Читать интересную книгу От Советского Информбюро - 1941-1945 (Сборник) - неизвестен Автор

Пока Шитов рассказывал нам все это, бойцы открыли ящик. В ящике оказались самые простенькие вещи - карандаши, письменная бумага, конвертики, конфеты, затем платочки, сумочки для табака. По всему было видно, что все это и шили, и укладывали весьма неопытные, но любовные руки: конфеты лежали рядом с табаком, платочки, сумочки расшиты вкось и кривь косые зайчики, цыплятки, петушки.

Бойцы вместе с Шитовым смеются, отыскивая письма или записочки. Но ни письма, ни записки нет. Посмотрели на верхнюю крышку ящика, там и обратного адреса нет.

- Жаль. Видимо, забыли, - с грустью произнес Шитов, взяв сумочку с махоркой. - Ну, закурим махорочки, - сунул руку в сумочку и, что-то еще нащупав там, добавил. - Эх, да тут и бумажка, - но то, что показалось Шитову бумажкой, оказалось запиской. Он вынул ее и прочитал: "Бойцу Красной Армии от Сахновой Нины, ученицы 6-го класса, 14-й средней школы, г. Воронеж. ПОЖЕЛАНИЕ: Желаю вам успешных боев с немецкими фашистами".

- А вот еще, еще, - и боец тоже зачитал записочку: "Приезжайте скорее домой с победой. Ваня Чуркин".

Лица бойцов, майора Шитова на какой-то миг вдруг посуровели, зубы стиснулись: видимо, все в эту секунду перенеслись на линию огня, и тут же все заулыбались, а из глаз брызнули слезы. Стыдясь, украдкой смахивая с загорелых, обветренных лиц слезы, бойцы громко рассмеялись, а Шитов, разглаживая маленький платочек, тихо произнес:

- Ну, разве можно не драться за такой народ... Вот через несколько часов мы снова идем в бой... и будем бить врага с еще большей любовью к нашему народу...

Через несколько дней мы попали в штаб армии.

Мы вошли в крестьянскую, бревенчатую, с низкими потолками избу и попросили доложить о нас генерал-майору, начальнику штаба Кондратьеву. Когда адъютант, полуоткрыв дверь, докладывал о нас, я увидел: за столом сидит генерал-майор и что-то напряженно пишет. Он на слова адъютанта даже не поднял головы, и мне даже показалось, что мы напрасно зашли в этот час к генерал-майору: начальник штаба занят чем-то весьма серьезным, и нам, пожалуй, лучше удалиться. Но в эту секунду генерал-майор поднял голову, сказал:

- Просите.

Мы вошли. Генерал-майор любезно предложил нам сесть, любезно начал рассказывать про дела на фронте, но все равно по всему было видно, что рассказывает он как-то между прочим, улыбается как-то между прочим, что мысли его заняты чем-то совсем другим... и, может быть, поэтому мой взор невольно упал на ложку. Да. Да. На самую простую, столовую, алюминиевую ложку. Она лежала на столе, рядом с недоконченным письмом.

- Что это за ложка у вас? - спросил я.

Генерал-майор вдруг весь ожил, преобразился и, взяв ложку, показывая ее нам, взволнованно произнес:

- Понимаете ли, старушка... восьмидесяти двух лет... из Иркутска. Вон откуда. Тысяч семь километров будет.

Прислала мне сегодня вот эту ложку и письмецо: "Сынок! Кушай моей ложкой, накапливай сил и беспощадней колоти фашиста и помни, я всем своим сердцем, всей своей душой с тобой". И вот, понимаете ли, я выбрал свободную минутку и пишу ей... Понимаете?

Так взволновала меня эта ложка. Как говорят, не дорог подарок, а дорога любовь. Понимаете?

Да, мы вполне понимали генерал-майора, начальника штаба армии.

