Читать интересную книгу Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк - Чайковский Петр Ильич

Как мне жаль Вас, мой дорогой, бедный друг, что Вас опять тревожат старые раны, но только мне кажется очень хорошим симптомом то, что она заговаривает теперь о разводе, - быть может, это и приведет к нему. Дай-то бог. Мне тогда станет спокойнее на душе, когда я буду знать Вас вполне свободным, а в теперешнем положении она, конечно, не будет Вам давать покоя. Я думаю, что мне не надо повторять Вам, мой дорогой, что если для этого нужны будут средства, то, конечно, мои к Вашим услугам, а я только напомню Вам Ваше недавнее обещание, мой бесценный, в случае надобности в них всегда обращаться ко мне. Прошу Вас только, милый друг мой, не огорчаться никакими ее выходками: ведь она сама не ведает, что творит. Надо уж на нее рукой махнуть и стараться только от нее безвозвратно отделаться.

Сейчас мне подали еще Ваше письмо. Благодарю Вас глубоко и горячо, мой безгранично любимый друг. Мне очень жаль, что Вам испорчено все пребывание в Париже, но, быть может, это вознаградится в феврале. Я также очень люблю Париж, хотя в прошлый раз во время выставки я осталась им очень недовольна; но все-таки вообще он мне нравится. Освещение Яблочкова меня также очень восхищает и возбудило во мне желание устроить его у себя в доме в Москве. Avenue de l'Opera освещалась этим светом и при мне, и у нас в Hotel du Louvre двор также освещался электричеством. Это восхитительный свет, и как дешево такое освещение.

Чуть было не забыла сказать Вам, мой дорогой друг, о нашем общем воспитаннике, Пахульском. Он передал Доору Ваше письмо, которое он принял очень любезно, но относительно занятий Пахульского он так напугал его, что тот не решается приступить к ним, а дает мне слово, что он каждый день усердно будет занииаться сам фугою. Я не настаиваю сама, чтобы он непременно с кем-нибудь здесь занимался, потому что понимаю, что пройти такой ряд испытаний тяжело, да и слишком шумно все это выйдет, а я не хотела бы гневить Ник[олая] Григ[орьевича]. Но вот в чем дело. Доор начал с того, что спросил его, говорит ли он по-немецки, и на отрицательный ответ сказал, что он очень трудно найдет преподавателя, который бы говорил по-французски. Потом заметил, что он удивляется, как Пахульский хочет изучить фугу в один месяц, тогда как он изучал ее в полтора года (хотя я не знаю, кто ему сказал, что он хочет изучить в один месяц; он хотел учиться один месяц в Вене). Наконец, после многих затруднений он сказал ему, чтобы он явился к нему в консерваторию, где он переспросит разных профессоров, кто говорит по-французски и кто может взяться учить, и покажет им Пахульского, и тогда, быть может, что-нибудь устроится. Все это весьма любезно, но слишком тяжело для всякого застенчивого человека. Я сама очень дика с людьми и понимаю всю невозможность вынести такую пытку, когда тебя будут показывать, как дикого зверя. Между прочим, Доор также заметил, помянув о Вас, что как странно, что все замечательные люди уходят из Московской консерватории, что вот он ушел, Лауб также и теперь Вы. При этом Пахулъский ему напомнил, что Лауб ушел совсем со света. Вообще изо всего рассказа об этом визите и разговоре, который продолжался не долее десяти минут, стоя, я вынесла понятие, что г. Доор - человек своей среды, и понимаю, что на того, кто имел благо целый месяц пользоваться Вашею деликатностью, Вашею снисходительностью и добротою, такая личность должна была произвести самое тяжелое впечатление. Поэтому дальше это и не пойдет, а я сказала ему, чтобы послал человека сказать г. Доору, что он извиняется, что не может явиться в консерваторию.

До свидания, мой милый, бесценный друг. Всем сердцем глубоко и горячо любящая Вас

Н. ф.-Мекк.

Поздравляю Вас с наступающим праздником. Дай бог Вам провести его в полном здоровье, спокойствии и удовольствии. Около Вас по соседству, в Nancy, живет моя старшая дочь Иолшина.

272. Чайковский - Мекк

Париж,

24 декабря 1878 г./5 января 1879 г.

