Читать интересную книгу Няня по принуждению (СИ) - Шварц Анна

Он уходит, оставив меня обдумывать его последние слова. Дыхание тревожно перехватывает. Он же… он же просто не хочет терять меня из виду, просто боится, что я ночью сбегу? Дай Бог, потому что от одной мысли, что он решил “консумировать” наш фальшивый брак сегодня ночью, меня начинает тошнить от страха

Эпизод 23

Я нахожу в шкафчике ванны бинты, пластырь и перекись. Заливаю рану, и заматываю запястье и ладонь так, чтобы особо не тревожить рану. Вечером попрошу медицинские инструменты у Амира.

Тихий стук в дверь вынуждает меня прекратить трястись от плохих мыслей, быстро обмотаться полотенцем, и выйти в комнату. Я подхожу к двери и осторожно открываю её, выглянув в щелку.

— Одежда, — произносит незнакомая мне женщина. Её волосы собраны под тёмный платок, а пальцы на руках кажутся узловатыми — вероятно, она всю жизнь тяжело работала.

— Спасибо, — благодарю её я, забирая одежду и мягкую обувь, вроде тапочек, — а..

«… не подскажете, где тут детская?» — хочу спросить я, но она быстро разворачивается и уходит, даже не подняв взгляд. Какие-то тут совсем нелюдимые работницы.

Я закрываю дверь и осторожно приподнимаю одну из деталей одежды за краешек. Тяжёлая ткань скользит между пальцев. Опять платье. Длинное, тёмного, синего цвета, с рукавами в три четверти. И тёмное нижнее белье. На одежде болтаются бирки, и я понимаю, что её вытащили не из шкафа жены Амира. По крайней мере, даже если оттуда, то все это ещё ни разу не ношеное.

Я переодеваюсь. Стою, сжимая свое белье в руках, замечаю в комнате мусорку, и, вздохнув, швыряю белый лифчик и трусы в неё. Зачем держаться за свои вещи, если все равно не дадут их носить?

Я теперь вынуждена изображать арабскую принцессу и кавказскую пленницу в одном лице. А им леггинсы не положены, а значит и смысла нет в милом бесшовном бельишке.

Выхожу из комнаты, последний раз посмотрев на себя в зеркало, закрываю дверь и иду по пустым коридорам, пытаясь вспомнить, где детская. Боже мой, как тут вообще Амир живёт? Неужели ему уюттно в этом дворце? В доме должен быть слышен детский смех, а тут хоть кричи в одном конце дома — в другом тебя не услышат.

На комнату сына Амира я натыкаюсь совершенно случайно. Просто прохожу мимо двери и слышу тихое воркование, и следом — недовольный вопль ребёнка. Заворачиваю к двери, открываю её и вижу, как уже знакомая нянька пытается посадить малыша на горшок, а тот вырывается, протестующе вопя и отталкивая женщину.

Она поворачивается на звук и тут же встаёт с колен, отпуская ребёнка.

— Не хочет? — стараясь быть вежливой, интересуюсь я, — давайте я помогу?

Я замолкаю растерянно, потому что женщина с каменным лицом проходит мимо меня. Спустя секунду она закрывает дверь, оставив меня ошарашенно думать, что за идиотизм тут творится, а ребёнка — растерянно торчать возле горшка без штанишек.

— И вам хорошего дня… — скептически хмыкаю я. Подхожу к малышу, глажу его по голове, глядя в серьёзное личико, — прости, что пришлось уйти.

Он отводит взгляд и осторожно трогает вышивку на рукаве моего платья.

— Обнимемся? — предлагаю я ему, — хочешь, тебя обниму? Малыш? Или поиграем? Может, хочешь пить или кушать? — я задаю эти вопросы с паузами, и на каждый малыш робко мотает головой. На столике лежат книжки и фломастеры, которые я купила в Детском мире, и я с энтузиазмом хвастаюсь за них. Единственное приятное занятие тут — это занятия с ребёнком.

Я рисую солнышко, домики, животных, вожу ручкой малыша по альбомным листам, пихаю кусочки мозаики в книжках, и неожиданно понимаю одну простую вещь, глядя, как ребёнок пытается неуверенно за мной повторять: он, похоже, впервые занимается подобным.

