Читать интересную книгу "Фантастика 2023-125". Компиляция. Книги 1-20 (СИ) - Бер Саша

Паровоз дал свисток, зашипел парами, лязгнули буфера, и поезд медленно поехал. Дым в вагоне постепенно рассеивался, но дышать легче не стало – горячий воздух при каждом вздохе обдирал горло, сводил с ума. Вскоре паровоз зашипел, и эшелон снова остановился. Снаружи послышались голоса, лязг металла, внутри тоже начались метания, засновали санитары и врачи. Это две бригады – поездная и медицинская – принялись осматривать свое. Одна – паровоз и вагоны, ремонтируя повреждения от бомбежки. А вторая – человеческие тела.

Когда очередь дошла до Виктора, он сумел сделать очень важное дело. Он сумел открыть рот. Это оказалось жутко больно, губы ожгло, а на языке почувствовался солоноватый вкус крови. Крови было совсем немного, и это подстегнуло жажду до невозможного. Поэтому, когда появился осматривающий врач, он, собрав все силы, все, что можно, прохрипел-прорычал:

– Пи-ить.

Санитар, здоровый мужик с рябым лицом, принес ему кружку чая и принялся буквально по капле вливать его Виктору в рот. Это было мучительно. Левая рука у Саблина не двигалась, он одной правой вцепился санитару в кисть и умудрился влить в себя кружку. Рука отозвалась болью, он увидел, как скривилось лицо санитара, почувствовал, как лопаются пузыри ожогов на ладони, но это того стоило. Ничего вкуснее он не пил никогда в жизни. Сразу стало легче. Он почувствовал, как застучало сердце, разгоняя кровь по жилам, как затухает дикая, невозможная жажда. Санитар освободил свою руку и, злобно бурча, принялся растирать запястье, но еще один стакан чая дал.

Дальше начались странные невообразимые события. Виктор снова дрался в небе, любил роскошных женщин, искал сокровища, кого-то убивал, за кем-то гонялся и от кого-то убегал. Все было по-настоящему – интересно и захватывающе, только иногда эта интересная реальность менялась на обшарпанные потолки госпиталей и стены вагонов. Во время одной из таких изменений он услышал короткое слово – «тиф». Тело Виктора сотрясал жар, а сам он в это время был далеко-далеко. Раз за разом интересное беспамятство сменялось явью, серые госпитальные будни – великолепными галлюцинациями.

Все окончилось внезапно. Он как раз отстреливался от целой банды зомби, что гоняла его по зданию школы, где Виктор когда-то учился, как неожиданно раздались странные голоса. От этих голосов все вокруг начало сереть, и он, неожиданно для себя, увидел, что лежит в больничной палате на семь или восемь коек. У соседней кровати стояли несколько человек в белых халатах, осматривали соседа. Увидев, что Саблин пришел в себя, они обратили свое внимание на него.

– Как вы себя чувствуете? – спросил один из врачей, маленький, морщинистый, с седыми усами.

– Нормально. – Свой голос показался Виктору хриплым.

Врачи принялись задавать ему кучу вопросов, он отвечал, с трудом шевеля языком. Беседа оказалась очень тяжелой, и Виктор вскоре заснул обессиленный, оборвав свой ответ на полуслове. Но за это время Виктор узнал главное – в бреду он провалялся больше трех недель и сейчас находился в Туапсе.

После пришла молодая медсестра и накормила его с ложечки манной кашей. Он пытался есть самостоятельно, но попросту не смог держать ложку. После оставалось только лежать, потихоньку шевелить головой, осматривать комнату, слушать разговоры соседей и думать. При этом любое движение отнимало кучу и без того скудных сил. Зато выяснилось, что бинтов на нем поубавилось. Он помнил себя в госпитальном поезде, тогда его тело больше напоминало вытащенного из гробницы древнеегипетского фараона. Теперь он выглядел немного получше, по крайней мере, правая нога от бинтов освободилась и краснела пятнами заживших ожогов. С левой ногой все было хуже, она до сих пор была в гипсе и противно ныла. В гипсе были и предплечье с левой рукой. Левый бок украшали многочисленные розовые рубцы. А вот шея и лицо по-прежнему скрывали под бинтами язвы ожогов. Они почти не болели, но Виктор понял, что прежним его лицу уже не быть. Хорошо, что хоть правая рука зажила и кисть розовела тонкой пленкой новой кожи. На правой же руке оказались и его часы. Кто их туда перевесил и когда, осталось для Виктора загадкой.

