— И что, после всего сказанного вами вы продолжаете считать, что все эти нормы маскировки и непременное множественное боевое охранение, из-за которых нас так гоняют, действительно помогают скрыть наше сосредоточение?
Поручик рассмеялся:
— Ну что вы, конечно же нет. Немцы точно знают, что здесь разворачиваются войска, и, можете мне поверить, прекрасно осведомлены и о составе, и о принадлежности этих войск. Но… это-то их и обманывает. Короче, они совершенно уверены, что в ближайшее время никакого русского наступления с этого направления не будет.
— То есть?..
— Ну как же, господа, — ехидно улыбнулся поручик, — неужели непонятно?
Все молча смотрели на него, ожидая продолжения. Сеславин несколько мгновений наслаждался произведенным впечатлением, а затем смилостивился и пояснил:
— Господа, мы с вами уже давно учимся совсем по другим программам и другой тактике. И потому многое из того, что является для нас очевидным, для наших противников таковым отнюдь не является. Да, мы с вами уже точно знаем, что кавалерия в современной войне — это по большей части просто посаженная на коней для пущей мобильности пехота. А подавляющее большинство тех, кто действительно принимает решения и отдает приказы на той стороне, до сих пор совершенно уверены, что кавалерия — это кавалерия и ничего больше. При этом они точно так же совершенно уверены в том, что одной кавалерией не наступают. Произвести поиск — да, совершить обход, выйти в тыл — непременно, развернуть беспокоящие действия — однозначно. Но не более. Для серьезного наступления необходима пехота. Много пехоты. Куда больше, чем кавалерии, поскольку кавалерия — всего лишь поддержка для пехоты, составляющей основную силу современной армии. А что им доносят агенты?
— Ух ты! — ошеломленно выдохнул Веснин.
Вот черт, как только жандарм четко и по порядку изложил факты, все сразу стало понятно. Ну да, германцы знают, что здесь, под Калишем, сосредотачиваются войска, много войск, но исключительно кавалерия. И какие же выводы они делают? Да один — надо ждать, когда начнет прибывать русская пехота. Если кавалерии так много, то уж пехоты-то должно быть немерено. Обычное соотношение кавалерии и пехоты в тех тактических построениях уровня дивизии и выше, о которых Веснину говорили в училище, было как минимум четыре к одному. А значит, разгружаться и сосредотачиваться эта пехота будет очень долго. Настолько долго, что, учитывая пропускную способность своих железных дорог, немцы успеют перебросить сюда достаточно подкреплений еще до того, как русские сосредоточат здесь силы, запланированные для наступления. И это создает русским еще один выигрыш. Можно не сомневаться, что до того, как боевые действия выйдут за пределы пятидесятиверстной зоны вдоль границы, немцы будут считать их обычным кавалерийским рейдом. А если учесть, что русские явно будут активно нарушать их связь и вообще действовать так, как уже второй год тренируются на учениях, то прежде чем они опомнятся и поймут: что-то идет не так, создастся вполне реальная вероятность разгромить все их немногочисленные ландверные части, которые прикрывают эту границу, и уйти в отрыв. А там… полк Веснина был вполне способен походным порядком давать в день по пятьдесят верст и держать это темп не менее недели. И корнет был уверен, что другие полки их дивизии, да и самого корпуса подготовлены ничуть не хуже. А до Берли-на-то отсюда всего три с половиной сотни верст — неделя марша…
Корнет восторженно прикрыл глаза. Вот бы попасть в передовой дозор и первым ворваться во вражескую столицу!
— Так это мы что же, на Берлин пойдем? — дрожащим от восторга голосом спросил он.
Все дружно рассмеялись. А поручик покачал головой:
— Ну это вряд ли, корнет. Я, конечно, не строевой офицер, а «жандармская сволочь», но даже мне ясно, что Берлин нам германцы не отдадут. С их железнодорожной сетью они вполне успеют перебросить на восток несколько корпусов еще до того, как мы выйдем к предместьям. А рассчитывать на то, что они глупцы и опомнятся слишком поздно, я бы тоже не стал. Но… просчитали вы ситуацию хорошо. Уважаю.
И Андрей Веснин, у которого после того, как его предположение все так дружно подняли на смех, настроение тут же рухнуло куда-то в район носков его щегольских остроносых кавалерийских сапог, внезапно почувствовал к жандарму странную благодарность. Это было необычно. Он, боевой офицер, и вдруг испытывает к жандарму нечто иное, кроме презрения? Ну ладно, презрения к поручику он, как и большинство офицеров полка, уже давно не испытывал. Но благодарность… Ой, что-то меняется в этом лучшем из миров, что-то меняется…
— Но зачем же тогда все эти меры маскировки?
