Читать интересную книгу Башни Анисана (СИ) - Каверина Ольга

* * *

Спустя некоторое время Гиб Аянфаля начал донимать голод. Прежде строитель никогда не чувствовал его настолько жёстко. Лёгкий дискомфорт и напоминания Голоса – сущие пустяки по сравнению с истощением, которое теперь буквально грызло его изнутри. Обычно любая пища, пасока или амброзия подпитывали пурное тело. Пыль частично преобразовывала её в энергию, частично в саму пуру, которую разносила по каналам, поддерживая тело в целости. Теперь юному асайю оставалось довольствоваться только той энергией, которую приносили волны, но вещественно поддерживать тело было нечем, и потому оно отчаянно требовало пропитания. Гиб Аянфалю оставалось лишь мысленно бороться с голодом. Он пытался отвлекаться на воспоминания, но это мало помогало: мирное течение жизни на твердыне либо скатывалось к одним трапезам абы Альтаса, либо просто прерывалось мыслями о нужде, и Гиб Аянфаль ничего не мог с этим поделать. Жалея, что он не техник волн, юный асай погружался в дикие волны, терпя их лютый нрав и радуясь, что хоть в чём-то они могут помочь ему. Однако по прошествии сотен дней, проведённых в непрерывной борьбе с голодом, Гиб Аянфаль ощутил, что постепенно слабеет и остывает. Вынырнув однажды, он застыл в неподвижности, будучи не в силах двинуть ни ногой, ни рукой. Лишённое собственной энергии и едва подогреваемое пылью пурное тело просто замёрзло. Он принялся усиленно гонять пыль, не жалея себя и вскоре подвижность более-менее вернулась. Но отныне Гиб Аянфаль опасался нырять в волны надолго, боясь замёрзнуть окончательно. Потому вскоре кроме голода его начала одолевать и тяжёлая усталость. Он никогда не засыпал глубоко, сберегая сознание от волн, но делать это с каждым разом становилось всё сложнее. Перегруженное информацией внутреннее поле гудело, требуя отдыха. Мысли путались, преследуемые видениями и физическими муками, и потому однажды он уснул против воли, совсем перестав контролировать себя.

Впервые за долгое время, прошедшее с мига, когда они с Ае разлучились, ему начал видеться сон. Он увидел себя под сводами белой башни. На груди красуется алый знак, а тело стало плотным, неимоверно сильным и быстрым. Гиб Аянфаль чувствовал, что под знаком в его пылевом сердце горит скрытый от всех глаз неугасающий огонь, представляющий собой одну из величайших ценностей всех твердынь Онсарры.

Вокруг много других асайев – сколько, невозможно сосчитать. Одни восседают в стороне на ступенях, внимательно за ним наблюдая, другие терпеливо ждут чего-то совсем рядом, и двое заняты им самим – они оплетают его тело алыми лентами, как некогда оплетал его друг Хиба. Гиб Аянфаль смотрел на окружающие его лица, но не мог никого различить – они словно расплывались и ускользали от взора. Только эти двое и были ему видимы и знакомы – один из них был Сантей, другой – Сэллас Салангури.

Когда плетение было окончено, Сэллас, бросив на строителя короткий и властный взгляд, отступил в глубину залы, занимая среди присутствующих место главенствующего, а Сантей облачил Гиб Аянфаля в такой же наряд, в каком был сам.

– Пора спускаться, – сказал он, глядя на строителя пронзительными синими глазами, – Мы с тобой последние, а снаружи собралось множество асайев, которые ждут нас.

И он направился к выходу, не дожидаясь реакции на свои слова. Гиб Аянфаль осмотрел себя – алая акапатоя теперь покрывает плечи и кажется ему столь привычной. Он пошёл вслед за Сантеем, и вышел на верхнюю террасу. Весь город теперь умещался на гигантской лестнице, ведущей к белому шпилю, а вокруг – просторы твердыни, ровные до самого горизонта.

Впереди их ждёт, почтительно склонив голову, мастер стражей. Сантей совсем рядом тихонько усмехнулся. Когда Гиб Аянфаль подошёл ближе, страж поднял голову и произнёс резким и чётким голосом:

– Все эти асайи собрались, чтобы увидеть вас. Но мы не можем позволить им подойти ближе. В городах бушует смута. Её сеют те, кто не желает слушать Голос. Вы должны усмирить их своим присутствием. Твердыни Онсарры уже давно не видели алого пламени Салангура.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Гиб Аянфаль ничего не смог ответить ему. Он прошёл мимо, не то ведомый, не то сопровождаемый Сантеем. На одной из террас он увидел высокого патриция-архитектора со знаком-синими кругом и целой толпой детей разного возраста. Он звал Гиб Аянфаля к себе, называя целой чередой забавных имен. Сам строитель не мог вспомнить его и, казалось, видел впервые. Он вопросительно взглянул на Сантея.

