Читать интересную книгу Масоны - Алексей Писемский

Целые два дня после того старый аптекарь ничего не предпринимал и ничего не говорил жене. Наконец, на третий день, когда она к нему пришла в кабинет, заискивающая и ласкающаяся, он проговорил ей:

- Отчего к нам так давно не является господин Зверев?

- Вероятно, он уехал в уезд, - ответила пани на первых порах бойко.

- Может быть, я мешаю ему бывать у вас? - спросил вдруг аптекарь.

Тут уж пани вспыхнула и растерялась.

- Для чего мяновице пан?* - сказала она.

______________

* Отчего же именно вы? (Прим. автора.).

- Ну, Марья Станиславовна, - отвечал ей старый аптекарь, - не будемте больше играть в жмурки. Когда вам угодно было в первый раз убежать от меня, я объяснил себе ваш поступок, что вы его сделали по молодости, по увлечению, и когда вы написали мне потом, что желаете ко мне возвратиться, я вам позволил это с таким лишь условием, что если вы другой раз мне измените, то я вам не прощу того и не захочу более своим честным именем прикрывать ваши постыдные поступки, ибо это уж не безрассудное увлечение, а простой разврат. Запираться в этом случае вы не трудитесь; у меня в руках ваше письмо господину Звереву, найденное в его бумажнике, который он уронил, прыгая через забор после тайного свидания с вами. Письмо это я уничтожаю, а бумажник передаю вам для вручения его господину Звереву.

Сказав это, Вибель письмо разорвал, а бумажник подал пани Вибель.

Та взяла бумажник и глядела на мужа вопрошающим взглядом.

- Кроме того-с, - продолжал аптекарь, - я требую, чтобы вы наняли совершенно отдельное помещение и жили бы там.

- Но на что же я буду жить там? - воскликнула пани. - Если вы со мной так поступаете, так я подам на вас жалобу, чтобы вы обеспечили меня.

Старый аптекарь грустно усмехнулся.

- Жаловаться вам будет не за что на меня, - сказал он. - Я не на словах только гуманный масон и по возможности обеспечу ваше существование, но не хочу лишь оставаться слепцом и глупцом, ничего будто бы не видящим и не понимающим.

Пани Вибель, бывшей под влиянием ее сильного увлечения Зверевым, даже понравилось такое предложение со стороны мужа, потому что это давало ей возможность видаться с своим обожаемым паном каждодневно без всякой осторожности и опасности.

- Если так, то я готова и завтра же найду себе особую квартиру, проговорила она, гордо взмахнув головой, и сейчас же потом ушла гулять, так как был двенадцатый час, и она надеялась на длинной улице встретить Аггея Никитича, который действительно давно уже бродил по этой улице и был заметно расстроен и печален.

Пани Вибель передала ему весь разговор свой с мужем.

Аггей Никитич, выслушав ее, просиял.

- Да это превосходно! - воскликнул он.

- Конечно, превосходно, - подхватила пани Вибель, впрочем, с некоторым оттенком сомнения, - только, пан добродзею, я попрошу вас, приищите вы мне квартиру, а то я не умею этого сделать.

- Непременно, сегодня же приищу! - подхватил Аггей Никитич и, расставшись с пани Вибель, пошел исполнять ее поручение. Квартира была им приискана у одной просвирни, недорогая, очень чистенькая и в совершенно уединенной части города. Платить за эту квартиру Аггей Никитич предположил из своего кармана и вообще большую часть жалованья издерживать на пани Вибель, а не на домашний обиход, что ему в настоящее время удобно было сделать, ибо Миропа Дмитриевна накануне перед тем уехала в Малороссию, чтобы продать тамошнее именьице свое, а потом намеревалась проехать в Москву, чтобы и тут развязаться с своим домишком, который год от году все более разваливался и не приносил ей почти никакого дохода.

VII

Почтенный аптекарь рассчитал так, что если бы он удалил от себя жену без всякой вины с ее стороны, а только по несогласию в характерах, то должен был бы уделять ей половину своего годового дохода, простиравшегося до двух тысяч на ассигнации; но она им удалена за дурное поведение, то пусть уж довольствуется четвертью всего дохода - сумма, на которую весьма возможно было бы существовать одинокой женщине в уездном городке, но только не пани Вибель. Аптекарь, зная хорошо свойства своей супруги, поступил осторожно в этом случае. Он ей выдал всего только за месяц вперед; Аггей же Никитич, получивший свои квартирные деньги за треть, все их принес пани Вибель на новоселье, умоляя принять от него эту маленькую сумму. Пани ужасно конфузилась, говорила, что деньги она получила от мужа; Аггей Никитич слышать, однако, ничего не хотел, и пани уступила его просьбе, а затем в продолжение следующей недели так распорядилась своим капиталом, что у нее не осталось копейки в кармане; зато в ближайший праздник она встретила пришедшего к ней Аггея Никитича в таком восхитительном новом платье, что он, ахнув от восторга и удивления, воскликнул:

- Кто мог сшить на вас такую прелесть?

