Как только он осознал это, то захотел соскочить с Полин. Но не тут-то было. Её жадное устье еще сильнее обхватило фаллос. Казалось, его втянули в жесткую «сосущую воронку». И эта воронка ухватила член, словно зубастый стальной капкан. «Наверное, то же самое испытывают кобели, когда «сучий замок» захлопывает в себе орудие животной страсти», – лихорадочно подумал он. Меж тем Полин все более входила в раж, тело сотрясалось от множественных оргазмов. Владимир зажмурил глаза. Он боялся их открыть. Но когда открыл, то чуть не лишился чувств: перед ним оказалось лицо очень старой женщины. Пожалуй, он не встречал при жизни таких древних старух – желтое морщинистое тело, высохшая грудь, тонкие седые волосы, крючковатый нос, впалые глазницы и беззубый рот. Крик ужаса вырвался из груди Владимира, одновременно с ним он испытал сильнейший оргазм. Да, это был именно оргазм, выплеснувший из него огромное количество семени, скрутивший судорогами все тело, опустошающий наслаждением столь острым, что он на мгновение потерял сознание. А когда пришел в себя, то вместе с удовольствием он почувствовал ноющую боль в паху, отвращение и липкий страх.
Старуха улыбнулась беззубым ртом и кокетливо повернулась на бок. Худое, скелетообразное бедро, покрытое желтой морщинистой кожей, скрюченная ладонь, облаченная в кружевную перчатку, горбатая спина с грядой неподвижных острых позвонков – все это жуткое «великолепие смерти» заставило Владимира отвести глаза. Он лежал на спине и не знал, что делать дальше. Пахнуло тленом и плесенью. «Вот так сюрприз! Любовь со старухой. Да, этот мир, пожалуй, не только не предсказуем. Он еще и сверх меры коварен! Смогу ли я вообще теперь любовью заниматься после этого случая?» – лихорадочно размышлял он.
Взгляд скользнул по стене, на которой висели портреты. Среди них он увидел совсем живое лицо Виктора. Магистр на портрете скроил сочувствующую гримасу: тонкие брови приподнялись, взгляд погрустнел, уголки губ скорбно опустились. Он протяжно вздохнул.
«Надо же, сочувствует он! Нет, чтобы предупредить меня по поводу этой мадам! А еще наставник называется, – обиженно рассуждал Владимир. – Неужели ему доставило удовольствие лицезреть мои барахтанья со старухой? Хотя, вначале она казалась такой молодой и хорошенькой. Черт знает, что!»
Выражение лица Виктора на портрете из сочувствующего перешло в хитрое. Демон шутовски ехидно посмеивался и потирал изящные ладони.
«Вот гад! Еще смеется! А чего я, собственно, разлегся? – опомнился Владимир, – надо встать и распрощаться с мадам Лагранж».
– Володенька, – раздался скрипучий голос, – мне было так с вами хорошо. У вас такой славный жеребчик. Я таких еще не встречала. Я хотела бы продолжить наши игры. Моя «задняя подружка» вся в томлении. Она ни за что не откажется от знакомства с вашим красавцем.
– Мадам Лагранж, видите ли, я вспомнил: мне срочно надо идти… по делам. Возможно, чуть позднее я познакомлюсь со всеми вашими «подружками»… Однако не сейчас. Я сильно спешу. Я пришлю нарочного, когда смогу с вами вновь увидеться.
Полин вздрогнула, ее высохшая рука затряслась от волнения, она нащупала простынь и прикрыла жуткую наготу. Она медленно встала и, стараясь не смотреть на Махнева, побрела шаркающей походкой к зеркалу. Глянув на свое отражение, Полин подняла глаза на портрет Виктора.
– Вам верно смешно, Магистр? Я чувствую ваше удовольствие. Вы сняли с меня «покров» раньше, чем оно требовалось. Стыдить вас за жестокость, увы – глупо, а главное – бессмысленно! – горько молвила Полин скрипучим старческим голосом. Что ж, finita la commedia! Я удаляюсь. Занавес!
Она долго искала свои вещи, вяло перебирая юбки, корсет, чулки. Ей было тяжело одеваться: морщинистые, дряблые руки дрожали; мутные, подслеповатые глаза слезились; спина плохо сгибалась. Заколов седые тирбушоны[22], Полин надела шляпку и опустила на лицо густую вуаль из алансонского гипюра. Владимир тоже наскоро оделся. Они спустились вниз. Полин шла медленно, с трудом передвигая старческие тяжелые ноги, Махнев конфузливо волочился следом. На пороге она остановилась и, не поворачивая лица, произнесла:
– До свидания, Вольдемар! Рада была нашему знакомству. На прощание один момент: не обольщайтесь сильно, дорогой. Я говорила вам – здесь время у каждого бежит по-своему. И неизвестно, какую пакость на сей раз придумает наш общий друг. Не исключено, что и вы через год превратитесь в дряхлого старика, либо в прыщавого юношу. Не думаю, что предстоящие метаморфозы вас порадуют. А теперь, прощайте! Будет время – заходите. Мой дом стоит через два от вашего, с левой стороны. Я буду очень рада…
Она тихонько спустилась по ступенькам крыльца, ее сгорбленная спина, облаченная в нелепое, не по возрасту светлое платье, трясущаяся голова, покрытая вуалью, вскоре скрылись за воротами и пропали из виду.
«Ну, что за чертовщина! Такая женщина и такой страшный удел! Хотя, отчего меня заботит ее судьба? Возможно, и я очень скоро буду сухари в чае мочить, – удрученно размышлял Владимир. – Кстати, о сухарях! Надо посмотреть: может, что-нибудь осталось от нашей трапезы? Я, кажется, сильно проголодался. Эта дама, похоже, высосала из меня много сил. Неудивительно, что все ее мужья постепенно загнулись».
Он вошел в дом и отправился прямиком в столовую. Взгляд упал на обеденный стол. О, ужас! На белой крахмальной скатерти все так же стояли тарелки и бокалы. Но что творилось с остатками еды? Куски пудинга почернели, зеленая плесень покрывала их со всех боков, фрукты сморщились и засохли, сливочник был пуст – на его дне тоже красовалась бурая мохнатая поросль. Мало того – все это немного подрагивало и дышало. Он подошел еще ближе – тошнота стремительно подкатилась к горлу. Меж остатков пищи копошились… белые черви!
«Да это же, черт знает что! Чем я позавтракал час тому назад?» – думал он с отвращением.
Владимир схватил белую скатерть с остатками странной еды, свернул ее узлом и бросил в угол.
«Который сейчас час? И что мне дальше делать? И как еды нормальной раздобыть? – он нервно ходил по комнате. – А что, если снова попробовать заказать фрыштик? Закажу-ка, я хлебный каравай, масло и чашку чая. Может, получится? Это – ведь такая малость».
Владимир остановился. Попытался сосредоточиться на хлебном каравае и кружочке масла. Щелкнул пальцами. Он ждал какой-нибудь пакости: стука, брызг и вони. Однако ничего неприятного не случилось. Он открыл глаза: как ни странно, на столе стояла довольно симпатичная чашечка с чаем – белая с синими цветами; от нее исходил настоящий чайный аромат! Но то, что было рядом с чашкой, повергло Владимира в уныние. Вместо пышного каравая и масла, на столе одиноко лежал маленький серый сухарик.