Читать интересную книгу Расслоение. Историческая хроника народной жизни в двух книгах и шести частях 1947—1965 - Владимир Владыкин

Но сейчас Сталин совсем забыл, что тогда, в мае сорок пятого, когда американский президент Гарри Трумэн радостно сообщил об успешном испытании атомной бомбы, Сталин на миг потерял дар речи, вспомнив, что забыл о ядерных разработках, выпустил эту программу из внимания. А ведь ещё в 1943 году он поручал Берии начать секретные разработки, но Берия его предупреждал, если союзники узнают, это нехорошо скажется на наших с ними отношениях, упрекнут в тайных кознях. А получилось наоборот, американцы опередили, тайно похитили технологии у немцев и союзников не поставили в известность. Сталин уже не раз винил себя за то, что поддавался влиянию Берии. А этот плут уже знал это и пользовался его внушаемостью сильной личности. Хотя этого не было, просто он прислушивался к его мнению. Но выходит, в тот раз не нужно было это делать, а поступить по-своему. Тогда не отстал бы от американцев по ядерной программе. Вот и пришлось из Потсдама срочно связаться с Берией, чтобы немедленно брал на себя все разработки по новому оружию, а свои дела передал Абакумову или Игнатьеву. Берия выбрал первого. Позже пленум официально назначил Л.П.Берию ответственным за всю работу, от которой зависела судьба большой державы.

«Вот почему Берия уцелел, он мне был нужен, а теперь я подозреваю, что Лаврентий, – думал Сталин, – хочет, чтобы я сделал его своим наследником? Берия на двадцать лет моложе меня. Почему бы ему не стать моим преемником? Но такого головореза, если поставить, то кто тогда меня назовёт умным? Народ не оценит. Палач-грузин, да ещё второй, ему не нужен. И тогда меня будут считать палачом. Нет, такой сценарий не пройдёт! Я Вознесенского оставлю после себя или Кузнецова. Нет, лучше Вознесенского, он умный, молодой и обещающий экономист, образован. Молодой академик будет управлять страной, когда это в истории было? Никогда! По его программе мы быстро после войны вышли из разрухи, когда западные буржуазные идеологи нам предрекали долгий путь восстановления. Ни в чём плохом Вознесенский не замечен. Маленков тоже хороший организатор. Но он беспощадный. Ленин меня таким считал, что я нетерпим. Когда идёт борьба за власть, за жизнь, кто утерпит таких оголтелых, как Троцкий и всю его борзую свору? Никто! А Вознесенского народ примет и потом оценит моё решение. Но я ещё уходить не собираюсь! И мемуары не буду писать. Все и так знают, какая велась за жизнь и партию суровая борьба…».

Глава девятая

Эта одиозная четвёртка собиралась встретиться с того часа, как жарким августовским вечером в очередной раз в южном направлении проводила И.В.Сталина на отдых. Иначе это не могло случиться, поскольку на север или восток, он не выезжап, или на том же вражеском и некогда союзном Западе он никогда не отдыхал. Разве что в таких случаях он иногда шутил, как в тот прощальный вечер:

– Почему меня на юг тянет? Думаете, только из-за того, что я родился в солнечной Грузии? Нет, товарищи. На сэвере, в Восточной Сибири, я не раз отдыхал, это когда меня в ссылку отправляли! Я убегу, а меня туда опять запирали… Из вас, молодых, кто может этим похвастаться? – Сталин иронично обвёл всех взглядом, пригладил пальцами свои усы и продолжал, видя, как Маленков, будто стыдливо опустил глаза. Хрущёв тоже смотрел себе под ноги. Булганин и Берия быстро переглянулись и про себя заулыбались. Хотя их сытые, гладко выбритые физиономии, хранили деланное суровое спокойствие. Каганович, Микоян, Молотов смотрели слегка подобострастно и улыбались сдержанно, при этом делая вид, что им было весьма интересно слушать остроумие вождя. Хотя Сталин на эту троицу не посмотрел, поскольку для него они были скучными, как прочитанная книга. Зато четвёртка молодцев, не считая остальную свиту из партаппарата, вызывала у него неподдельный интерес. Во-первых, они оставались за него, во-вторых, они, именно они: ни Каганович, ни Молотов, ни тем более Микоян, не подсказывали ему, с какой стороны надо ожидать опасность возможного контрреволюционного переворота. И они имели в виду ни кого-нибудь, а Н.А.Вознесенского, Кузнецова, Родионова, Попкова. Но сейчас Сталин нарочно досказал свою мысль, продолжая рассматривать четвёртку прощупывающим взглядом.