– Очень странный мастер, – с добродушной насмешливостью ответил проводник, – нам лучше пройти мимо, если мы не хотим остановиться и вновь погрузить твердыни Онсарры в бездну смуты. Сэле больше не может просить. Для него пришло время приказов.

Гиб Аянфаль пошёл дальше, оставляя позади себя тысячи террас, с каждой из которых кто-нибудь звал его к себе. А на площади его ждали чёрные стражи. Стоящие чёткими и стройными рядами, они поднимали вокруг себя такое же ровное звучание волн, готовые в один миг сорваться с места, чтобы отразить возможный удар. Дальше на горизонте, очищенном от обителей, чернеют зловещие облака пылевых туч. Они не смеют приблизиться, пока он и Сантей шествуют по твердыне.

Вдруг послышался шум. Гиб Аянфаль оглянулся и увидел, что стражи ведут двух техников волн. Один из них в чёрных одеждах с лентой учителя над высоким лбом явно бывалый мастер, второй в зелёном облачении ещё совсем юный. Руки их крепко перевязаны лентами на запястьях, а внутренние поля скованы общим полем стражей. Лицо молодого техника так же спокойно и невозмутимо, как и у старшего учителя, который, прямо взглянув в глаза юному асайю, громко произнёс:

– Гиб Аянфаль!

Никто из зовущих его прежде не смог сказать именно это. Гиб Аянфаль уже хотел подойти к плененным, как один из стражей остановил его.

– Это покрыватели искажённых, которых нельзя простить! Уничтожьте их нижние дары, господин Сэле! Именем Салангура!

Но Гиб Аянфаль не мог двинуться с места, глядя на лицо техника и вспоминая его. Это был мастер Роз. Он взглянул прямо в глаза Гиб Аянфаля, а затем поднял руку, освобождаясь от пут, и легонько прикоснулся тонким пальцем к его лбу. В тот же миг окружающие видения растаяли в пустоте, и Гиб Аянфаль ощутил, что остаётся с техником наедине посреди безмолвного космического пространства. Губы мастера Роза изогнулись в едва заметной улыбке:

– Так далеко от Анисана и совсем один…

Сон прервался, и Гиб Аянфаль вернулся в активное сознание. Увиденное взволновало его своей неожиданностью – прежде он вспоминал о мастере Розе лишь вскользь и никогда не говорил о нём с Ае, чувствуя, что если старший родич и знает о первом исчезнувшем, то относится к нему неодобрительно. Ушедший к Сиэлю Бозирэ говорил об убеждениях своего учителя вполне однозначно. Но в сём видении мастер Роз присутствовал столь ярко, что Гиб Аянфаль всем нутром почувствовал его присутствие рядом, и ему даже пришла мысль о том, что таким образом техник связывался с ним через волны. Его последние слова продолжали звучать в ушах как слабое эхо, а на лбу Гиб Аянфаль ощущал тлеющее тепло от призрачного касания. Он тут же осознанно прислушался к окружающему пространству, но не обнаружил ничьего присутствия.

Гиб Аянфаль попытался открыть глаза, с ужасом ощутив, что не может этого сделать. Веки его оцепенели от холода, сомкнувшись навсегда, так же как застыло и всё тело. Руки и ноги замерли в том положении, в котором он уснул, а едва текущая пыль уже не могла достаточно разогреть их, чтобы вернуть возможность движения. Она текла медленнее, чтобы не травмировать изнутри ставшую слишком хрупкой истощённую пуру. Только давно распустившиеся алые волосы колышутся в завихрениях волн, иногда легко задевая неподвижное лицо.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Гиб Аянфаля охватило отчаяние. Хоть движение и не имело смысла в пустоте, но оно было частью его самости, а теперь он лишился власти над телом, уподобившись дикому камню! Отныне лишь роящиеся мысли подвластны ему. Гиб Аянфаль подумал, что непременно заплакал бы над собственной беспомощностью, но из-за недвижности просто не может этого сделать. Теперь слёзы растворяются в горьких размышлениях над самим собой. Отдалённая надежда, прежде обнадёживавшая его, померкла, и он всё чаще начинал сожалеть о таком завершении пути. Неужели его мать, наверняка способная предвидеть ход жизни, пожелала такого? Гиб Аянфаль не знал, и, смирённый, уже не чувствовал прежней досады. Он вновь вернулся к мыслям о своей творице и погружался в бесчисленные вольные мечтания, перемешанные со снами.