Тысячи лавок предлагали товары на любой вкус, будь то ковры, золотые украшения, одежда из шелка или хлопка, вышивка, обувь, благовония, лошадиные сбруи, изделия из кожи, книги, бумага, а по обычным дням самая разная еда. Одни только туфли без задников женщины могли выбирать у двухсот торговцев. Но хотя мы слышали их болтовню и смех, до конца дня не смогли даже поговорить ни с одной из них.
Мне казалось, что все в гареме должны быть красавицами, но я ошибалась. Четырем женам шаха было по пятьдесят-шестьдесят лет. Некоторые наложницы провели в гареме многие годы и давно утратили свою красоту. Многие из них не были даже просто миловидными. Внимание привлекла красивая девушка — я никогда не видела таких волос, цвета пылающего заката. Однако она казалась чужой среди своих сестер, и я поняла, что девушка не говорит на нашем языке. Мне стало жаль ее: скорей всего, она была захвачена во время одного из сражений.
— Смотри, — с трепетом проговорила Гордийе. — Вон идет Джамиле.
Это была любимая наложница шаха. Черные кудри обрамляли маленькое белое личико со ртом, словно бутон розы. На ней была кружевная блуза с разрезом от шеи до пупка, так что были видны изгибы грудей. Поверх — облегающее ярко-шафрановое шелковое платье с длинными рукавами. С плеч ниспадал красный шелковый халат, открытый на горле так, чтобы был виден златотканый узор изнанки. Вокруг бедер она повязала широкий пояс шафранового цвета, развевавшийся при движении. Голову охватывала золотая нить с рубинами и жемчужинами, которые сверкали, когда она поворачивалась.
— Она точный портрет девушки, которую шах любил еще юным, — сказала Гордийе. — Говорят, она целыми днями расспрашивает старух в гареме о своей мертвой предшественнице.
— Зачем?
— Чтобы угодить шаху. Она теперь постоянно щиплет себя за щеки, потому что у других девушек они как цветущие розы.
Когда Джамиле со свитой подошла к нашей лавке, Гордийе была взволнована, словно кошка. Склоняясь почти до земли, она пригласила женщину выпить что-нибудь. Горячий кофе я принесла быстро, так как не хотела ничего пропустить. Когда я вернулась, бледнолицая Джамиле проверяла плотность узлов, ощупывая угол каждого ковра.
Когда я подала кофе, она рассказывала, что меняет обстановку в гостиной своей части гарема. Ей нужны были двенадцать подушек, чтобы разложить их у стен, длиной с мою руку и сотканных из шерсти и шелка.
— Чтобы ему было удобно лежать, — многозначительно сказал она.
Нанять Гостахама для изготовления подушек было то же, что и нанять главного архитектора строить глиняный сарай, но Джамиле нужно было только лучшее. Ее губы струили хвалебные слова его коврам: «Несомненно, светило шахской мастерской…»
Гордийе следовало бы не придавать значения этой лести, но слова Джамиле растопили ее, как летнее солнце кусок льда. Когда они начали торговаться, я поняла, что мы обречены. Даже первая цена Гордийе была очень низкой. Я прикинула, что эта работа займет у одного мастера три месяца работы, не учитывая времени на создание узора. Но стоило Джамиле нахмурить свои прекрасные брови или ущипнуть себя за белые щеки, Гордийе тут же сбрасывала еще пару туманов, а то и больше.
— Да, бахрому можно сделать из нитей, витых с серебром. Нет, подушки будут совсем не те, что были у ее предшественницы. Да, они будут готовы через три месяца. Когда они закончили торговаться, в глазах у Джамиле читалась вся хитрость деревенской девочки, которой она когда-то была. Без сомнения, сегодня ее подруги в гареме буду громко смеяться над историей о том, какую выгодную сделку заключила Джамиле.
Один из евнухов составил две копии договора и поставил на них узорчатую восковую печать шаха. Сделка совершилась.
Мы прибыли домой с наступлением сумерек. Гордийе сразу пошла спать, сославшись на головную боль. В доме было необычно тихо, словно все ждали бури. И действительно, когда Гостахам, вернувшись, прочитал расписки, он закричал на нее, что она сломала ему хребет.
На следующий день Гордийе отомстила ему, оставшись лежать в постели, и Гостахаму пришлось самому управляться с домашним хозяйством и гостями. В отчаянии Гостахам послал мою матушку на базар, и я пошла с ней. Он не мог сделать лучшего выбора: моя матушка знала цену каждому узелку. Это стало неожиданностью для молодых обитательниц гарема, которые не могли позволить себе дорогих покупок, но слышали об удаче Джамиле. Весь день матери пришлось торговаться с ними. Они жаловались на ее высокие цены, на ее упрямство, но все равно платили, так как им очень хотелось заполучить ковры того же мастера, что и у любимицы шаха.
Тем вечером Гостахам посмотрел расписки и поблагодарил мою матушку за умение обращаться с деньгами.
— Твоя торговля принесла прибыль, несмотря на уловку Джамиле, — сказала он. — Как мне отблагодарить тебя?
Матушка сказала, что ей хотелось бы новую обувь, потому что старая слишком износилась за время нашего путешествия по пустыне.
— Две пары новых туфель для каждой из вас, — сказал Гостахам.
Я с нетерпением ждала случая попросить у Гостахама то, чего я хочу на самом деле. Сейчас, казалось, был самый благоприятный момент.
— Туфли — это замечательно, — выпалила я, — но вместо них могу я посмотреть шахскую мастерскую?
Это очень удивило Гостахама:
— Никогда не думал, что молодая девушка может отказаться от пары новых туфель, ну да ладно. Я покажу тебе мастерскую, как только базар начнет работать по-обычному.
Мы с матушкой пошли к себе, полные радостных чувств. Улеглись и начали шептаться о странностях дома, в котором нам отныне суждено жить.
— Теперь я понимаю, почему Гордийе заваривает по несколько раз одни и те же чайные листья, — сказала матушка.
— Почему?
— Из нее вышел плохой управляющий. Она теряет голову в одной ситуации, а потом пытается все исправить в другой.
— Тогда ей придется перезаваривать множество чая, чтобы восполнить убытки с подушек Джамиле, — сказала я. — Что за смешная женщина!
— «Смешная» — это неправильное слово, — ответила матушка. — Нам нужно показать, что мы усердно работаем, а не живем у нее на иждивении. Кроме того, Гостахам не сказал, сколько мы сможем прожить здесь.
— Но у них столько всего!
— Верно, — сказала матушка, — но какое это имеет значение, если у тебя в сарае семь куриц, а ты полагаешь, что только одна?
Мои родители всегда выбирали противоположные подходы. Отец любил говорить: «Доверяй Аллаху, и будешь обеспечен». Это был очень ненадежный, но гораздо более приятный способ прожить.
Несколько недель спустя я надела пичех и чадор и отправилась вместе с Гостахамом в шахскую мастерскую, которая находилась неподалеку от Лика Мира. Был полдень, в квартале Четырех Садов появились первые знамения весны. На деревьях светились первые зеленые листья, а в садах распускались белые и пурпурные гиацинты. До первого дня нового года оставалась только неделя. Мы собирались отметить начало года в день весеннего равноденствия, когда солнце пересекало небесный экватор.