– И что я этим вам хочу сказать? Никто из вас не был на отдыхе в Сибири, а я был! Поэтому вы поедете в Сибирь, а я на юг. А Маленкова я посылаю в Ташкент. Нет, ты, Георгий, где был?

– В Узбекской республике, товарищ Сталин, – по-военному быстро отрапортовал Маленков.

– Хорошо, а теперь побудь в Казахстане. Мне Мэкита подсказал, там надо будет зэмли целинные поднимать. Так Мэкита Сергеевич? – повернулся вполуоборот к Хрущёву Сталин, глянув на того больше, чем сурово. Хотя тот всегда у него вызывал своим круглым лицом и лысеющей головой невольную улыбку. Но сейчас он оставался без его присмотра. И тому надо было взглядом, пробирающим до костей, внушить прилежное послушание…

– Да, товарищ Сталин, я вам говорил именно так! Залежные земли конские табуны да сайгаки утрамбовали за века, превратив в камень.

– А ты, Георгий, пока займись там, нет, не зэмлёй, а партийной работой. И почисть там этим степнякам перья, а то совсем от нас отбиваются. Ты понимаешь, как надо чистить? Вот и хорошо! Ты это хорошо умеешь. И здесь это тоже помни…

– Слушаюсь! Так и будет сделано, товарищ Сталин!

– А Вознесенского нет среди вас?

– Вы ему поручили написать книгу по экономике, – подсказал Вячеслав Михайлович Молотов, искательно глядя на вождя, и сейчас присущая ему строгость сменилась улыбкой. Хотя знал, что вождь об этом того не просил, просто хотелось угодить. Да и помнил ли он всё, что кому-либо поручал? Но Сталин даже не посмотрел на Молотова, а взглянул на Маленкова так выразительно, что тому показалось, он сжался в плечах и сделался меньше ростом. Однако в тот момент Сталин не заметил, как на него сбоку осторожно смотрели Берия и Хрущёв.

По взгляду вождя Маленков тотчас понял, что в Казахстан ему ехать незачем, лучше бы туда отправиться Хрущёву. Но Сталин, как того и ожидал Маленков, не проронил ни слова: он слегка поднял руку, помахал и стал подниматься в правительственный вагон по устланным ковровой дорожкой ступенькам. На перроне, кроме войск оцепления и провожающих, из гражданских лиц никого не было.

– Ты, Лаврентий.., – на последней ступеньке, при входе в вагон, Сталин остановился, обернулся, нашёл глазами Берию и продолжал: – ко мне приедешь и всё доложишь!

– Хорошо, товарищ Сталин! С Валентиной я приеду. Вы её оставили на этот раз, она к своим поехала, чтобы я отвёз её и назад привёз после всей проверки, я помню…

Сталин помахал рукой медленно и вошёл в вагон…

Именно этот момент проводов на юг Сталин вспоминал не раз, пока отдыхал на специально сделанной для него даче в горах с видом на снежные вершины главного Кавказского хребта.

А четвёрка незаметно отделится ото всех провожающих и рассредоточится по своим машинам, чтобы через час собраться для обсуждения совместных действий против более молодой партийной группы Н. Вознесенского и А. Кузнецова… И это, к сожалению, скоро произойдёт…

Но опасаясь прослушки, которую Сталин мог организовать на время своего отсутствия (хотя он это делал постоянно), они даже боялись уединиться в Подмосковье, где-нибудь в лесу. Однако Берия предложил сателлитам на Садовой свой внушительный двухэтажный особняк…

– У меня они не посмеют прослушивать, – заговорил Лаврентий Павлович, блестя стёклами пенсне, что казалось, он не без злобности алчно смеялся.

