысль; голос.
Слушай меня, ты. Слушай внимательно. И если хочешь, чтобы все обошлось, не допускай, чтобы на твоем лице было заметно хоть что-нибудь, что могло бы усилить подозрения этих военных женщин. Видит Бог, они уже и так подозревают достаточно.
Сначала Эдди подумал, что забыл снять принадлежащие авиакомпании наушники и слышит какой-то дурацкий разговор из пилотской кабины. Но наушники собрали у пассажиров пять минут назад.
Вторая мысль была, что кто-то стоит рядом и разговаривает. Он хотел было резко повернуть голову влево, но это было нелепо. Как ни неприятно, а неприкрытая правда состояла в том, что голос исходил у него из головы, изнутри.
Может, он принимает какую-то радиопередачу - АМ, ЧМ, УКВ - пломбами в зубах? Он слышал о таких шту...
Выпрямись, червь! Они и так тебя подозревают, а если у тебя еще будет такой вид, будто ты рехнулся!..
Эдди выпрямился, резко, словно от пощечины. Это был не голос Генри, но он так походил на давний голос Генри, когда они были еще пацанами, подрастали в микрорайоне "Проекты"; Генри был на восемь лет старше, а сестру, которая была между ними, Эдди почти не помнил - Селину насмерть сбило машиной, когда ему было два года, а Генри - десять. Этот резкий, командирский тон слышался всякий раз, когда Генри видел, что Эдди делает такое, что может уложить его в длинный сосновый ящик задолго до старости... как это случилось с Селиной.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});