Читать интересную книгу Улыбка черного кота - Олег Рой

Врача поражало, как отчаянно и отважно его пациент борется за жизнь, как быстро он восстанавливается после каждой мучительной операции, как в буквальном смысле слова меняет кожу: он вынужден был делать это, потому что судьба не оставила ему другого шанса, и принимал свое новое положение с мужеством и достоинством. Доктор Сяо не мог не понимать, что вылепил человека заново: черты лица совсем другие, и только глаза оставались прежними — лучистыми и голубыми. В них светились ум и энергия, упорство и надежда молодого, жаждущего жить человека.

Занятия логопедов с пациентом начинались после каждого этапа операций будто заново, как только больной мог говорить и слушать. Он легко запоминал новые слова, учился читать и вскоре мог ориентироваться в невообразимо сложной системе китайских иероглифов. А еще Ло умел петь: у него оказался хороший музыкальный слух, и ему легко давались не только простые детские песенки, но и более сложные мелодии. Уже через несколько недель после окончания операций он смог выражать по-китайски простейшие желания и несложные человеческие эмоции. Правда, говорил еще очень медленно, зато верно повторял интонации и правильно строил фразы — музыкальный слух помогал ему.

Еще немного — и он оказался в состоянии знакомиться с телевизионными новостями и газетными материалами. У него формировалось новое представление о реальной действительности, но кто он такой — и для него, и для окружающих по-прежнему оставалось загадкой. Доктор Сяо не стал навязывать ему биографию своего сына; документы документами, а юноша должен был знать правду: его прошлое покрыто мраком, и только он сам может восстановить те нити, которые связывали его с другой страной и другими людьми. Врач надеялся, что когда-нибудь к парню вернется настоящая память, и тогда он не сможет упрекнуть старика в том, что тот навязал ему чужую судьбу.

Глава 2

— Вы совсем позабыли о всех нас ради этого человека, — в голосе дочери звучало почтительное обращение на «вы», как и положено в любой китайской семье, однако в нем явственно слышался и мягкий, почти невозможный для китаянки, укор по отношению к старшему. Девушка сознавала это и потому продолжила фразу еще мягче, ластясь к отцу, как маленькая белочка: — Мы почти не видимся дома. Вы все время проводите в клинике…

Доктор Сяо нахмурился: несмотря на ласковость тона, такое вмешательство в дела отца было совершенно немыслимым для покорной дочери. И все же он не рассердился: его младшая девочка, двадцатипятилетняя Цзяоцин, так горевала по старшему брату! Они были очень дружны, и брат всегда вставал на ее сторону в редких семейных несогласиях, всегда защищал ее от любых неприятностей и понимал как никто другой в семье. Естественно, что теперь она ревнует к Ло и не может понять, почему отец так много внимания уделяет этому европейцу со странной и горькой судьбой.

Мать Цзяоцин, дома девушку по европейской традиции звали Диной, а взгляды в семье вообще не отличались особой китайской ортодоксальностью, как могло бы показаться с первого взгляда, была уйгуркой. А потому Дина, как и ее погибший брат, имела отчасти европейскую внешность, училась в Лондоне, много путешествовала и, как все дети современных богатых китайских родителей, довольно хорошо знала Европу и Америку. Она получила медицинский диплом в Англии и собиралась теперь отправиться на стажировку в Америку, чтобы позже посвятить свою жизнь тому же делу, которое стало главным для ее отца. Однако горе, постигшее семью, заставило ее остаться с родителями и отложить дальнейшее обучение за рубежом.

Дина с самого начала с недоверием отнеслась к затее отца. Выходить одинокого и больного парня — да, это входит в его профессиональные обязанности. Но дать ему занять место брата? Собираться пригласить его в дом? Принимать в его судьбе такое большое участие?… Нет, это было уже чересчур. Это могло оказаться чрезмерной тратой душевных сил, а все чрезмерное, казалось изящной и утонченной девушке, немного отдает дурным вкусом… И, не осмеливаясь открыто порицать отца, она все же чувствовала, как острыми коготками точит ее душу невнятная, но постоянная боль, как просыпается и живет в ней ревность, какой она никогда не испытывала по отношению к любимому старшему брату.

Однако изменить что-либо было не в Дининых силах: отец, только улыбаясь в ответ на ее аккуратные, завуалированные упреки, с головой ушел в заботы о молодом мужчине неизвестного роду-племени. И тогда на смену ревности и обиде мало-помалу пришло любопытство. Девушке захотелось увидеть, узнать, на кого же именно обрушивает ее отец свою осиротевшую, нерастраченную любовь.