— Боже, малыш… — вырывается у меня, — как же вы играли с мамой? — он в ответ робко мне улыбается, и, будто застеснявшись, опускает глазки в пол. На первый взгляд у малыша вроде бы нет неврологических проблем. А я начинаю подозревать, что эта странная Мирослава просто плюнула на него, абсолютно им не занимаясь. Он просто почти ничего не умеет!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Не переживай, — подавив желание выбежать в коридор и заорать, выплеснув всю злость на эту женщину, я беру малыша за ручку. Он смотрит на меня уже увереннее, и снова улыбается, — мы с тобой все наверстаем. Да?

— Да… — тихо повторяет он., а мне охота расплакаться. Врагу бы не пожелала в два года узнать, что такое родительское равнодушие. Этот чертов Амир тоже хорош. У него ребёнок вернулся, а он куда-то отчалил.

Мы играем до самого вечера. Я уже могу с уверенностью сказать — это очень любознательный и умный малыш, просто действительно многое для него в новинку. Может, он действительно принимает меня за маму, а может, просто цепляется за человека, который хотя бы просто похож на его мать, но под конец дня малыш становится веселее и увереннее выражает эмоции, что-то лепеча на птичьем языке.

Нашу идиллию прерывает стук в дверь. Спустя мгновение она открывается. На пороге появляется та же самая молчаливая нянька. Сухие, тонкие губы поджаты недовольно.

— Уже вечер, пора спать, — произносит неожиданно она, а я пожимаю плечами.

— Я знаю. Прекрасно. Мы через пять минут уже ложимся.

— Я уложу и накормлю его. Амир Ринатович просил вас дождаться его возвращения у него в комнате.

«А бедный малыш даже попросить ничего не может…»

— Ребенок уже поел и искупался. Я сегодня сплю тут! — отрезаю я, обнимая малыша, который доверчиво жмётся ко мне и зевает. Нянька впервые поднимает взгляд и прожигает меня им. Ух. Грозная женщина.

— Амир Ринатович сказал, чтобы вы спали в его комнате, — повторяет она таким тоном, будто хочет откусить мне голову.

У меня перехватывает дыхание. Мало мне этого Амира, так ещё и все остальные решили, что могут помыкать мною, как хотят?

— А я сказала, что сплю сегодня тут! Если он чем-то будет недоволен — он может прийти и сказать мне об этом! — сквозь зубы шиплю я. Тонкие губы поджимаются вообще в едва заметную ниточку, но мне плевать, — видите, что малыш тревожится? Я обязательно расскажу Амиру, что вы хотели заставить ребёнка переживать, засыпая без матери, если сейчас же не уйдёте!

Тётка разворачивается и уходит, закрыв дверь. Фыркнув ей в спину, я переодеваю малыша в пижаму, которую нашла в комоде, обнимаю и укладывают в кровать. Потом вспоминаю, что хотела дать ему попить перед сном.

— Погоди секундочку, — произношу я и убегаю в соседнюю комнатку. Там есть детский столик, холодильник и чайник с водой. Наливаю немного воды в кружку, возвращаюсь и вижу, как малыш уже лежит с закрытыми глазами и размеренно дышит.

Видимо, ему хватило потрясений за эти два дня с головой. Я уношу кружку обратно и принимаюсь бродить по комнате, все рассматривая, перебирая вещи, пытаясь понять, как тут жили раньше. Родители не скупились ребенку на игрушки, но большинство из них выглядят слишком новыми… будто бы ими и не играли.

Я открываю шкафчики, нахожу в комоде рюкзачок, раскрываю его и достаю свидетельство о рождении. Тимур. Тимка, Тимошка. Ему подходит это имя. Почему-то мне кажется, что малыша так назвала Мирослава — имя кажется мне ласковым, Амир наверняка бы выбрал более резкое… может, я ошибаюсь. Следом выпадает та самая записка, и я кручу её в руках. Просто лист бумаги. Никаких опознавательных знаков.

В ящике лежат документы, которые я быстро просматриваю. Плановые осмотры, взвешивания, прививки, УЗИ. В самом низу лежит альбом «Мой первый год», который я с трудом вытаскиваю, и, с замирающим сердцем раскрываю.

— О, Боже, — вырывается у меня. Я едва не роняю альбом из рук, и в этот момент дверь открывается.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Я вскидываю голову. На пороге стоит Амир.

Эпизод 24

— Посмотрела? — усмехается он и заходит в комнату. Я снова пораженно смотрю в альбом, на фотографию. Первую фотографию с малышом и его матерью.

Не могу поверить! Я в очередной раз чувствую, будто схожу с ума — на фотографии я. Те же длинные волосы с рыжим отливом, светлые брови, такой же нос, губы и глаза, да даже дурацкая ямочка на одной щеке — и та есть!