– Лаврентий, мы знаем, ты у нас самоуверенный, – сказал Хрущёв. – Один Вышинский что прокурор, что министр, у него и Абакумов по верёвочке ходит. Один иголка – другой нитка. Это связка, тандем! А наш Сёмочка Игнатьев как мальчишка, все его пинают, но мы его не дадим в обиду.

– Нет, ну вот чего вы разговорились здесь, посреди дороги? – возвысил тон Маленков. – Чтобы нас видели вместе? Хозяину всё равно доложат. Надо сообщаться по парам. Я с Лаврентием Павловичем, а ты, Николай, с Никитой Сергеевичем.

– Поедем ко мне или не поедем? – быстро проговорил Берия, обращаясь к Маленкову.

– Ну да ладно уж! – махнул рукой Хрущёв. – Можем и к тебе! Дача твоя точно без прослушки? А может, пока мы тут тары-бары, а там связисты у тебя поработали, – рассмеялся Хрущёв, добродушно глянув на Берию, вспомнив, как хозяин персонально пригласил того приехать и всё доложить…

На эту реплику никто не ответил, а Лаврентий Павлович подобострастно улыбнулся на какую-то долю секунды, так как намёк «шута горохового» он воспринял однозначно. А в следующий миг Берия так сурово посмотрел на Хрущёва, что тот нахмурился и несколько лихорадочно взирал то на Булганина, то на Маленкова. Нет, первый его не очень волновал, а вот Маленков, который рьяно развернул деятельность по оттеснению Сталина от власти, вызывал у него ревность и беспокойство. К тому же Маленков, как и Булганин, моложе его совсем ненамного, и они ровесники. Берия тоже, но этот всех моложе и, похоже, поэтому по праву считал себя единственной кандидатурой, чтобы в будущем безраздельно возглавить правительство и повести страну вперёд. Но Хрущёв, отличавшийся наблюдательностью, замечал то, как смотрел на Берию Сталин, то есть совсем не так, когда останавливал взгляд на Вознесенском, которого настолько уважал за его всестороннюю образованность и честный взгляд. Только Вознесенского Сталин слушал внимательно, видя в нём само воплощение совестливости и порядочности; он уважал его и за то, что Николай Алексеевич никогда не рассуждал вслух без надобности о политике. Да, глаза Сталина при взгляде на своего заместителя лучились особым светом почтительности. И Хрущёву, видевшему это, в душе делалось не по себе, он чувствовал в сердце ноющую ревность, которую всегда испытывал к этому выдержанному внешне спокойному человеку, далёкому от закулисных аппаратных противоборств. Причём вполне искренне, но про себя злился, когда однажды услышал от Вознесенского такие слова, которые вызвали у него лютое возмущение, а может, ту же самую ревность, что Сталин не смотрел на него, Хрущёва, точно так, как воспринимал вождь самым серьёзным образом Вознесенского? А слова того были такие: «Вы знаете, Никита Сергеевич, я работаю ради воплощения идей в жизнь Иосифа Виссарионовича, и ему верю, и никто из нас не может его заменить: «Правильно, Николай Алексеевич, мы его и не будем просить уйти, да это и недопустимо! – ответил Хрущёв. – Он же, помните, хотел уйти сам? Но мы этого не позволили. Да, его никто не заменит, как он руководит у всех мороз по коже. Только ты, как его любимец, не скажи, не передай ему мои слова. Пока не хочу быть расстрелянным, – и Хрущёв по-бесовски рассмеялся. А Вознесенский растерянно пожал плечами, смущённо, застенчиво улыбнулся и пошёл прочь. «Вот чудак, фанатик, – подумал тогда Хрущёв. – Плохо, что у нас так поставлено, что никого нельзя заменить. А я бы правил демократично». Не зря, неверное, о Вознесенском ходил слух, что его боялись коллеги и старались обходить стороной его кабинет, поскольку он был накоротке с вождём и никто не знал, а только мог догадываться, о чём между ними проходили беседы….