Дина впервые пришла в клинику, когда молодой человек уже потихоньку начал говорить. Она принесла ему несколько белых хризантем и, несмело остановившись у входа в палату, замерла, пораженная его странным, красивым, но очень печальным лицом. Это не было его настоящее лицо, и девушка об этом знала, но все-таки не смогла совладать со своим удивлением и грустью: этот парень… в буквальном смысле возрожденный из огня и пепла… это он заменил в сердце отца ее брата?…

Прямо за спиной Дины, в широком и светлом больничном коридоре, находилось окно, и косые лучи тихого солнца теперь падали на нее сзади, подсвечивая ее лицо и фигуру неземным, розовым, почти сверхъестественным светом. Такой и запомнил ее этот молодой человек навсегда — какой тогда увидел: тонкий очерк миловидного восточного лица, упрямый наклон лебединой шеи, и предзакатный свет, льющийся на нее сзади, и пышные хризантемы в ее руках…

— Цве-ты, — тихо, но очень отчетливо произнес Ло неизвестное Дине слово и, как ребенок, потянулся к пушистым белым шарам, возникшим перед его глазами.

И, как ребенку, так же отчетливо и ласково ответила ему китаянка Цзяоцин, изумленная тем чувством, которое пробудили в ней его беззащитность, его простота и печаль:

— Это хризантемы, Ло. Здесь, в Китае, мы называем их Лапы Белого Дракона.

Он понял и медленно кивнул. А девушка так и осталась стоять у двери, не в силах тронуться с места и вымолвить больше ни слова. Потом она положила хризантемы на легкий столик у его изголовья и молча ушла.

После этого Дина стала приходить в клинику — сначала изредка, потом все чаще и чаще. Отец улыбался, встречая ее в коридорах — она никогда не заходила к нему в кабинет во время своих визитов, — и тоже молчал, не желая спрашивать ее ни о чем. Когда же молодой человек научился поддерживать беседу и смог говорить уже по-настоящему, она принялась учить его читать дальше, объясняла, как он сюда попал, где теперь живет и что за страна Китай.

— Мы живем в самой большой стране мира, — рассказывала она ему, как малому ребенку, напоминая сама себе учительницу в начальной школе. — Китайцев на свете очень много — один миллиард триста миллионов человек. И на всех не хватает ни земли, ни зерна, ни работы, ни одежды… Нас было бы еще больше, но мы ввели правило — в одной семье один ребенок. Мои родители богатые люди, и они смогли заплатить за меня большой штраф, когда я родилась.

— Штраф? — Ло смотрел на нее недоуменными глазами, и девушка, вздохнув, объясняла непонятное ему слово. А потом беседа продолжалась.

Она рассказывала ему элементарные вещи: о том, как устроена ее страна и какие народы в ней живут, как устроен мир, какие еще есть страны и люди на земле. Молодой мужчина впитывал информацию, словно губка прозрачную и чистую воду; он учился с огромным желанием и старательно запоминал новые сведения.

— У него определенно есть навыки умственного труда, — прозвучал однажды во время такой беседы у Дины за спиной задумчивый голос. И она, обернувшись и мгновенно запунцовев от неожиданности, обнаружила своего отца, который неслышно и, видимо, давно уже зашел в палату. — Попробуй поговорить с ним о разных профессиях. Вдруг тебе удастся пробудить в нем какие-нибудь воспоминания?…

Дина подчинилась воле отца, но, сколько бы ни говорила она с Ло об инженерах, строителях и педагогах, все было тщетно — ни одна из названных профессий не пробудила в задумчивых голубых глазах молодого человека никакого заметного душевного отклика.

Чем больше проводила с ним времени Дина, тем больше привлекал ее этот незнакомец. Однажды утром она забежала в клинику раньше обычного. В комнате Ло она застала группу врачей — проходил консилиум. Девушка тихо вошла и, оставшись незамеченной, решила послушать, о чем говорят специалисты. Больной стоял лицом к окну, раздетый по пояс. Его спину прощупывали ловкие руки специалиста по тибетской медицине. Тот объяснял остальным значение проводимых им линий и по определенным точкам диагностировал состояние здоровья всего организма. Дина с легким чувством неловкости взглянула на широкую обнаженную спину и… вздрогнула. Над левой верхней лопаткой Ло ей улыбалась лукавая морда кота. Давнее, почти умершее воспоминание мгновенно ударило девушке в сердце, и, боясь закричать от неожиданности, прикрыв рот рукой, она пулей выскочила из палаты.