Но самое удивительное было в том, что в прикроватной тумбочке лежали его личные вещи. И мыльно-рыльное, и блокнот, и несколько фронтовых фотографий, и, что самое удивительное, трофейная серебряная фляжка. Как она очутилась здесь и почему ее до сих пор не украли, оказалось загадкой. Откуда взялись эти фотографии и личные вещи, никто не знал. Лишь одна из медсестер вспомнила, что вроде приходил недели две назад какой-то техник-сержант, но на этом все и закончилось…

Ночью началась бомбежка. Все ходячие больные и санитары ушли в бомбоубежища. Виктора и одноногого капитана-артиллериста оставили, переносить их было сложно и для них, и для санитаров. За окном хлопали зенитки, мелькали лучи прожекторов, тонко зудели авиационные моторы. От свиста бомб холодело в животе, казалось, что вот-вот, и они попадут в здание госпиталя. Сыпалась от взрывов, поднимая удушливую пыль, штукатурка, звенели стекла, по крышам стучали осколки снарядов. Виктор с одноногим капитаном то смотрели за окно, то друг на друга. И хотя в палате было темно, но он четко видел все, и настороженно насмешливое выражение на лице капитана придавало ему уверенности. За все время бомбежки они не сказали ни слова.

Наконец все закончилось. Стих гул моторов, перестали стрелять зенитки, погасли прожектора, только за окном все равно было светло – небо освещалось пламенем пожара. Госпиталь наполнился шумом шагов, взволнованными голосами: возвращались раненые. Они приходили возбужденные, шумно обсуждали: где и как рвануло, как вздрагивало здание при бомбежке. Утром разговоры продолжились, все «обсасывали» вражеский налет, рассказывали о пережитом. Виктор и капитан в этих разговорах не участвовали.

Город бомбили еще несколько раз. Это стало привычно, как и ежедневные процедуры, как регулярное питание, как длинная и размеренная жизнь в госпитале. Здесь появилось очень много времени, чтобы подумать, просто потому что больше ему делать было нечего. Читать он еще не мог, при покидании самолета Виктор сильно ударился обо что-то головой, буквы начинали плясать перед глазами, и все это отдавалось сильной болью в затылке. А больше делать было совершенно нечего, разве что думать. Этим он и занимался.

Он долго размышлял, как так получилось, что его сбили, и решил, что его, скорее всего, срубил «мессер»-охотник. Не нужно было любоваться на летящие на фоне облаков «пешки», целее был бы. Это объясняло и пулевое ранение в левую ногу, и жменю осколков в левом боку, и горящие баки левого же крыла. Он разговаривал с врачом, и, судя по каналу раны, пуля попала в него чуть сбоку, сзади снизу, и стреляли не с земли. Значит, получается, что «мессер» вынырнул из облаков, пристроился слева ниже и дал очередь. Ведомый помешать не смог или не сумел, ведущий группы, скорее всего, тоже не увидел или не успел предупредить. А может, и радио засбоило. В итоге получилось именно то, что получилось, а он, скорее всего, уже инвалид, и впереди хорошего мало. Виктор вспомнил, как в кабину рвалось пламя и как он пытался выпрыгнуть, и задрожал. Стало страшно, очень страшно, и сильно хотелось жить…

Повязки с головы и шеи ему уже сняли, и теперь он часто ощупывал лицо, аккуратно разминая рубцы ожогов. Зеркало ему так никто и не принес, впрочем, Виктор и не просил. Смотреть на свое новое лицо ему было страшно. С ногой же все было плохо. Врач стал все чаще и чаще задерживаться у его койки при обходе, взгляд у него становился сосредоточенный. Нужно было делать еще одну операцию, и однажды утром Виктора понесли в операционную. В лицо бил яркий свет лампы, внутри у него все тряслось от страха, но он старался мило улыбаться молодой медсестре.

В себя он пришел вечером. Болела голова, его мутило, но настроение было чудесным. Нога жутко болела, дергая ежесекундно, но она была на месте, никто ее не отрезал. И это было хорошо. А еще через три дня он увидел Таню.