— Ну, это распоряжение военного командования. Так что я могу только догадываться… — делано за-скромничал жандарм.
— Да ладно вам, поручик, — прервал его ротмистр Ковринский, — все знают, что у вас, жандармов, отличные мозги, нам, армеутам, не чета. Да и пронырливы вы — куда там змеям. Так что давайте делитесь.
— Ну хорошо… Но прошу учесть, что это всего лишь мои предположения и не более. Не считайте мои слова за абсолютную истину — все может быть совсем не так, как мне представляется… Во-первых, господа, само по себе сосредоточение войск рядом с границей без каких бы то ни было мер маскировки может быть подозрительным. Но это не главное. Главное, чтобы вы заранее привыкли соблюдать меры маскировки и чтобы на той стороне вы принимали их уже вполне естественно и привычно. А уж там они вам точно пригодятся…
Приказ на наступление пришел в обед девятнадцатого числа. А в семнадцать часов их собрал командир полка для постановки боевой задачи.
— А что, господин поручик, — обратился Веснин к севшему неподалеку Сеславину, — господа германцы успеют подготовиться? Небось господа контрабандисты сейчас на ту сторону бегут — только пятки сверкают.
— Не думаю, — спокойно сказал жандарм. — Насколько я знаю, уже вчера вечером все отряды Отдельного корпуса пограничной стражи подняты в ружье и с того момента в полном составе торчат на границе с задачей исключить движение через нее кого бы то ни было. Так что даже если господам контрабандистам и есть что сообщить своим хозяевам — добраться до них они пока не могут. И не смогут еще несколько дней.
Корнет удивленно покачал головой. Вот оно как все поворачивается-то… Испокон веку было так, что армия — отдельно, а пограничники или те же жандармы — опять же отдельно. А ныне как все переплелось…
После постановки боевой задачи, которая произвела на Веснина сильное впечатление в первую очередь тем, что командир полка знал, казалось, расположение каждой роты противника в полосе наступлений полка, всех отправили спать. Подниматься предстояло в полночь, затем должен был состояться марш, потом оборудование позиций — и бой, причем, весьма вероятно, с превосходящими силами противника. План первого дня наступления был разработан весьма искусно. Германцы должны были опомниться только часам к десяти утра, после чего начать дергаться, не имея возможности получить полную достоверную информацию и располагая лишь фрагментами сведений, которые призваны были заставить их действовать определенным образом и двигать ресурсы туда, где их уже будут ждать. И все это должно было закончиться тем, что часам к четырем дня германский ландверный пехотный батальон, единственная организованная воинская часть в полосе наступления полка Веснина, окажется перед подготовленными к обороне русскими позициями.
В том, что атаку они отразят, корнет не сомневался. Даже если обещанные их полку командованием в качестве усиления пушки и взвод блиндированных автомобилей где-то затеряются и не успеют вовремя. Ну мало ли как оно на войне бывает… Но вот какой ценой? И что будет позже? Нет, план выглядел просто превосходным. Корнет был уверен, что подобные ловушки германцам подготовлены и в других местах. И если все сработает так, как задумано, они за первые же два-три дня сумеют разгромить большую часть войск, прикрывающих немецкую границу, а затем рвануть на запад, к Берлину, надеясь если уж не захватить его, то как минимум увидеть в бинокль крыши готических соборов. Но вот будут ли среди этой массы людей, добравшихся до окрестностей Берлина, он сам и те, с кем успел за это время сдружиться? Впрочем, что тут гадать: чему быть — того не миновать. Наше дело стрелять да помирать, а зачем и почему — господин полковник знает.
Границу они перешли в три часа утра без единого выстрела. Следующие четыре часа полк крупной рысью, лишь изредка переходя на шаг, чтобы не запалить коней, все так же без единого выстрела двигался в глубь Германии. Первые две немецкие деревеньки обошли по дуге, не заходя в них, а сквозь третью проскакали напрямик. Немцы при приближении полка заметались было, суматошно крича, но, увидев, что полк, не останавливаясь, следует через деревню, слегка успокоились и застыли за своими заборами, встревоженно пялясь на русских гусар. Впрочем, какие немцы — те же поляки, что и по ту сторону границы, только чуть по-другому одетые… А около семи утра в небе послышался легкий стрекот.