Метод обнаружения СЛОВА в СЛОВЕ позволяет увидеть, что весь этот разговор половецких ханов крутится вокруг имени Олега:
сокОЛЦА — ОЛЦА — ОЛГА
сокОЛИЧА — ОЛИЧА — ОЛЬГОВИЧА.
Сокол и соколич — это ясно читаемое название родового имени Игоря и его сына Владимира. Под родовым именем ОЛОК, то есть Олег, выступает здесь сам Игорь, а его сын выступает под родовым отчеством — ОЛИЧ, то есть Ольгович (запомним это на некоторое время).
И тема «Олега — сокола» шла на протяжении всей поэмы. Поэтому-то и сказано было «Ольгово хороброе гнездо», что оно, это гнездо — гнездо соколово.
«Тут, — воспользуемся ещё одной цитатой из Г. Карпунина, — вообще многое удивления достойно. Вот говорится: «На следу Игоревом ездитъ Гзакъ съ Кончакомъ». Не едет, не скачет, а ЕЗДИТЪ, то есть ищет ГНЕЗДО:
Гзакъ На следу ЕЗДИтъ — Г-Н-ЕЗДИ.
Олег — ствол «мыслена древа». Из этого ствола вырастают ветки — внуки Олеговы: Игорь, Всеволод, Владимир Игоревич.»
В поэме все это лежит почти на поверхности: «пОЛЕГоша», «пОЛЗАти», «пОЛЕЧЮ», «сокОЛЦА», «тОЛЬКОВинъ», «крамОЛАХЪ», «павОЛОКи», «повОЛОКоста» и тому подобное. Ну, словом — «Слово о полку Игореве (или — «оп ОЛКУ»?), Игоря, сына Святославля, ВНУКА ОЛЬГОВА». Помните, — несколько выше мы отмечали, что Владимир Игоревич выступает в поэме под родовым отчеством Олич, то есть Ольгович — «внук Ольгов»?.. Смею предположить, что здесь нам оставлен ключ для отыскания Автора, а вернее он уже назван — это и есть сам внук Ольгов, то есть Олич, под именем которого, как мы только что говорили, выступает Владимир Игоревич.
Увы, но это для нас, сегодняшних, многое в поэме кажется «темным», а для читателей XII века загадки авторства «Слова» не существовало, как не существовало бы её и для нас, озаглавь, допустим, современный автор свое произведение: «Размышления о мире, прогрессе и человеке во времена Леонида Ильича, академика Сахарова». Вряд ли, я думаю, нашелся бы сегодня человек, который подумал бы, что Леонид Ильич — это имя и отчество академика Сахарова. А вот в недалеком историческом завтра, когда политические страсти нынешнего дня канут в Лету, а архивы окажутся сожжены при очередном штурме «Белого дома», какой-нибудь исследователь так и решит, что это безымянное произведение о временах правления академика по имени Леонид Ильич Сахаров.
Не уподобимся же этому неизвестному нам горе-исследователю и посмотрим, а существуют ли хоть какие-нибудь данные в пользу того, что Владимир Игоревич и вправду мог быть автором «Слова о полку Игореве»?..
Рассмотрим для этого следующие пункты:
А. Место написания поэмы.
О том, где было написано «Слово о полку Игореве», спорят давно и много, однако, называя в числе городов-претендентов Чернигов, Киев, Галич, а то и Брянск, Курск или Ярославль, исследователи исходят из чего угодно, но только не из самого текста поэмы. Вернее, они его учитывают, но учитывают скорее лишь как косвенную подсказку, посредством определенной диалектной окраски намекающую на один из возможных регионов творчества неведомого Автора. Или же вообще обосновывают выбор места написания исключительно политическими симпатиями: скажем, показалось исследователю, что Автор симпатизирует Святославу Киевскому, значит, и местом написания поэмы объявляется Киев. Показалось же, что с большей теплотой он говорил об Игоре, значит — творил в Новгород-Северске или Чернигове.
А между тем, с гораздо большей степенью вероятности адрес «творческой лаборатории» первого поэтического гения Руси можно определить непосредственно по тексту «Слова». Трудно сказать, почему этого не сделали раньше, ведь все исследователи, начиная с Д. Лихачева, пришли к выводу, что в поэме нет ни одного слова, которое не несло бы в себе какой-нибудь значимой информации, и даже более того — такая информация заложена уже в самом порядке их расположения в строке, в принятом Автором принципе перечисления, в тех «правилах последовательностей», которые как отмечал Г. Сумаруков, «позволяют глубже понять литературную манеру древнего автора и, следовательно, полнее раскрыть неожиданные стороны его произведения. Принцип последовательностей, таким образом, становится своеобразным инструментом в исследовании древнего источника...»