Дорогой друг! Как-то Ваше здоровье? Поправились ли Вы? Утешаю себя утвердительным ответом и сокрушаюсь, что тысячи верст препятствуют мне иметь о Вас ежедневные сведения. Я повеселел и перестал трагически относиться к известному Вам казусу. Да и нечего много обдумывать это дело теперь. А по возвращении в Россию посмотрим, что делать, Если окажется, что есть шансы повести дело на этот раз серьезно, если я увижу, что известная особа поняла наконец, что развод утверждается консисторией, а консистория имеет свои порядки и формальности, которым нужно подчиниться, то приступлю к скучней, но весьма желанной процедуре. Если же это такая же комедия, как в прошлом году, то на этот раз не позволю водить себя за нос и уеду в деревню, не дожидаясь, пока опять мне не будет предложено обратиться к людям, как это было в прошлом году.

Я теперь уже почти уверен, что рукопись сюиты пропала,. и начинаю свыкаться с этой мыслью. Слабый луч надежды еще остался, и я буду неимоверно счастлив, если она осуществится, но гораздо более вероятия, что рукопись пропала. Во Флоренции я сделал все, что нужно, чтобы в случае ее прибытия ее мне сюда переслали, и нет никакого сомнения, что если сна пропала, то между Петербургом и Флоренцией,. а не между Флоренцией и Парижем. Я имею положительные сведения, что она была выслана по почте 4 декабря. Я уехал из Флоренции 16-го, и, следовательно, сна имела время застать меня там. Если случилась какая-нибудь непостижимая для меня задержка, но рукопись цела, то она дойдет до меня, даже если б пришлось и из Парижа уехать не дождавшись ее. Здесь я приму меры, чтоб ее переслали мне в Сlarens.

В случае пропажи я решился заняться теперь оперой, так как мне невыразимо трудно было бы сейчас же приняться за пересочинение. Впоследствии же, когда пройдут всякие следы огорчения, причиненного пропажей, я в состоянии буду пересочинить утраченное три части, так как темы помню хорошо. Ето, во всяком случае, очень, очень грустно, потому что труд пересочинения очень тягостен.

Слышал я “Polyeucte” Гуно. Я знал по газетным отзывам,. что опера неудачна, скучна, но действительность далеко превзошла мои ожидания. Нельзя себя представить ничего более плоского, бездарного, жалкого, как эта музыка. Даже мастерства никакого нет, точно ее будто написал неопытный и бесталанный новичок. Вообще художественная организация Гуно есть для меня загадка. Невозможно отрицать, что “Фауст” написан если не гениально, то с необычайным мастерством и не без значительной самобытности. Все, что написано им прежде-и после “Фауста”, слабо, бездарно. Ничего подобного история музыки не представляет. Исполнение же и постановка “Полиевкта” выше всякой похвалы. Имеете ли вы понятие о баритоне Lassalle? Это самый чудный баритонный голос из всех когда-либо мною слышанных.

В этом отношении, т. е. по части оперы, Вена далеко все-таки превосходит Париж, начиная с репертуара. Здесь он мало интересен. В течение всей этой недели даются поочередно провалившаяся опера композитора Joncier'a (очень несимпатичного, того, который написал “Дмитрия Самозванца”) и “Полиевкта”. С каким бы удовольствием я послушал одну из старых опер парижского репертуара: “Гугеноты”, “Жидовку”, “Пророка”! Как нарочно их-то и не дают.

Вчера я очень наслаждался в “Comedie Francaisе”. Давали недурную драму Дюма “Le fils naturel”. Но что за чудные исполнители!!!

До свиданья, мой милый, чудный друг. Ради бога, будьте здоровы.

Ваш П. Чайковский.

273. Чайковский - Мекк

Париж,

26 декабря 1878 г./7 января 1879 г.

Я все еще в Париже, дорогой друг мой, и причиною столь долгому пребыванию моему вовсе не прелести Парижа, которые вследствие праздной жизни начинают сильно надоедать мне, а все та же злополучная рукопись. Я получил известке, что петербургский Юргенсон, узнав от брата о неполучении рукописи, сделал справку, по которой оказалось, что посылка отправлена во-время. Возгоревшись новой надеждой, я написал во Флоренцию к Hettore письмо, прося его сходить на почту и узнать, не находится ли посылка там. Хотя я, уезжая, поручил ему хлопоты по этому делу, но счел нелишним напомнить о себе. Ответа его жду завтра, и, во всяком случае, не позже четверга вечером буду уже в Clarens, где, вероятно, меня ожидает дорогое письмо Ваше. Как давно я не видел милого мне почерка, и как мне непривычно столь долго быть без известий о Вас!