4 октября 1941 года

Михаил Шолохов

Люди Красной Армии

Генерал Козлов прощается с нами и уезжает в одну из частей, чтобы на поле боя следить за ходом наступления. Мы желаем ему успеха, но и без нашего пожелания кажется совершенно очевидным, что военная удача не повернется спиной к этому генералу-крестьянину, осмотрительному и опытному, по-крестьянски хитрому и по-солдатски упорному в достижении намеченной цели.

Выхожу из землянки. До начала нашей артподготовки остается пятнадцать минут. Меня знакомят с младшим лейтенантом Наумовым, только что прибывшим с передовых позиций. Ему пришлось ползти с полкилометра под неприятельским огнем. На рукавах его гимнастерки, на груди, на коленях видны ярко-зеленые пятна раздавленной травы, но пыль он успел стряхнуть и сейчас стоит передо мной улыбающийся и спокойный, по-военному подобранный и ловкий. Ему двадцать семь лет. Два года назад он был учителем средней школы. В боях с первого дня войны. У него круглое лицо, покрытые золотистым юношеским пушком щеки, серые добрые глаза и выгоревшие на солнце белесые брови. С губ его все время не сходит застенчивая, милая улыбка. Я ловлю себя на мысли о том, что этого скромного, молодого учителя, наверное, очень любили школьники и что теперь, должно быть, так же любят красноармейцы, которым он старательно объясняет военные задачи, видимо, так же старательно, как два года назад объяснял ученикам задачи арифметические. С удивлением я замечаю, что в коротко остриженных белокурых волосах молодого лейтенанта, там, где не покрывает их каска, щедро поблескивает седина. Спрашиваю, не война ли наградила его преждевременной сединой? Он улыбается и говорит, что в армию пришел поседевшим и теперь никакие переживания уже не смогут изменить цвета его волос.

Мы садимся на насыпь блиндажа. Разговор у нас не клеится. Мой собеседник скупо говорит о себе и оживляется только тогда, когда разговор касается его товарищей. С восхищением говорит он о своем недавно погибшем друге лейтенанте Анашкине. Время от времени он прерывает речь, прислушиваясь к выстрелам наших орудий и к разрывам немецких снарядов, ложащихся где-то в стороне и сзади территории штаба. Прошу его рассказать что-либо о себе. Он морщится, неохотно говорит:

- Собственно про себя мне рассказывать нечего. Наша противотанковая батарея действует хорошо. Много мы покалечили немецких танков. Я делаю то, что все делают, а вот Анашкин - это действительно был парень! Под деревней Лучки ночью пошли мы в наступление. С рассветом обнаружили против себя пять немецких танков. Четыре бегают по полю, пятый стоит без горючего. Начали огонь. Подбили все пять танков. Немцы ведут сильный минометный огонь. Подавить их огневые точки не удается. Пехота наша залегла. Тогда Анашкин и разведчик Шкалев ползком незамеченные добрались до одного немецкого танка, влезли в него. Осмотрелся Анашкин - видит немецкую минометную батарею. 76-миллиметровое орудие на танке в исправности, снарядов достаточно. Повернул он немецкую пушку против немцев и расстрелял минометную батарею, а потом начал расстреливать немецкую пехоту. Погиб Анашкин вместе с орудийным расчетом, меняя огневую позицию.

Серые глаза моего собеседника потемнели, слегка дрогнули губы. И еще раз во время разговора заметил я волнение на его лице: неосторожно спросив о том, как часто получает он письма от своей семьи, я снова увидел потемневшие глаза и дрогнувшие губы.

- За последние три недели я послал жене шесть писем. Ответа не получил, - сказал он и, смущенно улыбнувшись, попросил. - Не сможете ли вы, когда вернетесь в Москву, сообщить жене, что у меня здесь все в порядке и чтобы она написала мне по новому адресу? Наша часть сейчас переменила номер почтового ящика, может быть, поэтому я и не получаю писем.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});