Убедиться в справедливости сказанного весьма нетрудно — достаточно раскрыть любое из многочисленных изданий «Слова» и перечесть текст. Пример последовательного ряда (а может быть, и ключ ко всем остальным рядам поэмы) дан уже в самом названии: «Слово о полку Игореве, Игоря, сына Святославля, внука Ольгова». Как видим, принцип последовательности данного ряда логически весьма прост: обозначается, так сказать, эпицентр будущего перечисления — в данном случае это сам Игорь, — а затем выстраиваются по степени удаленности ОТ НЕГО и другие члены последовательности, сначала ближайший к нему — Святослав, ОТЕЦ, а следующим — более удаленный по времени — Олег, ДЕД.
Вынося такую формулу в заголовок, Автор как бы говорит, что и все другие последовательности поэмы построены по этому же логическому принципу, а если где-нибудь он нарушен, то в этом нужно видеть какой-то особый смысл. Картина была бы иной, если бы принцип последовательностей опирался на парадоксальность, и в названии значилось бы «Слово... Игоря, внука Ольгова, сына Святославля», что уже заведомо исключало бы выявление какой бы то ни было системы, а значит — и возможных исключений из нее, несущих на себе дополнительную информацию. Но примеры «Слова» показывают, что та же схема, что и в названии, используется Автром и во всех дальнейших случаях. Например, описывая манеру исполнения Бояна, Автор говорит, что, желая кому-либо творить песнь, он вспоминал давно забытые всеми усобицы, запускал в эти «перъвые времена» десять соколов своей творческой фантазии (они же десять пальцев на струнах) и уже те, гоня к нему из прошлого сюжеты и образы отшумевшей эпохи, на какую из подходящих случаю песен («старыхъ словесъ») первой натыкались, та ему, словно лебедь, и «пояше — старому Ярославу, храброму Мстиславу, иже зареза Редедю предъ пълкы касожьскыми, красному Романови Святъславлючу...» Эпицентр последовательности здесь десять соколов, вектор распространения её членов — от «първыхъ временъ» к Бояну, поэтому князья и названы строго в соответствии с тем, как бы их «встречали» по хронологии летящие из древности соколы: Ярослав (978 1054гг.) — затем Мстислав (поединок с Редедей состоялся в 1022 году) — и последним Роман (убит в 1079 году).
Исключение во всей поэме составляет только один-единственный случай, когда, описывая подъем охранно-предупредительного штандарта с изображением Дива, Автор вкладывает в его уста адресованное всем половецким землям предупреждение, звучащее явно наперекор принятому правилу последовательностей:
...Збися дивъ — кличетъ връху древа,велитъ послушати — земли незнаеме,Влъзе,и Поморию,и Посулию,и Сурожу,и Корсуню,и тебе, Тьмутороканьскый блъванъ!..
В работе «Кто есть кто в «Слове о полку Игореве» Г. Сумаруков с большой убедительностью установил, что наименования «земля незнаемая» и «Влъга» нужно читать не через запятую, а как топоним одного объекта «Земля Незнаемая Волга», ибо это была обширная территория Нижнего Поволжья и Среднего Дона, то есть САМЫЕ ВОСТОЧНЫЕ пределы половцев.
Поморьем же по мнению ряда исследователей «Слова» названа в поэме местность в районе Торских озер, в окрестностях современного города Славянска. Поморье граничило с русской Черниговской землей и располагалось ЗАПАДНЕЕ ЗЕМЛИ НЕЗНАЕМОЙ ВОЛГИ.
Посулье — это граница Переяславского княжества с Половецкой землей, территория, местонахождение которой ни у кого не вызывает сомнений: «по Суле». Находилась она ЗАПАДНЕЕ ПОМОРЬЯ.
Что же касается Сурожа и Корсуня, то это не крымские города Судак и Херсонес, никогда не являвшиеся половецкими центрами, а во-первых, территория в районе реки Мокрая Сура с притоками Сухая Сура и Каменная Сура, что находится между Днепром и верховьем Ингульца, где до сих пор в названиях современных сел сохраняется «эхо Сурожа» — Сурско-Литовское, Сурско-Михайловка и ж.д. станция «Сурское»; и во-вторых: это район современного города Корсунь-Шевченковского, где в XII веке обитали отмеченные летописью какие-то «корсунские половцы». Эти Сурож и Корсунь располагаются последовательно С ВОСТОКА НА ЗАПАД ПОСЛЕ ПОСУЛЬЯ.
Неизвестным в нашей цепочке остается пока что лишь таинственный «Тьмутороканьскый блъванъ», но, по-моему, исследователи совершенно напрасно отождествляют его с известным керченским камнем. Ведь по укоренившейся в древнерусской литературе традиции в ряду географических понятий просто не могло быть инородного объекта! Поэтому неуместны здесь ни предлагаемые исследователями «пэглэван», ни «идол», ни «столб на берегу моря».