Мы не спеша пошли к пляжу. В остальных коттеджах горел свет. Веял ветерок, чей пьянящий поток приносил слабые, а местами наоборот насыщенные незнакомые запахи, запах апельсинов смешивался с соленой водой и водорослями, а еще, я готова была поклясться — сосны. Сам ветер стал менее сухим, чем днем, теперь от его влажных порывов мои волосы начали виться, а лицо тут же намочили брызги, когда мы спустились вниз к воде. Снимая меня с уступа, который я раньше здесь не заметила, Калеб на мгновение задержал свои руки, и когда я медленно соскользнула вниз, не отстранился. Я видела, как он колеблется, и тут его рассудительность выиграла, а я осталась не только разочарованной, но и испуганной. Неужели он меня разлюбил? И страх еще больше усилил тот факт, что я наоборот хотела его как никогда. Мое тело реагировало на его прикосновение опьяняюще.
Мы брели вдоль воды, как всего несколько часов назад я шла с Лупе, и тяжелое молчание повисло между нами.
— Ты очнулась сегодня?
— Да. Где-то в десять, и решила, что вы поместили меня в психлечебницу.
Калеб удивленно рассмеялся. Он взял мою руку и принялся разглядывать ее. Я, например, почти ничего уже не различала в сгустившейся темноте, только шум моря давал понять, где оно, а где берег с коттеджами. Калеб же с четкой ясностью должен был видеть все вокруг. Но, думаю, он не разглядывал мою руку — он смотрел воспоминания о сегодняшнем дне.
— Какой сейчас месяц? — неожиданно спросила я. Калеб оторопел. Но не остановился.
— Конец января.
Я рассмеялась, когда дикая мысль мелькнула в моей голове и, отвернувшись от Калеба, кинулась к воде. На ходу раздеваясь, я продолжала смеяться.
Нежная рука коснулась моего локтя, и я, быстро оглянувшись, встретила тревожное мерцание серебристых глаз.
— Что случилось?
— Я так понимаю, прошло уже три месяца.
— И?
— Ты забыл наш уговор? — я почти даже обиделась, и улыбка моя погасла. Да что вообще с ним происходит? То он стоит чужой и отчужденный, то держит меня, боясь оторвать руки и явно желая. — Спустя три месяца ты обещал, что мы сможем поговорить о будущем.
— А ты этого хочешь?
Такая боль отразилась на лице Калеба, что больше я уже не могла оставаться в стороне. Я медленно взяла его за ледяную руку, особенно приятную в такую жару и прижалась к нему всем телом, настолько соблазнительно насколько могла. Тело Калеба такое напряженное вдруг расслабилось, и он с глухим стоном обнял меня и приподнял. Мне показалось, я целую вечность не целовала его так — обжигающе и страстно. Его рука спустилась ниже по моей спине и, приподняв тоненькую майку, принялась ласкать голую кожу. Теперь я уже могла полностью отдаться всем тем чувствам, что сжигали меня прежде при его прикосновениях. Больше не было моего огромного живота, и ни что не мешало нам. Ничто, кроме чувства ответственности свойственное Калебу. Его губы мучительно искривились, я чувствовала, как он не хочет отпускать меня и все же он сделал это, и даже отошел на несколько шагов.
— Ого! — выдохнула я, и, не удержавшись на ногах, села на песок — без его твердых рук, ноги перестали меня держать. Слабость в коленях и руках так сразу не прошла. Мне пришлось сделать несколько ощутимых вдохов прежде, чем я смогла что-то сказать.
— Почему я могла не захотеть поговорить о нашем прошлом? Я не помню только, то время, что было после твоего отъезда, а все остальное четкое как и раньше.
Калеб помог мне подняться, но все еще оставался на расстоянии. По дрожи в его руках, я поняла, что и он еще не совсем оправился.
— Давай поплаваем, — предложил он, и тоже принялся раздеваться. Я сначала немного смутилась, когда увидела, как он стаскивает с себя рубашку и легкие бежевые брюки. Но когда его тело, такое белое и светящееся в темноте, предстало передо мной, стыд был забыт.
— Не смотри на меня так, — голос Калеба прозвучал хрипло.
Я рассмеялась и отвернулась, так как поняла, о чем он говорит. С тяжелым вздохом я пошла к воде. Калеб следовал за мной, и я почти ощущала прохладу, исходящую от него.
Мы весело плескались, и на время все мои расспросы были забыты. Вода, что днем казалась холодной, теперь согревала, и была на ощупь как парное молоко. И все же в воде Калеб тоже сохранял между нами расстояние. Я недолго злилась на него за это, так как не до конца понимала причину его отстраненности. Дело могло быть и в жажде, даже не смотря на его серебристые глаза.
Когда мы выбрались на песок, Калеб помог мне одеться и по моему телу его пальцы скользили очень медленно, даже не надеясь на продолжение, я все же не могла отказаться от удовольствия насладиться его прикосновениями.
— Так что же случилось?
— Не помнишь ты все, потому что Терцо стер из твоей памяти последние два месяца.
— Для чего?
Теперь мы двигались в обратную сторону. Несмотря на тепло, ветер становился все более влажным, и оттого холодным. Мне пока не было холодно, но рядом с Калебом я могу быстро замерзнуть. Думаю, он это понимал, потому мы и возвращались.
— С тобой случилось кое-что неприятное, и ты не могла отойти никак от той трагедии. — Он недолго молчал, прежде чем добавить. — Дрю, перестал принимать лекарства и выкрал тебя и сестру.
Я удивленно остановилась. Дрю? Выкрал? Не может такого быть, да он и мухи не обидит! Я рассмеялась. Такого просто не могло случиться! Но тут мне вспомнились фанатичные чужие глаза, и я задумалась.
— Ты что-то путаешь, Дрю безопасен.
Лицо Калеба стало мрачным.
— Мы тоже так думали.
— И что он сделал?
— Очень серьезно вам навредил. — Калеб не смотрел на меня. Отстраненность на его лице, сказала мне больше, чем мог кто-либо сказать словами. — Все боялись, что Оливье не выживет. Теперь их родители забрали ее и Бреда и переселились в Ирландию, к родственникам.
Что-то из сказанного Калебом встревожило меня. Я посмотрела на него недоверчиво и несколько испугано. То о чем я подумала, не могло случиться!
— Забрали только Оливье и Бреда? А что сделали с Дрю, сдали в больницу?
— Дрю…умер.
Услышав эти слова, сказанные глухим голосом, я продолжила идти, но сердце мое было неспокойно. Смутное чувство ненависти шевельнулось к нему, и все же я постаралась его преодолеть, он умер, так к чему теперь ненависть? Спросить, как, — я не решалась, голос Калеба и его мрачный вид о многом говорил. Слишком уж о многом.
— Ясно.
Больше о прошлом я знать ничего не хотела.
— Как дети? Надеюсь, их без меня не крестили. Никакая из меня выйдет сестра, если я меня не будет даже на крестинах.
Я внезапно осознала, что Калеба нет рядом. Обернувшись, я увидела, как он застыл у камня и удивленно продолжает смотреть на меня.