— Выходит, я произвела тогда на тебя немалое впечатление, — загадочно и раскованно улыбнулась Саманта.
Джейсон пристально посмотрел ей в глаза и с легкой иронией в голосе произнес:
— Да, та девочка оставила глубокий след в моей юной душе. Только жаль, что от той милой девочки не осталось и следа.
Саманта насторожилась.
— Может, ее и не было, той наивной бунтарки, — продолжал он мыслить вслух, не обращая внимания на ее возмущенный взгляд, — так, просто избалованная девчонка поссорилась с родителями и решила им что-то доказать.
Саманта закипела от ярости. Они были знакомы одну ночь. Какое он имеет право делать такие выводы. Да он же ничего о ней не знает, в конце концов.
— Как ты можешь понять причины моих поступков, если абсолютно ничего не знаешь обо мне! — в сердцах воскликнула она.
— Я много видел таких вот взбрыков у подростков: бессмысленных, абсурдных, нелепых, ненужных, — грубо отрезал Джейсон.
— Нелепых?! Да благодаря тому случаю я поняла настоящие ценности! — Возмущению ее не было предела.
— Это мисс Холлиуэл настоящая? — Джейсон театрально расхохотался. — Да она не более чем кукла, один вид: посмотрите, какая я правильная, пример для всех законопослушных граждан. А на деле пшик, тоска смертная!
Саманта подскочила с дивана, не в силах усидеть на месте. Джейсон тоже встал, и ее гневный взгляд уперся в мужскую грудь. Чтобы видеть его глаза, ей пришлось задрать голову. Ей нестерпимо захотелось врезать по его самоуверенной физиономии, и она, едва сдерживаясь, сжала кулаки.
— Что ты можешь обо мне знать? Думаешь, мне легко оставаться такой, какой меня знают окружающие? И я веду себя так не потому, что мне это удобнее, нет! Это мой долг, и ты ни черта не понимаешь в тех причинах, которыми я руководствуюсь в своей жизни! Нельзя жить и думать только о себе!
— А о ком же надо думать? — скрестил он руки на груди, изумленно взирая на Саманту с высоты своего роста.
Возможно, он ошибся, и та маленькая бунтарка вовсе никуда не исчезала, и он напрасно назвал ее пшиком и куклой. Но сказанного не воротишь, да и останавливаться было поздно. По крайней мере не раньше, чем он все окончательно для себя выяснит. Поэтому Джейсон продолжил:
— Никто больше о тебе не подумает, если ты сама о себе не думаешь. А может, ты только о себе и думаешь? Тебе так проще жить, вот ты и задушила в себе все чувства и эмоции, потому что так легче плыть по течению.
Камень достиг цели — при этих словах у его собеседницы из глаз брызнули слезы. Слова были жестокими, но они отражали мысли, которые порой посещали саму Саманту и которые она упорно гнала от себя все эти годы. Сейчас от пережитых волнений эмоции вырвались наружу, так она не плакала уже давно.
Саманта со злостью стукнула его кулачком в грудь. Нетрезвая после крепкого алкоголя, она пошатнулась и упала бы, если бы крепкая мужская рука не подхватила ее и не удержала в вертикальном положении.
Джейсон прижал рыдающую женщину к груди, не дав ей сползти на пол. Он понимал, что нервному напряжению, накопившемуся в ней, нужен был выход, и даже обрадовался тому всплеску эмоций, который вызвали его необдуманные слова.
— Поплачь, Саманта, — прошептал он, гладя ее трясущиеся плечи. Она как-то сразу обмякла в его объятиях, вцепилась в его футболку и зарыдала в голос.
Джейсон сначала немного растерялся от такой бурной реакции: та, которую он пару минут назад обвинил в бесчувствии и отсутствии эмоций, теперь безутешно рыдала у него на плече. Не выпуская плачущую женщину из объятий, он подвел ее к дивану, усадил и сел рядом.
Саманта плакала, а Джейсон, глядя поверх ее головы в пустоту, гладил ее по шелковистым волосам, вдыхая слабый запах гостиничного мыла. Постепенно рыдания стали тише, слезы ослабили нервное напряжение. Шмыгая носом, Саманта попыталась отстраниться, испытывая неловкость из-за проявленной слабости. Но проявить слабость было так приятно, оказаться в крепких, надежных руках и стараться не думать, что пару часов назад она и знать не знала этого человека.
Джейсон не дал ей отстраниться, продолжая прижимать ее к своей груди. Он только надеялся, что она не заметит его возбуждения.
— Прости, — прошептала она.
Джейсон помотал головой, хотя увидеть его жест она не могла, так как уткнулась носом в его грудь.
— Все нормально, — тихо ответил он и легонько поцеловал ее в висок. Ее растрепанные волосы щекотнули его по губам, и по спине у него побежали мурашки.
Саманта издала неопределенный писк. Джейсон даже испугался, что его порыв оскорбил ее, мысленно выругал себя и расцепил руки. Однако она не спешила убегать или гневно оскорбляться на вольность, позволенную мужчиной. Ее заплаканное лицо оторвалось от его груди, тонкие руки взлетели на крепкие мужские плечи, широко распахнутые глаза обожгли его непонятным светом, а припухшие губы жадно припали к его рту. Джейсон ошеломленно замер, пытаясь осознать происходящее, но уже через мгновение отбросил все сомнения и со всей нежностью ответил на ее молчаливый призыв.
Хваленое самообладание покинуло обоих, и они с рычанием повалились на мягкий гостиничный диван, срывая друг с друга одежду.
Джейсон выпил совсем немного, голова у него была почти ясная, поэтому он приостановился и попытался — правда, не очень настойчиво — проявить благородство и благоразумие:
— Это все бренди, завтра ты…
Саманта рукой зажала ему рот, не дав договорить. Ей казалась, что она все прекрасно понимает и вполне осознает свои действия.
Все произошло гораздо быстрее, чем оба ожидали. Уже через пять минут они, полностью обнаженные, замерли, переплетенные и неразделимые. Отдышавшись после первого порыва, они с молчаливого согласия друг друга перебрались в спальню.
8
Саманта открыла глаза и недоуменно обвела взглядом незнакомое помещение. Она явно проснулась не в своей спальне. И, что самое интересное, было уже светло. Это-то и насторожило ее, ведь она давно уже приучила себя вставать затемно, лишь летом получалось, что она вставала после восхода солнца. Но ведь не может быть так, что через несколько дней после дня ее рождения внезапно наступило лето — а то, что ей совсем недавно исполнилось тридцать, она помнила четко.
Девочкой Саманта ночами могла смотреть телевизор или читать, а утром едва продирала глаза. Став старше, она научила свой организм вставать рано и постепенно освоилась с таким ритмом жизни. Она привыкла бодро вскакивать с постели, когда организм хотел спать. Она запихивала в себя еду по утрам, хотя от одного ее вида тошнило, потом пару часов приводила себя в порядок, чтобы предстать перед всем миром идеально ухоженной женщиной — а ведь девчонкой могла убежать в школу, ни разу не проведя расческой по волосам, если бдительная няня не напомнит. Она привыкла скрывать эмоции, улыбаться, когда хотелось огрызнуться, быть вежливой и обходительной даже с теми, кто этого явно не заслуживал. Она уже почти верила, что Саманта Холлиуэл и на самом деле такая: невозмутимая и рассудительная. А той импульсивной девчонки, с которой она в себе столько лет боролась, давно не существует.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});