– Мне пора, Сола, – в его голосе слышалась та же бесконечная нежность, что и раньше.
– Ты… Ты уходишь?
– Я должен идти, Сола. Или, если хочешь, идем со мной. Я буду ждать тебя, сколько смогу… У тебя есть время подумать. Если ты пойдешь со мной, то больше не вернешься. Я не знаю, куда я иду… Решай… – Кольцо его рук разжалось.
Она очнулась в своей постели, слушая, как бьет колокол Большого иглеция. Два и три четверти. Это был сон, но какой правильный! Теперь она знала, что делать. Она уйдет за Шарлем, как и собиралась с самого начала. Они потеряли друг друга здесь, но они встретятся в иных мирах. Пусть в преисподней, но она будет рядом с ним! Ее Иносенсия торопливо зажгла свечу. Зачем ждать столько лет, если со всем можно покончить немедленно?! Филипп обойдется без нее, а Арция и Благодатные земли тем более!
У нее больше не было Агва Закта, а если б и был, она не могла пустить яд в ход, это могло оправдать Генриетту! Но вот настой белой амаполы, если его выпить много, это то, что нужно. И пусть думают, что после всех переживаний она просто захотела успокоиться. Агриппина говорила, что для того, чтоб на время отрешиться от всех бед, довольно пятнадцати капель, чтобы уснуть – двадцати. Для крепкого сна, когда не чувствуешь ни боли, ни шума, нужно двадцать пять, а пятьдесят – это тихая, спокойная смерть. Соланж плеснула себе не меньше ста. Выпила. Теперь нужно ждать. С пол-оры или что-то вроде того. Чем же их занять? Она застелила постель, затворила окно, переоделась во все чистое, распустила и расчесала волосы, как это нравилось Шарлю. Свечи медленно оплывали. Колокола отзвонили три оры ночи. Сола все еще не чувствовала истомы, предшествующей смертному сну, наоборот, ее охватило странное возбуждение, желание что-то делать и куда-то идти. Но куда? Взгляд женщины упал на шкатулку с реликвией, она откинула крышку ларца и залюбовалась игрой света и красных камней. Какие они все же красивые. Тонкая рука коснулась диадемы… Почему бы ей не умереть в полном облачении?
По рождению мелкая эстрийская ноблеска, Соланж Ноар стояла намного ниже герцога Тагэре, но перед смертью они уравняются. Предстоятельница ордена святой равноапостольной Циалы может стоять рядом с дважды Волингом! Сола надела драгоценности, и их мерцанье словно бы окружило ее таинственным ореолом. А теперь в зал Оленя! Она уже решила, что умрет в кресле Предстоятельницы. Хорошо, что теперь все ключи у нее. Анастазия еще раз глянула на себя в зеркало. Если Шарль и в самом деле ждет ее у порога и если он еще способен различать земную красоту, он не останется равнодушным…
Ее Иносенсия стремительно прошла, почти пробежала сумрачным коридором, отперла дверь в зал Оленя и, дрожа как в лихорадке, принялась зажигать свечи. Вскоре зал был залит светом, и тут силы оставили женщину. Кое-как на заплетающихся ногах она добралась до кресла и рухнула в него. Пламя свечей превратилось в рой маленьких огненных мотыльков, закружившихся в странном танце, раздался звон, словно от разбившейся хрустальной чаши, в лицо пахнуло осенней дымной горечью. Сола стояла на узкой тропке, вьющейся среди полуоблетевших кустов барбариса, усыпанных гроздьями ягод, светящихся рубиновым светом. Рубины? В Тагэре? Откуда?
Ветер пошевелил ветви. Ей на щеку упала водяная капля, потом другая, третья. Дождь? Или просто роса? Но надо спешить, у нее очень мало времени… Очень! Сола торопливо пошла вперед, уже зная, что тропа выведет к подвесному мосту без перил через глубокую и быструю, хоть и узкую Арту. Она всегда боялась этого места, а Шарло над ней смеялся, а однажды взял да и перенес на руках через качающийся мостик. Она зажмурила глаза от страха, а герцог не придумал ничего лучше, чем приняться ее целовать, остановившись над самой стремниной. Святая Циала, неужели он ждет ее у переправы?! Только не там. Ну, пожалуйста, не там!
Сола пробежала мимо зарослей лещины, в которых таился шалаш, где они не раз любили друг друга. Вот и старая рябина с обломанной верхушкой. Святая Циала, сколько же на ней ягод! И какие они странные. Рябиновые гроздья всегда отливают добрым золотом, а эти – нет. Эти словно вино из черного винограда или атэвские рубины… И дрожащий от страха и боли осинник горит на солнце тревожным рубиновым светом… Какое все красное! Вот и берег. Сжатое поле, затянутый дымкой лес на горизонте, сгоревшая сосна у переправы. Мост совсем сгнил, наверное, по нему никто не ходит, да и кому ходить, если Шарля давно нет ни в Эльте, нигде. Но ведь она идет к нему!
«Сола!» Герцог махал ей с той стороны. Он был в доспехах, словно перед боем, только без шлема, и ветер играл золотистыми волосами. Рядом нетерпеливо рыл копытами землю Пепел. Значит, конь тоже жив, а Мулан сказал, что Шарло дрался пешим… При чем тут Мулан, все это было страшным сном, но теперь она проснулась. Он протянул к ней руки, но не двинулся с места.
– Сола!
Да, конечно, он в тяжелых доспехах не может ступить на разваливающиеся доски, связанные перепревшей веревкой. Она легче. Она может пройти. Поток внизу глухо шумел, возникали и исчезали водовороты, ослепительно блестела белая пена на казавшейся черной воде. Черной? Или темно-темно красной? Шарль стоял на том берегу и смотрел на нее. И она решилась. Доска предательски скрипнула, но она, дрожа от страха, перепрыгнула на следующую. Шаг, второй, третий, четвертый… Мост раскачивался и скрипел, словно жалуясь на свою несчастную долю и предупреждая, что, если разорвется веревка, он не виноват. Страх буквально душил ее, она чувствовала его ледяные пальцы на горле, на висках… Анастазия знала, что ни в коем случае нельзя смотреть вниз, на несущуюся воду, только вперед и вверх, но облака отчего-то начали отливать красным.
– Брось это, – крик Шарля вырвал ее из рубинового марева, – брось и беги! Скорее!
– Бросить? Что бросить?! – Она покачнулась, выпрямилась, что-то тяжелое и холодное сжало ее руку. Браслет! Бросить его?
– Бросай их, – в голосе Шарля звенело отчаянье, – бросай…
Она остановилась, лихорадочно срывая драгоценности. Первым полетел в багровую воду браслет, затем диадема, серьги… Сола лихорадочно расстегивала ожерелье, но замок не поддавался. Ноги ее словно приросли к качающемуся мосту. Как же он дрожит! В застежке запутались волосы, она рвала их, на глазах выступали слезы. Не получается! Мост трясся, как загнанная лошадь. Не в силах сделать даже шага, Сола с тоской глянула на тот берег. Лес и дальние стога скрылись в вечернем тумане. Пепел уже не бил копытами, а стоял, понурив голову, и в боку у него торчал арбалетный болт. Темная кровь ручьем стекала по лоснящейся шерсти, но жеребец, казалось, этого не замечал. Доспехи Шарля тоже были иссечены и залиты кровью, но чужой, уж это она знала точно. У его ног валялись чьи-то тела, но он смотрел не на них, а на нее, смотрел с ужасом и отчаяньем, близкий и невозможно далекий, как отражение звезды в озере.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});