- Здешняя портниха; она очень хорошая мастерица. Потом я сама материю и приклад выбирала и показывала ей, как надобно сделать.

- Непременно все это делалось по вашему вкусу! - продолжал восклицать Аггей Никитич.

После того, разумеется, последовала нежная, или, скажу даже более того, страстная сцена любви: Аггей Никитич по крайней мере с полчаса стоял перед божественной пани на коленях, целовал ее грудь, лицо, а она с своей стороны отвечала ему такими же ласками и с не меньшею страстью, хоть внутри немножко и грыз ее червяк при невольной мысли о том, что на какие же деньги она будет кушать потом. На другой день, впрочем, пани Вибель эту сторону жизни успела на время обеспечить себе кредитом в съестных и бакалейных лавках, придя в которые, она с гонором объявила сидельцам, что будет присылать свою девушку Танюшу, составлявшую единственное крепостное достояние ее шляхетского наследства, и та будет брать запасы на книжку, по которой сама пани как-нибудь зайдет и расплатится. Лавочники на первых порах согласились. Кроме того, Марья Станиславовна попыталась было ту же Танюшу послать с письмом к своему супругу, прося его дать ей еще денег за месяц вперед. На просьбу эту старый аптекарь уведомил Марью Станиславовну тоже письмом, тщательнейшим образом запечатанным, что денег он ей до конца месяца не вышлет и не будет никогда высылать ранее срока. Пани Вибель очутилась в весьма неприятном положении, потому что сверх запасов надобно было купить дров, заплатить хозяевам за квартиру; кроме того, много других мелочных расходов предстояло, о которых пани Вибель, ни бывши девушкой, ни выйдя замуж за Вибеля, ни даже убегая с офицером в Вильну, понятия не имела. Конечно, ближе бы всего ей было сказать Аггею Никитичу о своей нужде, но это до того казалось совестно Марье Станиславовне, что она проплакала всю ночь и утро, рассуждая так, что не ради же денег она полюбила этого человека, и когда к ней вечером пришел Аггей Никитич, она ему ни слова не сказала о себе и только была грустна, что заметив, Аггей Никитич стал было расспрашивать Марью Станиславовну, но она и тут не призналась, зато открыла Аггею Никитичу причину ее печали Танюша. Без преувеличения можно сказать, что девушка эта, сопровождавшая свою пани в первый ее побег от мужа и ныне, как мы видим, при ней состоящая, была самым преданным и верным другом Марьи Станиславовны в силу того, может быть, что своими нравственными качествами и отчасти даже наружностью представляла собой как бы повторение той: также довольно стройная, также любящая кокетливо одеться, она была столь же, если еще не больше, склонна увлекаться коварными мужчинами, а равно и с своей стороны поковарствовать против них. В настоящем случае Танюша, провожая по лестнице Аггея Никитича, не преминула ему сказать:

- Вам ничего не говорила Марья Станиславовна?

- Нет! - отвечал он. - Я вижу, что она какая-то скучная, и спрашивал даже ее; она говорит, что ничего.

- Как ничего! - произнесла, усмехнувшись, Танюша. - У них ни копейки нет денег; издержали все на платье, а теперь и сидим на бобах.

- Но стоит ли от этого быть скучною? - заметил Аггей Никитич.

- Конечно-с; но лавочники эти проклятые пристают, когда им заплатят! объяснила Танюша.

В первые минуты Аггей Никитич мысленно попенял на Марью Станиславовну за ее скрытность, а обсудив потом, увидел в этом величайшее благородство с ее стороны и, конечно, счел себя обязанным помочь пани Вибель, хоть это было ему не так легко, ибо у него самого имелось в кошельке только пять рублей. Взять у приходо-расходчика вперед жалованье можно было бы, но Аггей Никитич по своей щепетильности в службе никогда не делал этого. "Ба!" - воскликнул он вдруг, ударив себя по лбу и тем тоном, каким некогда Архимед произнес эврика! - и эврика Аггея Никитича состояла в том, что он вспомнил о тяжелейших карманных золотых часах покойного отца, а также о дюжине столовых ложек и предположил часы продать, а ложки заложить. Вырученная за это сумма, конечно, была не бог знает как велика; но все-таки Аггей Никитич, втайне торжествуя, принес ее к пани Вибель и первоначально сказал: